Сквозь Мрак

Ник

Петеру оторвало кисть и раздробило ноги до колена. Двенадцать часов он провалялся под обломками моноплана, надышался испарениями и впал в кому.

Никлас узнал об этом вчера — телеграмму доставили прямо на генеральский банкет, — а сегодня, за час до рассвета, пришвартовал «Акулу» в главном порту Астры.

Служащие вытянулись по струнке и взяли под козырёк, когда он проходил по взлётно-посадочной полосе. Глаза парней горели, и Ник не стал их разочаровывать — отсалютовал каждому.

Мальчишки… Грезят войной да не знают, как она выжигает душу.

Впрочем, тут и без войны бед хватает: испарения, внезапные налёты «Скворцов», возмущения Мрака, а теперь вот Петер…

Петер! Это как же тебя угораздило, с твоим-то опытом?

В порту никто не встретил, и Ник двинул к трамваям. Узкие — метра полтора, не шире — высоченные трёхэтажные кибитки разгонялись в момент и, грозно звеня, стрелой летели по бесконечно длинной стальной рельсе.

Астрийцы невероятно гордились этими монстрами, считали их народным достоянием и негласным символом города. «Гласный» же символ — шестнадцатилучевая звезда с чередующимися большими и малыми лучами — красовалась во лбу каждого трамвая, аккурат промеж круглых, до смешного пучеглазых фар.

Нику как ветерану полагался бесплатный проезд, но он всё равно купил и прокомпостировал билет. Поднялся на третий этаж, уселся и глянул на часы. До отправления оставалось четыре минуты. Ник откинулся на спинку, шумно выдохнул и смежил веки. Ночь за штурвалом и банкет накануне не прошли бесследно: голова гудела, хоть откручивай. Виски пульсировали болью. Генерал убеждал потерпеть до утра, выспаться как следует или хотя бы переодеться, но Ник не мог ждать: старина Петер попал в беду.

Почти шесть лет они летали вместе, и Ник не сомневался: напарник без особого труда посадит лайнер на макушку айсберга, даже если глаза завязать — Петер ладил с техникой, а небо любило его, как родного сына. Так что же случилось во время учебного вылета? Как вышло, что старина Петер разбился?

Проклятье…

— Доброе утро, любимая Астра! — мелодичным девичьим голосом пропел громкоговоритель на площади. — За бортом шестьдесят четыре градуса, давление соответствует норме. Погода лётная. Город дрейфует на пятьдесят пятой северной широте. Скорость дрейфа два узла. Высота над уровнем заражения двести девяносто четыре метра. Курс конденсата стабилен. В ближайшие часы ожидаются некритичные возмущения Мрака. Магнитозависимым людям настоятельно рекомендуется…

Ник так и не узнал, что именно рекомендуется магнитозависимым людям: трамвай звякнул, рванул с места и помчался так, что захватило дух: до сотни пучеглазая кибитка разгонялась за десять секунд.

— К нему нельзя! — дородная сестра в белоснежном халате решительно преградила путь, уперев руки в крутые бока.

— Мне — можно, — заявил Ник и, отстранив ретивую санитарку, шагнул в палату.

На Петера было страшно смотреть. Забинтованный, загипсованный, весь в каких-то трубках, он лежал на койке и напоминал мумию. Лицо осунулось и приобрело характерный землистый оттенок — первый признак глубокого заражения.

— Поражение тканей третьей степени, — сообщил вошедший следом военврач, и Ник скрежетнул зубами. Плохо дело! — Левую ногу чудом сохранили. Правую пришлось отнять.

— Он будет жить? — Про «летать» Ник не спрашивал. Для Петера «жить» уже равнялось «летать», а потому подобные вопросы были неуместны.

— Мы прилагаем все усилия.

— Не сомневаюсь. — Это было правдой. Столичный госпиталь славился на весь Воздушный Союз. Местные протезисты творили настоящие чудеса, а врачи нередко вытаскивали пилотов и вездеходчиков с того света.

Петер в хороших руках. Ник понимал это, поэтому от дальнейших расспросов воздержался.

