Скелеты в шкафу

К особняку, украшенному колоннадой и увитому диким виноградом, подъехал лимузин. Чернокожий шофер выбежал из машины, чтобы распахнуть дверцу. Пассажиром оказался сухонький мужчина с пышными бакенбардами, а еще – удивительно цепким взглядом. Стоило ему – то есть пассажиру – мельком взглянуть на шофера, как тот задрожал мелкой дрожью и сделался бледен словно мел.

Впрочем, пассажир не заинтересовался столь странным поведением водителя – или не подал вида – а, покинув лимузин, поднялся по мраморным ступенькам на крыльцо. Там поджидал седовласый дворецкий.

– Мсье Блюм? Прошу следовать за мной.

Блюм последовал за дворецким внутрь особняка, по ходу примечая и подозрительную выщерблину на паркете, и представительного старика на портрете, явно изображавшего кого-то из родовитых хозяйских предков – вероятно, основателя династии.

Неожиданно дворецкий резко затормозил и, обернувшись к гостю, спросил – с той же неторопливой и уверенной в себе вышколенностью, с какой раньше предлагал следовать за ним:

– Надеюсь, вы не принесли с собой полудохлых черных крыс, мсье?

– Крыс? – оторопел гость. – Можете быть уверены, что нет.

Дворецкий торжественно развернулся и продолжил путь.

Гость глубоко задумался и, пощипывая действительно роскошные бакенбарды, пробормотал:

«Полудохлых крыс, значит? Это становится любопытным».

Через минуту они – дворецкий и ведомый им гость – оказались в богато обставленной гостиной, откуда открывался прелестный вид на окрестности. За окном зеленели лужайки, серебрились декоративные пруды с перекинутыми через них мостиками, под порывами легкого ветерка колыхались молодые каштаны.

Очарованный природой, Блюм не сразу заметил, что посреди гостиной в инвалидном кресле, явно викторианской эпохи, расположилась пожилая женщина, неестественно для своего возраста нарумяненная. Она встретила гостя словами:

– Наконец-то, мсье Блюм! Я вся изволновалась.

– Полагаю, к тому имелись веские основания? – склонившись в проницательном полупоклоне, заметил Блюм.

– Безусловно. Но прежде чем приступить к делу, позвольте представиться. Я мадам Мармонтель, здешняя хозяйка. Я родилась в обеспеченной семье. Мой отец, барон де Шатанкур IV, был потомственным маркизом и дал за меня в приданое этот замок. Господь наградил меня двумя детьми, но один в раннем возрасте отдал Богу душу. Моего первенца Бенуа растерзал дикий зверь. К сожалению, его породу – я имею в виду зверя, а не ребенка – не удалось установить, потому что свидетелей убийства не нашлось. Приставленная к малышу горничная спала мертвецким сном и не проснулась даже тогда, когда заскочивший в окно зверь рвал безвинное тело на части. Вероятно, в шато марго, к бутылочке которого она имела обыкновение прикладываться перед сном, плеснули снотворного. На месте трагедии остался пучок черной звериной шерсти – я покажу вам его, если захотите. Вот при таких обстоятельствах я и потеряла моего ненаглядного Бенуа.

– Какая трагедия! – подхватил Блюм, ухватывая себя за бакенбарду.

– Все бы ничего, – продолжала мадам Мармонтель, – но через год я едва не утратила второго ребенка, мою дорогую Розалинду. Девочка была на год старше брата и пострадала при еще более загадочных обстоятельствах. Однажды во время прогулки она провалилась в открытый канализационный люк и ее смыло течением. Поначалу поиски были безуспешны. Розалинду обнаружили через неделю, в городском коллекторе, болезненно исхудавшей. Откровенно говоря, она пребывала в невменяемом состоянии, с тех пор не вполне оправилась. Иногда мне кажется, что это не моя дочь. Но, знаете, что в этой трагедии самое загадочное? Вовсе не то, что канализационный люк непостижимым образом оказался открыт – нет, даже не это! – а то, что никакого люка на лужайке, где Розалинда совершала моцион, отродясь не было. Во всяком случае, на маркшейдерских картах он не значился. Эта тайна так и осталась нераскрытой.

