Скоро будет солнечно

Янушу четыре года. Сегодня весь день с ним проводит взрослый друг: складывает кубики, читает сказки, гладит по волосам холодной, но ласковой рукой. Беззлобно смеётся над попытками Януша выговорить его имя — вместо «л» упорно получается «й».

— И дядей меня не зови, хорошо?

Януша подхватывают, усаживают на колени. На этих коленях он сидит чаще всего, когда родителям случается отлучиться. Эти колени — самые удобные в мире и самые обсиженные.

— Скоро мама с папой вернутся, — перед ним открывают книгу с красочными иллюстрациями на каждой странице.

— Не уходи, — Януш поджимает губы.

— Скоро снова приду, куда денусь, — мягкий смех и поцелуй в макушку. — Сейчас я забочусь о тебе, а потом ты обо мне будешь. Договорились?

Януш не совсем понимает, но угукает. Как бы он мог отказать?

Заезженная мелодия будильника прорвалась сквозь липкую утреннюю полудрёму. «Пора сменить, наверное», — мелькнуло в голове с глухим раздражением, когда Януш насилу оторвал тяжёлую мутную голову от подушки.

Дождь лил не прекращая, хотя ещё вчера на небе было ни облачка и солнце слепило глаза изо всех сил — от таких перепадов мигрень всегда впивалась иглами в голову.

Утро началось не с кофе — с двух таблеток обезбола на голодный желудок. Говорят, вредно, но без них Януш физически не ощущал себя человеком. Устало растянувшись на смятой постели в ожидании, когда лекарство подействует, он представил на минуту, каково было бы жить в другом месте, поприятней и порадушней. Где-то, где климат был бы мягче, люди добрее, а дышалось бы свободней.

Пустое, подумал Януш, вздохнул и разблокировал телефон. Несколько набежавших за ночь сообщений — и все в одном диалоге. Парочка мемов (в любое другое утро Януш посмеялся бы, но не сейчас), песня, какая-то длинная история. От попытки сосредоточиться на чтении буквы слегка расплылись, а боль с новой силой выстрелила в висок.

Решив отложить чтение на потом, Януш набрал короткое:

«Сегодня как обычно?»

И получил в ответ:

«Доброе утро. Да, в одиннадцать, тебе удобно?»

Ну какое же оно к чёрту доброе, подумал Януш — и оставил это при себе.

«Да».

Они не встречались месяц, и Януш, в общем-то, рад был повидаться — но накопившаяся с утра желчь взяла верх и ворчанием потекла через край вместо приветствия.

— Почему ты всегда выбираешь для встречи это место?

Феликс пожал плечами и сел на скамейку рядом, ни капли, кажется, не обидевшись.

— Люблю красный.

В такое позднее время у Красного костёла не было никого, кроме них двоих. Треугольная башенка с крестами на самой вершине уходила в высь ночного неба. Прохладный ветер зябко забрался Янушу за шиворот, заставив поёжиться.

— Не всё ли равно? В темноте всё серое.

— В темноте лучше всего видно светлых людей, дорогой мой, — мягко возразил Феликс и протянул руку.

Януш передал ему свёрток. Внутри тихо бултыхнулась кровь.

— У тебя пальцы ледяные, — поделился наблюдением Феликс, спрятав принесённое во внутренний карман пальто. — Разве я не просил тебя одеваться теплее? Ночи ранней весной ещё промозглые.

Он аккуратно взял ладони Януша в свои. Руки Феликса — точь-в-точь такие, какими тот их всегда помнил: холодные и ласковые.

— Это не помогает, — хмыкнул Януш, не делая, впрочем, никаких попыток отстраниться.

— Так заехал бы ко мне вместо того, чтобы встречаться в городе, — большой палец неторопливо прошёлся по костяшкам, растирая кожу. — Ради тебя я включу в доме отопление. Куплю какой-нибудь еды. Чай и шоколад. Ты же любишь шоколад.

— Люблю, — Януш всё же подался назад, освобождаясь. — До тебя добираться далеко. До встречи, завтра на работу подниматься рано.

Никогда не «пока» и уж тем более не «прощай». Новая встреча наступит обязательно — неотвратимая, как смена дня и ночи.

Фантомное прикосновение всё ещё ощущалось на костяшках, когда Януш сунул руку в карман.

— …и так каждый месяц. Чаще не нужно: метаболизм у них медленный. Всё понял?

Януш растерянно сверлит глазами список контактов — люди, готовые за немаленькие деньги добыть заветный пакет объёмом триста миллилитров. Очень немаленькие деньги. Очень нужный пакет.

— Все расходы покрывает Феликс. Тебе остаётся лишь встретиться с поставщиком. Потом с ним.

