Сквозь кровь и грязь

Так как на конкурс «Рыцари в белых доспехах — второй сезон»

принимается «любое произведение с упоминанием труда медиков»,

я принимаю в нем участие с приквел-зарисовками к моим книгам,

которые были написаны в рамках литературных челленджей

Writober2022 и Writober2023, и уже после объединенных и вынесенных

в отдельное произведение, согласно условиям конкурса.

Потому, пожалуйста, не надо в каждом комментарии отмечать,

что до рассказа эти зарисовки не дотягивают, особенно вторая,

ведь у меня даже цели написать рассказ не было.

И я уже… устал говорить об этом каждому комментатору лично.

2 декабря 1805 года

Подвижной госпиталь неотложной помощи организовали чуть ли не на поле боя, в укрытии возле Бозеница: Бонапарт был уверен в скорой победе и безопасности своего тыла. Несколько лазаретов для тяжело раненых обустроили в Брюнне*.

С самого начала битвы за дело принялись «летучие амбулансы» — легкие двухколесные повозки, на которых раненых оперативо вывозили непосредственно с поля боя. Сквозь туман, окутавший низины Працена, в дыму артилерийских залпов, увязая в грязи сырого зимнего утра, они проскальзывали сквозь наступающие отряды пехоты, чтобы доставить в госпиталь первых раненых.

Десятки, сотни, незнакомые лица, знакомые…

Ларрей сам проводил сортировку**, потом присоединялся к нам. Помощники подносили воду — смывать кровь со столов. Я устал настаивать на том, чтобы инструменты мыли после каждого раненого, ополаскивал и прокаливал над огнем только свои. Под ногами хлюпала втоптанная в грязь окровавленная солома. Воздух палатки был отравлен едким запахом паленой плоти от прижиганий раскаленным железом. Стоны раненых и скрежетание пилы по кости заглушали пронзительные крики оперируемых. Ампутантов отвозили сразу же в Брюнн, здесь оставались только те, кто после операции не нуждался в специальном уходе или хотел продолжать сражаться.

Время шло, счет перешел на тысячи. Французы, австрийцы, русские…

Коллеги нервничали, часто выходили покурить, боясь заглядывать в глаза обреченным. Возможно, долгие военные годы закалили меня, но я не испытывал к раненым жалости — я усердно выполнял свой врачебный долг, думая только о том, чтобы спасти и не навредить. Если была возможность, вскрывал раны, чтобы извлечь пулю, не лишая конечности. Пальцы, обожженые прокаленными на огне иглами и скальпелем, потеряли чувствительность, но не потеряли сноровки. Я представлял себя не здесь, в грязной палатке, где запах крови перемешивается с дымом костра, а за стенами мечется ледяной ветер, а в анатомическом театре, где за моей работой с напряженным вниманием следят сотни восхищенных глаз будущих медиков и хирургов, и мои движения становились еще более выверенными и лаконичными.

Крики раненых? Признаюсь, я их отчего-то совсем не слышал, словно лишился слуха. Видимо, наступает какой-то предел восприятия, за которым следует тишина, пустота и полное отсутствие эмоций.

А может, это моя личная особенность.

Но, признаюсь, мои пациенты выкарабкивались гораздо чаще, чем те, кто оказался под ножом моих коллег.

«Беттанкур!» — вывел меня из задумчивости громкий голос, назвавший мою фамилию.

Я обернулся. На одном из столов сидел офицер — правая нога в крови, распоротые бриджи алыми полотнами свисают вниз, — и, близоруко щурясь, смотрел в мою сторону. Лицо его, измазанное грязью и кровью, показалось мне знакомым.

— Предпочтительнее ампутация, больше шансов остаться в живых, — отозвался Ларрей, на мгновение оторвавшись от очередной операции, чтобы вытереть пот со лба.

Да, вначале наш славный доктор внимательно осматривал раненых, а после первого десятка ампутаций, каждая из которых занимала немногим больше семи минут (минута — на уговоры и убеждение, шесть — на ампутацию), каждого второго стал пускать под пилу. Доля логики в этом была — раскаленное железо не только останавливало кровь, но и убивало заразу***, — но одноногий человек, как мне кажется, немного хуже, чем двуногий.

— Я требую, чтобы меня осмотрел доктор Беттанкур, — прохрипел раненый, отбиваясь от помощников моего коллеги, которые хотели уложить его на операционный стол.

Ну конечно, де Савиньи! Как я его сразу не узнал, ведь он заинтересовал меня еще с Египта?

— Оставьте, господа, я его знаю, — перекрикивая вопли очередного оперируемого, обратился я к помощникам. — Переложите на носилки, закончу — займусь им.

Закончив с раненым, я сполоснул руки и инструменты и велел положить майора на стол. Мой помощник без лишнего напоминания принялся прокаливать над огнем скальпель, а я занялся осмотром раны. Кость, вроде, была не задета, осколков я не нащупал. Есть надежда сохранить ногу, если я прав.

Майор был бледен, но спокоен, в его глазах сквозила надежда.