Старушка в инвалидной коляске промокнула глаза носовым платком и продолжала:

– Мой муж, барон де Шатанкур IV, не выдержал свалившегося на нас горя и умер. Высказывались предположения, что его отравили. Эти предположения не основаны ни на чем доказательном, кроме синюшных пятен, которыми муж покрылся после употребления коньяка столетней выдержки. А до этого, представьте, прекрасно себя чувствовал – я имею в виду не коньяк, а своего несчастного мужа!

На этом месте повествования Блюм перебил ее:

– Полагаю, мадам Мармонтель, вы желаете, чтобы я раскрыл тайны убийства вашего сына, несчастного случая с дочерью и преждевременной смерти мужа?

Старушка подкатилась на инвалидном кресле поближе к сыщику.

– Что вы, мсье. Погоревав, я смирилась со смертью близких, тем более что с того времени прошло без малого сорок лет. Я свыклась с потерей и в настоящее время посвятила себя воспитанию внучатой племянницы. Ее зовут Жюли, она очень красивая и добродетельная девица. Вот ее-то судьба меня чрезвычайно тревожит.

– Что именно вас тревожит?

– О, причина банальна, – произнесла хозяйка, понижая голос до таинственного шепота. – Убийство. Загадочное убийство. Но прочтите это – полагаю, вам станет яснее. Я получила записку сегодня утром.

С этими словами мадам Мармонтель передала сыщику листок бумаги, на котором значилось нечто зловещее:

«Нынешней ночью в особняке совершится убийство. Тайна скрывается в запертом сундуке. Не вздумайте его открывать».

При упоминании убийства Блюм растопорщил бакенбарды и повел носом, словно взявшая след гончая. Некоторое время он – Блюм, естественно, а не его нос, – внимательнейшим образом изучал документ, после чего заметил:

– Отпечатано на принтере – установить преступника по почерку не удастся. Тем более что это может быть не преступник, а его трусливый сообщник, искренне раскаивающийся и желающий донести о зловещих замыслах своего компаньона, или вообще посторонний человек, случайно о них узнавший. Кроме того, неясно, кто намечен в качестве потенциальной жертвы. Почему, мадам Мармонтель, вы решили, что опасность угрожает вашей внучатой племяннице, а не кому-то третьему – к примеру, вам, или вашей обнаруженной в канализации дочери, или находящимся в особняке слугам?

– Я даже не задумалась над такой возможностью, – призналась старушка. – Мне почудилось, что в опасности именно Жюли. Возможно, из-за недавнего случая у модистки. Представьте, мсье Блюм, бедняжка Жюли чудом осталась жива. Во время примерки на нее свалились раскрытые портновские ножницы, которые кто-то неосмотрительно оставил на платяном шкафу. Счастье, что Жюли не порезалась, – падающие лезвия пролетели в дюйме от ее шеи.

Блюм почесал за бакенбардами.

– Так-так-так. Определенная картина в моем мозгу уже складывается. Скажите, а сколько слуг проживает в особняке?

– Немного. Шофер Ноус, вы его видели. Абсолютно надежный механик: его предки служат моему роду в течение нескольких поколений. К сожалению, у него больная сестра, поэтому часто приходится отлучаться на один-два дня или даже не ночь. В отсутствие его подменяет дворецкий Альфред, который тоже не замарал свое имя ничем постыдным. Во всяком случае, политикой не интересуется. Хотя в последнее время у него едет крыша: Альфред почему-то уверен, что ночью по особняку бегают черные полудохлые крысы. Но в остальном это исполнительный и добропорядочный слуга. Обоих я включила в завещание: в моем роду это обычная форма благодарности слугам. Еще нам прислуживают две служанки и повар, но они приходящие: в особняке не ночуют. В записке написано «нынешней ночью» – вот я и подумала…

– Вы правильно подумали, мадам Мармонтель. Служанок и повара, тем более не включенных в завещание, следует исключить из списка потенциальных жертв. Однако, вспомните хорошенько: вы назвали всех, кто находится в особняке? Возможно, имеются другие родственники, или друзья, или друзья друзей.

– Друзей в особняке нет. А из родственников, кроме перечисленных, – только мой второй муж Монтегю.

– Вот как? – встрепенулся Блюм. – Вы не упомянули о нем.

