Скотоводы

Небо над древним Марсом было бледно-янтарным, как будто солнце светило через толщу легкой пыли. Кочевники племени Арум шли уже третий день, двигаясь привычным путем к низине, где каждый сезон их ждали густые лиловые травы и горячие источники. Высокие верблюды — длинношеие, широколапые халаиры — переступали тяжело, чутко принюхиваясь к воздуху, будто и они чувствовали неладное. Рыжеватую их шерсть покрывали серебринки инея.

Когда перед ними наконец открылась долина, люди остановились, будто ударившись о невидимую стену. Там, где обычно мерцали водяные пары, лежал гладкий серый покров. Земля блестела — не камнем, не пеплом.

Льдом.

Хрусткий, ломкий лёд, будто долину ночью укрыло тончайшее серебристое стекло. Ветер пробегал по этой замёрзшей равнине с тихим, пугающим звоном.

— Такого не было даже в год Двух Теней… — прошептала молодая охотница Ларимэ, прижимая к себе меховой плащ.

Старейшина Тарак, седобородый, с кожей цвета выжженной меди, спешился и опустился на одно колено. Он провёл ладонью по поверхности льда, затем посмотрел на север, туда, где багровели пики вулканов.

— Мир меняется, — сказал он негромко, но так, что каждый услышал. — Холод приходит быстрее, чем предупреждали мудрецы. Наши земли замерзают.

Халаиры тревожно заржали, поднимая головы к небу. Ветер стал резче, словно намеренно подчеркивал: прежние времена закончились.

Тарак поднялся, и его голос прозвучал более твёрдо:

— За вулканами есть другая долина. Её называют Укрытием Тёплых Камней. Старики говорили, что там тепло держится дольше, чем в остальных местах. Если где-то и можно пережить перемены, то там.

— Но путь туда длинный, — возразил один из кочевников. — И опасный. Бури со снегопадом, газовые выбросы…

— Опаснее оставаться здесь, — перебил старейшина. — Иначе нас ждёт судьба этих камней.

Он указал на ледяную равнину. Лёд потрескивал — как будто под ним, в глубине земли, что-то двигалось.

Племя молчало, всматриваясь в долину, где ещё вчера должно было быть их будущее. Но в холодном свете марсианского солнца стало ясно: теперь оно лежит в другом месте.

Тарак поднял посох.

— Собираемся. Мы — дети пустыни. Мы найдём путь.

Халаиры фыркнули, и караван медленно повернул к вулканам, туда, где, возможно, ещё дышат тёплые земли — последний шанс племени пережить грядущий великий холод.

Дымка вулканической долины встретила племя Арум тёплым дыханием — странным, непривычным после холодных ветров северных равнин. Гребни скал, иссечённые старыми лавовыми потоками, источали мягкое тепло, будто под их поверхностью всё ещё шевелилось сердце планеты. Халаиры встрепенулись, учуяв траву, и ускорили шаг.

И действительно — между каменными выступами густыми, пружинистыми пятнами росла тёмно-зелёная марсианская трава. Она была иной, чем травы привычных долин: более жёсткой, шероховатой, полной вулканического тепла. Когда караван остановился, многие кочевники не удержались — присели, чтобы провести пальцами по этим неожиданным островкам жизни.

— Арум ещё не сдался, — сказала Ларимэ, глядя на лёгкий пар, поднимающийся от земли.

Но старейшина Тарак не улыбался. В его взгляде появилась тяжесть — не тревога, а понимание.

На следующий день он велел сооружать загон для халаиров, ставить шатры и разбивать временное поселение. Однако быстрых сборов не требовал. Вместо этого он приказал выбрать самые большие каменные плиты, какие найдутся у подножия лавовых склонов.

— Эти скалы старше самого племени, — сказал он, когда несколько скотоводов привели его к огромной отвесной глыбе. — Их не сломят холод и пески. На них мы запишем нашу песнь. Чтобы даже когда ветер унесёт наши голоса, камни продолжали говорить.

— Эпос Арум? — переспросил молодой писец Нералэ. — Тот, который старейшины исполняют только на празднике Великого Огня?

Тарак кивнул.

— Да. Песнь о пути наших предков, о звёздах, под которыми они кочевали… и о том, как мир становится стар. Мир умирает, Нералэ. Но мы должны оставить след — не для себя. Для тех, кто придёт позже. Или для самой памяти о Мире.

Кочевники собрались вокруг. Никто не возражал. Все уже видели лёд там, где когда-то была жизнь. Все чувствовали: перемены не остановить.

Скотоводы принялись обрабатывать каменные плиты: шлифовали их, выравнивали поверхность, иногда подогревали камни раскалёнными обсидиановыми шарами, чтобы сделать их мягче. Писцы готовили резцы, а старейшина диктовал строки древней речи, низкой, протяжной, какой не слышали даже самые молодые.

Мы — дети красной пыли, странники между закатами и рассветами.
Мы шли туда, где живёт тепло, и несли в себе свет наших предков…

Каждый высеченный знак падал на плиты, как капля времени. И с каждым ударом резца Тарак становился всё более задумчивым.

Когда солнце опустилось за дымными гребнями вулканов, старейшина долго смотрел на свежевысеченные строки. На мгновение в его глазах отразился огонь лавы, далёкий, почти угасший.

— Когда мир станет холодным, — произнёс он тихо, — эти камни сохранят наш голос.

Нералэ склонил голову.

— Старейшина, а что будет с нами?

Тарак положил ладонь ему на плечо.

— Мы будем идти дальше, пока можем. Как делали всегда. А память о нас останется здесь.

И ночь над вулканической долиной была чудно тёплой — будто сама планета, умирая, решила подарить своим детям последний приют и последний шанс быть услышанными.