Отец говорит спокойно и тихо — совсем как будто не заковывает Януша в кандалы до конца жизни. До конца жизни Януша — потому что Феликс будет жить много после. Какая-то часть Януша всегда знала, что это произойдёт, потому что ни братьев, ни сестёр у него нет, а родители не вечные. Аккуратно подстриженная бородка отца совсем уже седая.

Какая-то часть Януша всегда была против.

— Зачем мы с ним возимся, — со сдавленным свистом вырывается из его горла. — Что нам от этого? Ничего, кроме обузы! Ничего! У меня своих проблем разве мало? У меня своей жизни нет?

— Януш, — строго и холодно, ушатом воды на голову. — Не зачем, а почему. Потому, что мы знаем. О них. Потому что, если нарушим договорённости, — они умрут или выйдут на охоту. Второе куда более вероятно, несмотря на весь гуманизм. Ты этого хочешь? Скажи?

Януш молчит, и отец добавляет:

— Будут свои дети — помогут тебе. Незачем так драматизировать.

— Да не хочу я детей, — хмурая морщинка залегает на переносице.

Отец вздыхает.

— Не всё случается так, как мы хотим, знаешь.

Януш знает. Знает, когда смотрит на фотографии старого друга, который релоцировался в Армению. Знает, когда разглядывает город из розового камня, залитый солнцем, острые пики гор, нежные цветы абрикоса — он видел их сам, когда бывал в гостях, но никогда не мог остаться надолго. Знает, когда слушает рассказы коллег, имеющих возможность уехать далеко и отдохнуть от души. Когда уклончиво отвечает «может быть» на каждое «давай в следующий раз с нами».

За все эти годы Януш перебрал в голове множество способов выйти из этой схемы — и ни один не выдержал столкновения с реальностью. Нанять курьера? Феликс был категорически против привлечения третьих лиц, да и рискующие свободой поставщики отказались бы иметь дело с кем-то, кроме семьи Януша, связи с которой были слишком давними и отлаженными. Вывести их на Феликса напрямую? Отличный план — и они годами будут наблюдать, как ни одна новая морщинка не появляется на его лице, а волосы не трогает седина. Не говоря уже о том, что каждый был медиком, чей график никак не стыковался с теми весьма ограниченными часами, когда Феликс мог свободно перемещаться по городу.

Порой от бессилия хотелось взвыть.

Однажды Януш получил сообщение «ну когда уже и ты в Ереван? нечего в этом Минске ловить» прямо перед встречей, и может быть, именно это стало последней каплей. А может быть, то, что Феликс сказал:

— Что за погода, сплошная сырость. Еле вытащил себя из дома, — и сморщил нос.

— Ты? Еле вытащил себя из дома? — Януш с силой пихнул пакет ему в руки. — А ничего, что я ещё и за кровью к чёрту на кулички таскаюсь?

— Эм… — Феликс, кажется, растерялся и сжал пальцы на пакете исключительно рефлекторно.

— А я был бы рад вытащиться из дома, знаешь, — злость бросилась в виски и щёки. — Я был бы рад переехать. Я, чёрт, мечтаю об этом! Мне в этом городе не место. Знаешь, почему я до сих пор здесь?

Феликс отвёл глаза и ответил негромко:

— Знаю.

— Конечно, ты знаешь! — безропотность совсем не убавила желания вывернуть то, что копилось годами. — Конечно, ты знаешь, как я вынужден провести всю свою жизнь. Я никогда на это не подписывался. По-твоему, это справедливо?

— Януш…

— Только попробуй снова толкнуть мне свои высокие философские рассуждения.

— Мне жаль, — коротко сказал Феликс.

И больше ничего: Януш развернулся и ушёл молча, сжав руки в карманах в кулаки. Спиной он чувствовал пронзительный взгляд — но не мог понять, какие эмоции он выражал, да и не хотел думать об этом.

Он откуда-то знает, что Феликс выбрал Остров слёз для своей затеи. Одиннадцать отправленных сообщений Януша висят непрочитанными, четыре исходящих остались неотвеченными. Почему именно это место? Если Феликс хотел уединения, то ему достаточно было бы выйти на крыльцо своего частного дома.

Что за страсть к дешёвому символизму. Януш скрипит зубами, мысленно умоляя такси ехать быстрее.

Дыхание облачком пара вырывается из лёгких, когда он, вывалившись из такси, со всех ног бежит на остров. Уже почти рассвет; тонкая полоска неба над горизонтом наливается красным. Пронзительно кричат чайки, обмениваясь утренними приветствиями.

— Вот ты где, — Януш выдыхает, чуть не покатившись кубарем Феликсу под ноги от резкой остановки. — Пойдём. Пойдём же, ну, — он пихает Феликса в бок, ничуть не церемонясь. — Давай, или я вытолкаю тебя сам.