– Потому что вы не спрашивали. Поверьте, мсье Блюм, мой второй муж ни в чем не замешан. Монтегю – известный писатель, критики считают его новым Эженом Сю. Вы могли видеть его бестселлер на книжных развалах. Это такая маленькая толстенькая книжечка с дымящимся револьвером на обложке. Монтегю написал свой первый детектив, будучи совсем еще молодым человеком.

– Точно, я видел эту книгу, и неоднократно! – обрадовался сыщик. – Однако, тот факт, что ваш второй муж писатель, не избавляет от опасности умереть насильственной смертью.

Мадам Мармонтель словно очнулась от воспоминаний и осведомилась испуганным голосом:

– Что же делать?

– Прежде всего выяснить, какой именно запертый сундук имел в виду автор записки.

– О, тут все прозрачно. Наверняка имеется в виду сундук моего прапрадедушки барона де Шатанкура I. Это старинное семейное предание. Прапрадедушка – а он был человеком железной воли – под страхом проклятия запретил вскрывать стоящий в спальне сундук.

– Вы хотите сказать, что сундук до сих пор не вскрыли?

– Ну конечно! Кто решится навлечь на себя древнее проклятие?!

Блюм ухватился за бакенбарды и погрузился в размышления, наконец попросил:

– Я могу взглянуть на него? Я имею в виду не прапрадедушку, а запертый сундук. Если вы понимаете, о чем я.

– О, разумеется.

Мадам Мармонтель нажала на расположенную на подлокотнике кнопочку, и инвалидная коляска выкатилась из гостиной. Сыщик последовал за ней – не за гостиной, которая осталась за спиной, а за катящейся на инвалидной коляске мадам Мармонтель.

Они миновали коридор, сплошь заставленный рыцарскими доспехами – в основном, новоделами. Среди доспехов попались несколько старинных, примерную цену которых Блюм определил в миллионы евро. Стены украшали картины мастеров старой голландской школы, не всегда известных, но сыщик наметанным глазом установил, что подделок среди них минимальное количество. Прикинув примерную цену, Блюм схватился за бакенбарды: к миллионам евро за рыцарские доспехи следовало приплюсовать вдвое большие суммы за живописные произведения.

За одной из дверей раздавались судорожные постукивания по компьютерной клавиатуре. Мадам Мармонтель затормозила.

– Там Монтегю, – зашептала она. – Это его рабочий кабинет. Но мы не станем тревожить мужа по пустякам: пусть работает. Готова поспорить на что угодно, он сочиняет очередной шедевр.

И старушка пустила инвалидную коляску малым ходом.

За рабочим кабинетом Монтегю последовало несколько широких зал, затем начались помещения для прислуги. Наконец, инвалидная коляска затормозила возле узкой лестницы, ведущей вниз – как можно предположить, в подвал.

– Сундук там, – пояснила мадам Мармонтель. – Прапрадедушка распорядился, чтобы его – я имею в виду сундук, а не основателя рода – не вскрывали, но не предупредил о том, чтобы оставить мебель на прежнем месте. Поэтому во время переклейки обоев или планового ремонта – я точно не знаю, это случилось около ста лет назад, когда я еще не родилась, – сундук перетащили в подвал. С тех пор никто туда не заглядывал.

– Я могу свободно сойти по лестнице, – как бы мимоходом поинтересовался Блюм. – Но как в подвал попадете вы, мадам?

Он не представлял, как сможет спустить инвалидную коляску, да еще с пассажиркой, по крутой лестнице.

– Не беспокойтесь, замок оборудован специальными устройствами.

С этими словами мадам Мармонтель нажала большую черную кнопку, вделанную в стену. Сверху послышалось механическое жужжание – это спускался инвалидный лифт.

– Вам, мсье Блюм, в самом деле придется воспользоваться лестницей. Лифт двоих не выдержит.

Сыщик пристально взглянул на хозяйку особняка. Она явно что-то не договаривала, но пока было сложно определить, что именно. Когда мадам Мармонтель обнаружила, что в ее глаза – а через них в самую душу – пытаются проникнуть, то поспешно отвернула лицо, вкатилась с коляской в лифт и дернула за рычаг. Одноместный лифт с нечеловеческим скрипом двинулся вниз.

