Скоморох. Житие дьяка Тимофея Сухого

Из дела № МС-17/1550-рзб
Из фондов Центрального архива ФСБ России.
Особая папка «Скоморошьи тетради»
Рассекречено.

Записка старшего научного сотрудника ИРИ РАН, к.и.н. А.Б.Малининой, приложенная к первичной описи фонда:

«...Дело поступило к нам в состоянии, которое архивисты называют «сложным». Коробка с номером «МС-17» была обнаружена при разборе завалов в подвале здания на Лубянке, пострадавшем от пожара в 1946-м году. Видимо, поэтому на неё не было полного каталожного описания.

Внутри — несколько стопок бумаг, преимущественно следственных дел XVI-XVII вв., пострадавших от сырости и огня. Среди них, завернутая в пергамент от какой-то духовной грамоты, находилась эта тетрадь.

Она представляет собой сшитые беспорядочные записи, сделанные скорописью конца XVI века на листах разной степени сохранности. Многие листы обуглены по краям, текст частично утрачен, выцвел или расплылся от попавшей на него воды. Расшифровка потребовала нескольких месяцев работы с применением мультиспектрального анализа.

Установлено, что автор и хранитель записей — некий Мирон Иванов Скоморохов, подьячий Разбойного приказа, а впоследствии, судя по всему, один из руководителей тайной службы Приказа. Он с явной опасностью для себя собственноручно записывал «для памяти грядущим родам» рассказы своего учителя и начальника — дьяка Тимофея Семёновича Сухого, служившего в середине XVI века.

Стиль Сухого — сух, лаконичен и лишён самооправданий. Это не исповедь, а скорее — отчёт души перед незримым судилищем. Скоморохов же, рискуя, добавлял на поля свои язвительные и горькие комментарии, за что, видимо, и получил прозвище.

Почему эта тетрадь не была уничтожена и как она попала в архив тайной полиции XX века — загадка. Возможно, чекисты начала века, разбирая архивы Тайного приказа, нашли её и сочли «историческим курьёзом». А может, кто-то из них увидел в старом дьяке родственную душу — человека, познавшего всю тяжесть и двойственность службы в ведомствах, где слово и дело, закон и приказ сплетаются в один страшный узел.

Текст восстановлен по возможности полно, утраченные фрагменты обозначены отточием в угловых скобках. Орфография и пунктуация частично приведены к современным нормам для удобства чтения, но синтаксис и лексика сохранены.

Да помогут эти строки понять нам, сквозь дым веков, цену слова, написанного под страхом смерти.»

***

Запись первая. Начало не сохранилось.

…и сказал мне Тимофей Семёнович в тот вечер, когда догорала свеча и тени в приказной избе были густы, как чернила: «Запомни, Мирон, слово — это тоже меч. Только рубит оно тише. Сначала по бумаге. Потом — по душам. А уж после — и по шеям. И не всегда разберёшь, где кончается правда и начинается приговор».

Я же, юный и глупый, дерзнул усмехнуться: «А ты, крёстный, часто путал?»

Он посмотрел на меня поверх очков, и взгляд его был столь тяжек, что моя усмешка застыла.

«Вся моя жизнь, — ответил он, — была попыткой их не путать. И всякий раз я понимал, что, отделяя одну от другой, я лишь готовлю новый приговор. Себе в первую очередь».

Сие и побудило меня тайком записывать сии речи, дабы не канули они в забвение, как канул в лету стук топора на Псковщине или запах горящего пергамента в Посольском приказе. Пишу для тех, кто придёт после. Если придут.

*****

Далее следует основной текст, который мы условно назвали «Житие дьяка Тимофея Сухого»

Примечания М.Скоморохова на полях, сделанные, судя по почерку, много лет спустя, сопровождают листы рукописи.

Например, первый:

«Перечитал сегодня. Всё так и было. И всё не так. Учитель мой был слишком суров к себе. Он верил, что правда одна, как Бог. А я, скоморох окаянный, знаю, что правд много, как грехов. И у каждой своя цена. Его цена была слишком высока. Моя… »

(дальше текст сожжён)