— Дайте знать, как будут изменения, — сказал он, и военврач кивнул.

— Всенепременно, мастер Холф.

— Честь имею, — отсалютовал Ник.

Он бросил взгляд на старого друга и скрепя сердце покинул госпиталь: к восьми его ждали на аэродроме.

Полковник Хей предложил ему кофе. Хотя… «предложил» — громко сказано. Молча плеснул из кофейника в чашку и так же молча поставил перед носом: пей.

— Я хочу знать, как всё случилось, — потребовал Ник. — В деталях.

Полковник — коренастый, грузный и плечистый, с пышными седыми усищами, проплешиной на голове и орденскими лентами на тёмно-синем кителе — уселся напротив и сцепил пальцы в замок. Он молчал целую вечность. Тишина повисла густая, давящая, как обычно бывает в помещениях со сверхплотной шумоизоляцией, и только часы на стене громко тикали. Стрелка неумолимо ползла по цифрам. Римским цифрам — другими в Воздушном Союзе не пользовались, так уж повелось.

Наконец Хей заговорил.

— Петер вёл группу, — сказал и пригубил кофе. — Учебный маршрут, ничего особенного. За сорок второй параллелью трое отстали. Петер дал круг — подхватить, а когда вернулся… — Полковник повёл плечом. — «Скворцы» вынырнули из-за туч и сели птенцам на хвосты. Плотно сели, вшестером. — Он снова помолчал. Выдвинул ящик, извлёк фляжку и подлил в кофе коньяка. — Будешь?

— Нет.

— Твой товарищ принял бой. Разрядил всю обойму до последней железки, а потом вышел на таран лоб в лоб. Птенцов спасал, ценой собственной жизни. — Ник понурил голову и с хрустом стиснул кулаки. Полковник смерил его понимающим взглядом. — Ты поступил бы так же, сынок. Вы с Петером одним миром мазаны.

— Самописец… — начал Ник, но Хей отмахнулся.

— Обуглился. Отдали спецам. Разбираются.

— Я должен увидеть отчёт.

— Увидишь, — уверил полковник. — Но позже. Сейчас на повестке другие задачи.

— «Лиственница», — проговорил Никлас.

— «Лиственница», — кивнул Хей. Он прикончил кофе и ничтоже сумняшеся плеснул в опустевшую чашку коньяка. — Точно не будешь?

— Нет, — повторил Ник и вернул разговор в нужное русло: — Полагаю, операция отменяется?

Полковник вскинул кустистые брови.

— С чего бы?

— Ведомый в коме, — с холодком в голосе напомнил Ник.

— Зато ведущий цел и невредим, — кривовато улыбнулся Хей. — Тебе назначили новое сопровождение. Приказ с самого верха. — Он красноречиво воздел к потолку указательный палец.

— Оперативно! — усмехнулся Никлас, откинулся на спинку и скрестил руки на груди. — И кто же это, позвольте узнать? Крамов? Гавранович? Флосс?

— Не Крамов. — Полковник поймал его взгляд. — И не Гавранович. И уж тем более не Флосс.

— А кто же тогда?

— У нас много талантливых пилотов. — Хей допил коньяк, поднялся, оправил китель и подхватил со стола фуражку. — Пойдём. Твоё новое сопровождение как раз в небе. Посмотришь. Оценишь. Заодно и познакомитесь.

Крис

— Как думаешь, какой он? — Тати взмахнула густыми длинными ресницами и подпёрла подбородок кулаком. Тёмно-карие газельи глаза так и горели любопытством.

— Полагаю, самый обычный, — пожала плечами Кристиана. Она была занята: разбирала вещи и складывала аккуратными стопками. — Такой же, как все. Две руки, две ноги…

— Он не может быть как все! — Тати всплеснула руками. — Он — герой! Герой, понимаешь?

— Возможно, — не стала спорить Крис. Форменные майки и гимнастёрки занимали сейчас всё её внимание.