Сыщику ничего не оставалось, как последовать за удалившейся хозяйкой – уже по витой лестнице.

Спускаться было не слишком удобно, но познавательно. Мадам Мармонтель сообщила, что подвалом не пользовались столетие. Это являлось явным преувеличением: пыль на перилах стерла чья-то заботливая рука – хотя, не исключено, это была рука служанки.

Оказавшись внизу, Блюм обнаружил поджидающую его хозяйку. За ее спиной открывался опутанный паутиной узкий каменный лаз, впрочем, достаточный не только для прохода, но и проезда на инвалидной коляске.

Мадам Мармонтель нажала кнопочку на самоходном средстве и поехала вперед, собирая на себе скопившуюся за столетие паутину. Вот только намеренно это сделала или по необходимости, осталось покрыто мраком тайны. Который все более и более сгущался оттого, что многие лампочки в коридоре перегорели, а сохранившиеся светили слишком тускло и подозрительно.

Вскоре коридор сменился полутемным помещением, посередине которого находился сундук, окованный ржавыми металлическими полосами.

– Утварь моего прапрадедушки барона де Шатанкура I, – сообщила мадам Мармонтель, и голос ее предательски дрогнул.

– Позвольте еще раз взглянуть на записку.

Хозяйка передала требуемое. Сыщик, тщательно ощупав листок бумаги, приступил к финальной речи.

– Очевидно, что тайна планируемого убийства скрывается в этом, – Блюм указал на застывший перед ним предмет, – сундуке. Следовательно, мы находимся перед дилеммой: либо не открывать сундук, либо открыть его. Одно из двух. Если вы выберем первый пункт, то поспособствуем замышляемому преступлению: это нехорошо. А если выберем второй – нарушим завещание вашего уважаемого предка, что тоже далеко от идеала. Остается обратиться к опыту. Мой опыт общения с криминальным миром подсказывает, что во втором случае – я имею в виду, если мы проникнем в сундук, – то не только предотвратим убийство, но и раскроем остальные довлеющие над этим фамильным особняком будоражащие тайны: гибель вашего сына, попытку убийства дочери, смерть мужа и нападение на внучатую племянницу. Какой вариант вы предпочтете, мадам?

Видно было, как мадам Мармонтель колеблется, но в конце концов здравый рассудок возобладал над семейными суевериями.

– Если кто-то из моих домочадцев пострадает, я этого не вынесу. Предпочитаю нарушить завещание – надеюсь, предок простит меня.

Довольный Блюм распушил бакенбарды и подбодрил:

– Отлично, просто отлично! Но сначала, уважаемая мадам, прошу рассказать о своем прапрадедушке – так сказать, для полноты картины.

Старушка на инвалидном кресле легко согласилась и приступила к повествованию.

– Он звался барон де Шатанкур I. Его портрет кисти старинного мастера вы имели удовольствие лицезреть над лестницей. Существует поверье, что портрет моргает – не могу утверждать, что это правда. Если и да, то моргает он ослабленно, почти незаметно, и исключительно в полнолуние. В молодости предок был воинственным юношей и даже участвовал в последнем крестовом походе, откуда привез арапа, ставшего его верной слугой и конюхом. Поговаривали, что арап являлся его любовником, но это наглая клевета. Доказательства очевидны: возвратившись из крестового похода, прапрадедушка женился на прапрабабушке, тем самым послужил основанию древнего рода – посредством строительства родового замка, в котором вы сейчас находитесь. Хотя с замком, строительство которого длилось около двадцати лет, возникли сложности. Многие соседи были недовольны энергичным соседом, но в конце концов все устроилось. В лесах появился людоед-медведь редкой черной масти, и непримиримые противники прапрадедушки – а все они были заядлыми охотниками – сильно уменьшились в числе. После чего моему предку удалось отстоять построенный особняк и закрепиться в нем в феодальном качестве. Прапрадедушка не был самодуром, тем удивительнее оказалось обнародованное после смерти завещание. В нем – помимо понятных пунктов, оставляющих имущество семье, – содержалось требование не вскрывать старинный, приведенный еще из Крестового похода, сундук. До сего времени мы данное пожелание свято исполняли, но сейчас обстоятельства таковы, что его придется нарушить. Сделайте это, мсье Блюм, – предотвратите нависшее над моей семьей ужасное проклятье.