— Попробуй, — снисходительно улыбается Феликс. В его распоряжении всегда была сила, которая людям и не снилась.

Януш тянет за рукав куртки. Феликс аккуратно накрывает его руку своей.

— Достаточно, Януш. Я не хотел, чтобы ты это видел. Но раз ты здесь… посмотри на меня, — и, когда Януш подчиняется, укладывает вторую руку на щёку, треплет за неё, как ребёнка.

— Прощай, — Феликс, обычно красноречивый и разговорчивый, умеет быть невозможно лаконичным.

Его красивое лицо искажается гримасой боли. Улыбка ломается, кожа сереет и трескается, как дубовая кора. Солнечные зайчики пляшут на глади Свислочи, пока ветер мешает пепел со светлыми кудрями, кровь в уголке рта и одинокую слезу, которая спустилась из закатившегося глаза. Феликс горит заживо. Януш, оцепенев, в ужасе и молча на это смотрит, не в силах сделать что-либо или хотя бы отвести взгляд.

Когда Феликс падает на землю и сворачивается в клубок, Януш каким-то шестым чувством понимает — он закричал бы сейчас, если бы ему оставалось, чем.

И, вскрикнув сам, рывком поднимается в кровати. Холодный пот градом стекает по спине. Сердце бьётся как бешеное.

Осознание нереальности произошедшего настигает не сразу, а гадкое липкое послевкусие кошмара не оставляет ещё очень долго.

— Прости, — говорит Януш вместо приветствия.

Новая партия крови нужна была Феликсу ещё не слишком скоро, но Януш счёл нужным извиниться при личной встрече. И взглянуть в это лицо — бледное, гладкое, всегда немного доброе и иногда немного печальное. Это стоило того, чтобы перебороть свой стыд.

— Я был не в себе и наговорил лишнего, — Януш уставился себе под ноги и пнул камушек носом туфли. Смелости надолго не хватило.

— Я всё понимаю, — примирительно ответил Феликс. Голос, который Януш знал и любил с детства, звучал будто бы более глухо, чем обычно. Всё как прежде: они сидели на лавочке у Красного костёла, так близко, что Феликс мог бы расслышать стук сердца и дыхание Януша, если бы захотел. Януш, конечно, не услышал бы ничего, даже если бы прижался ухом к чужой груди.

Всё как прежде, но словно не так, словно между ними выросла невидимая стена. Так бывает после ссор, подумал Януш, не зная толком, что ещё сказать.

— Возьми, пожалуйста, — Феликс протянул коробок. Старый, серый, довольно потрёпанный.

— Что это? — Януш поднял брови и повертел коробок в руках. Встряхнул. Что-то ударилось о картонную стенку внутри.

— Серебряная пуля, освящённая в Ватикане. Там кое-что знают о… нас.

— Зачем? — где-то на подкорке ответ смутно угадывался, но происходящее доходило до сознания с ещё большей задержкой, чем в кошмаре.

Феликс снисходительно улыбнулся — совсем как там, на Острове слёз.

— Чтобы ты мог убить меня, недогадливый мальчик.

— Не смешно.

— Потому что я не шучу.

— С ума сошёл! — Януш попытался вернуть коробок туда, откуда он взялся, но Феликс придержал его за локоть.

— Нет. Послушай. Послушай меня, пожалуйста, — он тряхнул Януша легко, как пушинку, и тот наконец затих. — Правда в том, что такое положение дел не может продолжаться вечно. Эта история и без того тянется слишком долго — история моей семьи и твоей. Я не знаю, кто её начал, но кто-то должен её закончить. Почему бы не мы? Человеческая жизнь и без того коротка, я не хочу обрекать тебя на её имитацию.

— Всё не так плохо, — одними губами пробормотал Януш. Феликс так просто рассуждал о таких страшных вещах, что тело цепенело, а мысли превращались в желе.

— Всё так плохо. Я знаю тебя с пелёнок и чувствую, когда тебе нехорошо. Конечно, понадобится огнестрельное оружие, но достать его тебе будет в любом случае проще, чем мне. Решить вопрос самостоятельно, просто шагнув под солнце, я не готов, — извиняющийся взгляд из-под светлых бровей. — Не готов к агонии. Кстати, это тоже тебе.

— Что это? — Януш, совсем потерявшийся, принюхался к содержимому стаканчика. — Горячий шоколад?

— Скорее уже тёплый. Знал, что ты опять оденешься не по погоде и будешь мёрзнуть.

— Ты принёс мне серебряную пулю, чтобы я с её помощью тебя убил, и горячий шоколад, чтобы мне было тепло в процессе.

— Да, — Феликс склонил голову, — что не так?