Упаковаться требовалось к вечеру, а урвать часок-другой между тренировками и учениями — та ещё задача! Осталось взять ремни и папу. Ремни лежали в нижнем ящике, а папа стоял на комоде. В серебристой рамочке, под стеклом. Каждое утро Крис приветствовала его, а перед отбоем желала спокойных снов. На фото папа был совсем молодой, не старше тридцати. Лихой, плечистый, в лётном комбинезоне, шлемофоне и старомодных кожаных перчатках до локтя, он стоял у своего легендарного «Семицвета» подбоченясь и улыбался. Именно таким Крис запомнила его на всю жизнь.

Ивар Шторм. Лучший пилот в истории Воздушного Союза. Вот кто настоящий герой, а не какой-то там Холф!

— Тебе невероятно повезло! — Тати томно вздохнула, обняв подушку. — Как бы я хотела оказаться на твоём месте!

Крис покосилась на подругу, едва заметно покачала головой и сунула скрученный ремень в разинутую пасть чемодана.

Да уж! Верно говорят, слова — ветер. «Хотела бы оказаться»… как же! Тати бегала на свидания, пока Крис корпела над учебниками и картами. Сказывалась больной, когда Крис будила её среди ночи по тревоге или спозаранку на учения и марш-броски. Опасаясь сломать ноготь, отказывалась ковыряться в моторе на уроках технической практики, а поднимаясь в небо, мгновенно жаловалась на тошноту и головокружение. Как её до сих пор не отчислили, оставалось загадкой. Болтали, будто Тати крутит роман с полковником Хеем, но Кристиана слабо верила в подобные инсинуации: во-первых, полковник Хей слишком стар и суров для неуставных романтических подвигов, а во-вторых… Крис просто было не до сплетен. Она упорно стремилась стать первой. Сначала среди равных. Потом — среди лучших. Крис не могла, не имела права посрамить выдающегося лётчика всех времён и народов, своего отца — Ивара Шторма, пропавшего во время выполнения боевого задания десять лет назад.

— К тому же, Холф фантастически красив! — не унималась Тати. Оставив подушку в покое, она улеглась на постели, раскинула руки и мечтательно уставилась в потолок. — Видела его снимок в «Небесном вестнике»? Такой весь статный, темноволосый. А взгляд… как у сокола!

Крис не имела понятия, какой у сокола взгляд, поэтому просто скептически фыркнула и принялась кутать папу в полотенце — не хватало ещё повредить стекло!

— Холф красив, и это важно! — многозначительно повторила Тати.

Кристиана наконец закончила со сборами, опустила крышку чемодана и защёлкнула замки.

— Куда важнее, что он сбил шестьдесят два вражеских истребителя и подорвал эсминец над Лаамом, — сказала она.

Теперь уже фыркнула Тати.

— Ничего ты не понимаешь!

Вместо ответа Крис присела на постель рядышком и крепко обняла подругу.

— Я буду скучать.

— Я тоже! — Тати прижалась крепче. — Напишешь?

— Сразу, как доберёмся до базы, — пообещала Крис.

Тати кивнула.

— Береги себя, Крис. Ты ещё не уехала, а мне тебя уже не хватает!

Кристиана улыбнулась. Пусть Тати и не стала блестящим пилотом, зато другом была преотличным! Даже несмотря на свою невероятную влюбчивость.

Оповещатель под потолком затрещал и хрипло пробубнил:

— Гроза, на взлёт. Учебный вылет. Пять минут.

Ох, же!

Кристиана мигом натянула комбинезон и вылетела из комнаты, как ошалелая. Она мчалась по переходам авиабазы, а механик уже поджидал в ангаре, держа наготове шлемофон и парашютные лямки. Шлемофон Крис подхватила, а лямки проигнорировала — слишком уж долго надевать. Она запрыгнула в кабину, пристегнулась и стянула очки с макушки на глаза.

— Уровень конденсата в норме, — отрапортовала, переключая датчики. — Давление в норме. Приборы исправны. Запрос на взлёт.

— Взлёт разрешён, — отозвался голос в шлемофоне.

— От винта! — скомандовала Крис и запустила двигатели.

Пропеллер затрещал.

Машина — лёгкая учебная «Единица» — шустро пробежала по укороченной ВПП и, набрав нужную скорость, взмыла в воздух.