– Как скажете, мадам, – произнес сыщик.

Любовно огладив бакенбарды, он достал из внутреннего кармана револьвер и проверил заряды, затем нанес револьверной рукояткой несколько увесистых ударов по замку, и тот пал на гулкий каменный пол. После чего он – я имею в виду не замок и даже не каменный пол, а гениального сыщика – распахнул тяжелую крышку и резво отпрыгнул в сторону, выставив перед собой изготовленное к стрельбе оружие.

Блюм поступил предусмотрительно, потому что в тот момент, когда крышка распахнулась, из сундука выскочил мертвец африканского происхождения, в абсолютно невменяемом состоянии, и набросился на него – то есть, разумеется, на сыщика, а не на распахнутый сундук, где коротал время и к которому не имел юридических претензий.

Раздался выстрел. Мертвец со сквозной дырой в голове впечатался в стену.

За выстрелом последовал пронзительный старушачий визг, но с ним мадам Мармонтель запоздала, потому что в результате прямого попадания мертвец сделался окончательно недвижим и безразличен – иначе говоря, мертв.

– Теперь вы понимаете?

– Что именно? – прекратив визг, заинтересованно переспросила старушка с инвалидной коляски.

Поправив сбившиеся набок бакенбарды, знаменитый сыщик констатировал:

– Вижу, что нет. Между тем приглядитесь к лицу покойного повнимательнее.

Мадам Мармонтель исполнила то, о чем ее любезно просили, и, удивленная до глубины души, возопила:

– Позвольте! Но это же мой шофер Моус!

Это в самом деле был шофер Моус, успевший – после того, как привез сыщика с железнодорожной станции, – спуститься в подвал и залезть в сундук.

– Вы правы, – согласился Блюм, убирая разряженный револьвер во внутренний карман сюртука. – Ваш шофер Моус, он же арап вашего прапрадедушки барона де Шатанкура I, он же зомби-оборотень.

– Как такое возможно?! – вскричала пораженная мадам Мармонтель.

– Сейчас я вам поясню, – снисходительно проговорил Блюм. – Ваш прапрадедушка барон де Шатанкур I привез арапа в качестве биологического артефакта из последнего крестового похода. Кому не захочется иметь при себе живого зомби-оборотня?! Само собой разумеется, Моус – в те исторические времена он служил конюхом и носил другое прозвище – не был ничьим любовником. Беспочвенные слухи возникли в связи с тем, что люди часто видели конюха, выходящего из хозяйской спальни по утрам. Однако, арап-конюх ночевал не в постели вашего прапрадедушки, а в стоящем в спальне сундуке. Барон слишком дорожил привезенным из военного похода слугой, чтобы размещать его на ночлег без присмотра. От зомби-оборотня много чего зависело, ведь именно он расправлялся с врагами своего господина. А в сундуке Моус ночевал из-за того, что являлся зомби-оборотнем: время от времени арапу приходилось набираться сил от адской тьмы, к которой он был привязан астральной пуповиной. Именно по этой причине – вовсе не из-за больной сестры – оборотень на некоторое время исчезал из поля вашего зрения. Вы считали, что шофер отлучился к сестре, а на самом деле отлеживался в сундуке. На смертном одре ваш прапрадедушка барон де Шатанкур I завещал не вскрывать сундук. Его истинной целью – барона, естественно, а не старинного сундука – было не допустить разоблачения сверхъестественной природы своего слуги, что непременно бы произошло в случае, если сундук открыли.

– О, как я была наивна! – в отчаянии заломила руки мадам Мармонтель.