Януш сглотнул.

— Спасибо.

(«Всё»).

— Ах, — говорит Феликс. — Оружие ты всё же достал. Ты всегда был способным.

Януш молчит и целится — все силы уходят на то, чтобы сосредоточиться. Руки вспотели и ходят ходуном — кажется, он не попадёт Феликсу не только в сердце, но и вообще куда-либо.

— Позволь мне помочь.

Феликс обхватывает ствол ладонью, приставляет дуло к своей груди — чуть левее центра, туда, где давно ничего не бьётся.

— Пуля у меня всего одна. У тебя единственная попытка. Стреляй, Януш, и ничего не бойся.

Януш боится. Боится разнести эту добродушную улыбку вдребезги, пятится назад.

Феликс цепляет пальцем спусковой крючок раньше, чем Януш успевает хотя бы дёрнуться — и так оглушённый выстрелом Януш узнаёт, что кровь Феликса такая же красная, как и у любого человека.

Януш налил себе воды из стоявшего на прикроватной тумбочке кувшина и выпил залпом. Руки всё так же подрагивали, край кружки неприятно стукался о зубы. В последние несколько недель кошмары стали его верными спутниками — и почти в каждом был Феликс. Он умирал у Януша на руках, аккуратно продырявленный в грудь, он сгорал заживо. Он смеялся, болтал, пересказывал очередную дурацкую историю из твиттера — до тех пор, пока так или иначе не находил свой конец.

За это время Януш наблюдал его смерть столько раз, что привык бы, если бы к такому было возможно привыкнуть.

Януш из прошлого — версии пары месяцев назад, например, — счёл бы любую мысль о возможности избавиться от Феликса странным, пугающим, оскорбляющим их обоих бредом. Покрутил бы пальцем у виска. Януш из настоящего, вымотанный прерывистым сном, устало смотрел в потолок посреди ночи и видел, как на нём распускаются цветы абрикоса. Дотянись — и можно будет потрогать.

Пуля в коробочке на ощупь всегда была прохладной. Совсем лёгкой — и не скажешь, что держишь на ладони чью-то жизнь. Януш сжал её и представил: ереванское солнце, изобилие переспелых фруктов. Приветливые люди, приятная и вольная жизнь. Никаких больше встреч с поставщиками, никаких метаний по ночному городу к костёлу. Дни, которые можно проводить, как вздумается, — и никаких обязанностей, на которые Януш никогда не подписывался.

Выходило так, что в ладони Януша лежала жизнь не только Феликса, но и его собственная. Его свобода. Его возможности — сколько их заметалось в голове, стоило только представить, что здесь Януша больше ничто не держит.

Ничто и никто. Януш вздохнул и убрал гладкое серебро назад в коробку. То, что они оказались в этой точке, глубоко неправильно. Но мир такой в целом — не всегда правильный, не всегда справедливый. Януш всего лишь его часть.

С самого утра он чувствовал себя нехорошо — голова болела от недосыпа, к тому же, погода сменилась снова. Коробка отправилась во внутренний карман куртки, и Януш перепроверил её несколько раз — точно ли надёжно спрятана, не выпадет ли.

Выходить из квартиры, когда солнце ещё не село, совсем непривычно — но и место встречи выдалось непривычным тоже: не у костёла, как обычно, а у Феликса дома. Время до условленного срока ещё оставалось, и Януш шёл не спеша: мимо кирпичных домиков Троицкого, мимо Острова слёз, который виднелся чуть дальше.

Он остановился на мосте через реку, вглядываясь в башню часовни, — косые лучи заката из белоснежной превращали её в розовую. Утки важно покачивались на волнах, совсем не подозревая, какая трагедия разыгралась здесь у Януша во сне, сколько им было перемолото сомнений и тревог, сколько страшного случается каждый день — и сколько ещё случится.

Януш глубоко вдохнул и замахнулся.

Коробка улетела в Свислочь по красивой параболе. Булькнула в воде, на несколько секунд привлекая внимание ближайших уток, — и исчезла насовсем.

Януш опустил на перила моста сложенные в локтях руки и уткнулся в них подбородком, глядя вдаль бесцельно и бессмысленно. Закатное солнце почти не грело — но и Януш почти не мёрз. Стало спокойно. И тихо — несмотря на гул машин и гомон прохожих.

Так бывает, когда делаешь важный выбор, подумал Януш. Правильный или неправильный — принадлежащий только ему. Это единственное, что имеет значение.

Януш тронул сквозь куртку второй внутренний карман — пакет с кровью отозвался тихим поскрипыванием — и отправил короткое сообщение:

«Буду через час».

Ответ пришёл почти сразу:

«Жду. Я уже купил для тебя шоколад».