— Если пуля не задела кость, спасем вашу ногу, майор, — уверенно кивнул я ему. Он тут же успокоился, даже обрадовался, и безропотно лег на стол. От ремня, который оперируемые зажимали зубами, чтобы сберечь их, категорически отказался — понимаю, я тоже достаточно брезглив, — но тут же впился себе в предплечье, когда скальпель глубоко рассек мышцу.

— Ну, сейчас извлечем из вас пулю, — попытался я его отвлечь, в то время как пинцетом нащупывал глубоко засевшую в мышце бедра пулю, — и пополните ряды стонущих.

— Не дождетесь, — невнятно промычал он, осклабившись, но не разжимая зубов.

Есть! Пуля действительно едва не задела кость — но все же не задела! Я осторожно извлек ее и, плеснув в рану спирта, тут же принялся ее зашивать.

Выдержка майора заслуживала уважения: после операции он самостоятельно, хоть и прихрамывая, вышел из палатки полевого госпиталя и даже, насколько я разобрал его слова, потребовал привести ему лошадь.

А раненые все прибывали и прибывали — свои, чужие, пленные…

Бонапарт оказался прав: армия союзников была разбита и обращена в бегство в два часа пополудни. Наша же работа продолжалась еще не одну неделю, но уже в Брюнне.

___________________________

* Брюнн — старое название города Брно.

** Доминик Жан Ларрей (1766–1842) — главный хирург наполеоновской армии. Первым создал прототип современной скорой помощи. Также ввел в практику так называемый триаж (от французского triage, то есть «сортировка») — сортировка раненых в зависимости от тяжести повреждений.

*** Во время Египетского похода Наполеона, доктор весьма заинтересовался древними манускриптами, найденными в гробницах, потому про «какую-то заразу» уже был осведомлен (доктор Беттанкур — авторский персонаж, потому использовано это авторское допущение).

***

Октябрь 1808 года

— Не боишься крови?

— Нет, мсье доктор, — немного нервно улыбнулся семнадцатилетний Шарль-Габриэль*, растирая дрожащие руки спиртом. — Если бы я боялся крови, я не мечтал бы стать врачом.

— И то верно, — ответил Беттанкур, подходя к кровати больного и отбрасывая в сторону пропитанную горячечным потом простыню.

Мужчина лет тридцати, высокий и светловолосый, был в беспамятстве. Пересохшие губы, синюшного оттенка кожа, обострившиеся черты лица и частое, неглубокое дыхание с хрипами свидетельствовали о том, что состояние его достаточно тяжелое, если не критичное. На его правом боку были свежие, но уже затянувшиеся багровые шрамы, а пара ребер немного неестественно выпирала.

Доктор наклонился над мужчиной и приложил ухо к его грудной клетке, выслушивая легкие — сначала с правой стороны, потом с левой, вновь с правой, затем постучал по области грудины кончиками пальцев. Похоже, услышанное его не удовлетворило, потому что он резко посуровел и нахмурился.

— Больной — мужчина тридцати одного года. Осколочное ранение в грудь, переломы, — он коснулся пальцами груди больного и прощупал его ребра, — шестого, седьмого, восьмого и девятого ребер со смещением. Дыхание поверхностное, учащенное, наблюдается одышка, цианоз и лихорадка. При прослушивании слышны влажные хрипы, при перкуссии — тупой звук. Все симптомы указывают на посттравматическую грудную водянку. Прогноз неутешительный.

— И что теперь? — спросил юноша, который все время стоял рядом и неотрывно следил за всеми действиями доктора — учитель впервые попросил его ассистировать.

— Будем спасать, — вздохнул Беттанкур. — Хороший человек был этот де Савиньи, хороший солдат. Я знал его еще с Италии.

— Был? — осторожно заметил юноша.

— Есть, Шарль. И мы с тобой сделаем все возможное, чтобы он и дальше жил и здравствовал. Потому подай мне спирт, скальпель и приготовь тростниковую трубку.

— Да, мсье, — метнулся к столику Шарль и принес доктору все, что он приказал. — А что мы сейчас будем делать?

— Будем дренировать плевральную полость. Помоги мне перевернуть его. — Они вдвоем перевернули больного на левый бок, после чего доктор продолжил: — Для удаления экссудата прокол делается между седьмым и восьмым или восьмым и девятым ребрами по задней лопаточной линии, строго по верхнему реберному краю, чтобы не травмировать нервы. В прокол вводим бамбуковую трубку с закрепленной емкостью из бычьего пузыря на другом конце, фиксируем швами и отсасываем экссудат.

Озвучив предстоящие действия вслух, Беттанкур хотел приступить к самой операции, но был прерван вопросом своего юного ученика.

— Мсье доктор, а всегда раны нужно дренировать?

— Мой наставник — один из первых хирургов, которым король дал право называться врачами, — некогда дал мне один хороший совет, который я теперь хочу дать тебе: сомневаешься — дренируй. А здесь даже сомневаться не приходится. Так что смотри внимательно и учись.

_______________________

* Шарль-Габриэль Правас (1791—1853) — французский врач-хирург, один из изобретателей современного шприца.