Не обращая внимания на откинувшуюся в инвалидном кресле старушку, сыщик продолжал разоблачительное повествование:

– Шли годы, ваши предки рождались и умирали, но бессмертный арап продолжал служить семье. Чтобы отвести подозрения, время от времени он притворялся умершим, а взамен себя посылал вам на службу себя же, в образе воспитанного на стороне сына или младшего брата. Сначала Моус трудился конюхом, позднее – уже в новейшие времена – обучился на шофера. Однако – после того, как вы включили его в завещание, – арап замыслил недоброе. Он решил извести всех членов вашего семейства – с тем, чтобы заполучить наследство и самому сделаться господином. Являясь оборотнем, Моус без труда усыпил горничную и пробрался в комнату вашего пятилетнего сына, где растерзал его изуверским образом. Отсюда – найденный на месте трагедии кусок черной, в соответствии с происхождением убийцы, звериной шерсти. Посредством отравления шофер расправился с вашим первым мужем, бароном де Шатанкуром IV. Это было легко, потому что коньяк, который употреблял барон, хранился в этом подвале, – с этими словами Блюм указал на стойку с благородными бутылками, видневшуюся в глубине подвала. – Впоследствии, – продолжал сыщик, – Моус умертвил также вашу семилетнюю дочь, посредством того, что выкопал на лужайке канализационный люк, где она – то есть дочь, а не лужайка – имела обыкновение прогуливаться. А кто другой, кроме личного шофера, мог невозбранно и не вызывая подозрений разгуливать по территории имения? Так что люк, в котором Розалинда утонула, – его черных рук дело, даже не сомневайтесь.

– Не утонула, а могла утонуть, – машинально поправила мадам Мармонтель.

Она выглядела сломленной.

– Грустно разбивать ваше сердце, мадам, но настоящая Розалинда мертва. Она умерла в тот день, когда свалилась – вернее, ее коварно сбросили – в выкопанную загодя канализацию. Моус решил, что насильственные смерти двух несовершеннолетних наследников подряд могут насторожить полицию, поэтому вместо родной дочери подсунул вам загримированную подельницу. К негодованию зомби-оборотня, вы взяли на воспитание внучатую племянницу и включили ее в завещание – с этого момента жизнь Жюли оказалась под угрозой. Дворецкий что-то заподозрил, но негодяй-шофер запугал его полудохлыми крысами, в которых превращался по ночам, – в результате свел с ума. С тех пор дворецкого перестали воспринимать всерьез. Однако, время не терпит. Нам придется поспешить, чтобы спасти Жюли. Несмотря на то, что Моус мертв, жива его преступная и многоопытная подельница, только прикидывающаяся вашей спасенной дочерью. Это она, во время примерки платьев у модистки, положила портновские ножницы на платяной шкаф, в результате чего Жюли едва не погибла.

– Теперь я все понимаю! – ахнула мадам Мармонтель. – Вы совершенно правы: моя внучатая племянница ездила к модистке вместе с Розалиндой. Молю Господа, чтобы у меня появилась возможность исправить допущенные ошибки.

Стремглав старушка покатилась на инвалидной коляске в направлении лифта, продолжая волочить за собой порванную паутину. Следом за ней – старушкой, естественно, а не паутиной и не коляской, хотя за ними тоже – устремился Блюм.

– Жюли, где ты, моя дорогая внучатая племянница? Тебе угрожает опасность! Твоя тетушка Розалинда – вовсе не твоя тетушка. Она убийца-рецидивистка!

Призывно-предупредительные возгласы мадам Мармонтель разлетелись по безлюдным коридорам. Их – возгласы хозяйки, конечно, а не безлюдные коридоры – услышал уединившийся в рабочем кабинете Монтегю, только что дописавший фразу о том, что «тетушка Розалинда – убийца и негодяйка», и подумал по этому поводу:

«Ловко я сочинил – не правда ли, читатель? Вы окончательно запутались, но верите на слово, что Блюм все распутал и объяснил. Лишь самые догадливые пытаются сообразить, кто в таком случае отослал мадам Мармонтель предупредительное сообщение. Я просвещу вас на сей счет. Записку написал и отослал я – автор детективной истории. Без нее – то есть записки, а не детективной истории – хозяйка не вызвала бы из столицы знаменитого сыщика Блюма, в итоге интрига не завертелась. Остается единственная неясность – крохотное пятно на логической простыне сюжета. Отчего мадам Мармонтель испытала смущение, что недоговорила столичному сыщику, какой последний скелет припрятала в семейном шкафу? О, припрятала, и какой невообразимый, смею вас уверить! Но вы, уважаемый читатель, никогда об этом не узнаете и ничего даже не заподозрите.

Никогда и ничего не узнаете и не заподозрите – вдумайтесь в ужас этих коротких и беспощадных слов!»