Сквозь время

В тот промозглый октябрьский вечер, не переставая, лил дождь. Артём Калинин задержался в фондохранилище Исторического музея дольше обычного, склонившись над недавно обнаруженной находкой — массивным боярским перстнем семнадцатого века.

— Артём Никитьевич, вы опять до ночи? — в помещение заглянула пожилая смотрительница Арина Владиславовна.

— Да, Владиславовна, — улыбнулся Артём, не отрывая взгляда от перстня. — Тут такая интересная вещица... Посмотрите на эти символы по ободку перстня.

Он протянул увеличительное стекло женщине. На золотом перстне красовались затейливые узоры и странные знаки, не похожие на привычные символы того времени.

— И правда чудной, — покачала головой смотрительница. — Только вы бы шли домой. Ничего хорошего не выйдет из работы по ночам.

— Ещё три минуты, — отмахнулся Артём. — Хочу закончить с предварительным описанием.

Когда шаги Арины Владиславовны стихли в коридоре, Артём достал из рюкзака планшет и начал делать детальные фотографии находки. Перстень был найден в центре Москвы, в районе старого боярского подворья, и явно принадлежал кому-то из знатного рода.

— Весьма странно, — подумал Артём, вглядываясь в символы. — Похоже на какую-то древнюю письменность, но не могу понять какую именно.

Внезапно его мобильный телефон завибрировал. На экране высветилось сообщение от научного руководителя: «Артём, завтра в девять часов презентация находок за квартал. Не забудь подготовить материалы по перстню. Борис Борисович».

— Как же я мог забыть, — пробормотал Артём, взглянув на часы. Было почти десять вечера.

Он потянулся к перстню, чтобы убрать его в сейф, и оторопел когда заметил, как один из символов как будто засветился в полумраке хранилища.

— Показалось, — прошептал он и взял перстень в руки.

В этот момент по его пальцам пробежал странный холодок. Символы на перстне вдруг вспыхнули ярким светом.

— Что за ерунда!

Комната закружилась перед глазами. Артём попытался ухватиться за стол, но руки прошли сквозь него, словно сквозь туман. Последнее, что он увидел — это искажающееся пространство вокруг и яркие световые вспышки. Он почувствовал, как его затягивает в воронку времени, его мысли словно расплывались, он не мог сосредоточиться.

«Только без паники», — успел подумать он, прежде чем окончательно провалиться в темноту. «Главное не потерять перстень...»

Сознание возвращалось довольно медленно, словно выплывая из густого тумана. Первое, что почувствовал Артём — это жёсткая поверхность под спиной и запах... весьма странный запах.

— Очнись! — женский голос, говорящий на старорусском языке, пробивался сквозь звон в ушах.

Артём с трудом открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, льющегося через высокое узкое окно. Затем он увидел склонившееся над ним встревоженное лицо молодой женщины в традиционном русском головном уборе.

— Святослав! Кликни лекаря! — крикнула она.

Артём огляделся. Он находился в просторных палатах, убранных в типично боярском стиле семнадцатого века: резные лавки вдоль стен, массивный столы, узорчатые ковры на стенах.

«Так, спокойно», — подумал он. «Либо я сошёл с ума, либо это самый реалистичный сон в моей жизни, либо...»

В этот момент в палаты вошёл пожилой мужчина с котомкой:

— Здрав будь, боярин! Дозволь осмотреть тебя.

— Боярин? — спросил Артём. — Осматривайте. Жалко что ли?

Пока лекарь осматривал его, Артём пытался собрать воедино обрывки воспоминаний, которые, казалось, принадлежали не ему, хотя он многое знал. Радомир Святославович, тридцати лет от роду, московский боярин, приближённый к царскому двору...

— Жар спал, — произнёс лекарь. — Но советую день-другой в палатах провести, боярин.

— Радомир Святославович! — в палату вбежал запыхавшийся молодой человек. — Там... там от Иванова человек. Говорит, дело срочное!

— Проси, — твёрдо сказал Артём, чувствуя, как в нём странным образом соединяются две личности: историка из двадцать первого века и боярина семнадцатого столетия.

Вошедший гонец поклонился:

— Боярин Борис Иванович велели передать, что ждут тебя завтра на особом совете. Дело государственной важности.

«Началось,— подумал Артём. «Завтра будет обсуждать новый налог на соль».

— Передай Борису Ивановичу, что буду, — ответил он. — И... — он замялся, — пусть готовится к тому, что разговор будет непростой.

Когда все вышли, Артём подошёл к окну. Перед ним раскинулась Москва середины семнадцатого века: деревянные дома, вдалеке — стены Кремля. На пальце он почувствовал тяжесть уже знакомого перстня.

— Ну что ж, — прошептал он, — посмотрим, можно ли изменить историю.

В этот момент в соседней комнате что-то громко упало, и послышался приглушённый японский говор.

«Значит, я здесь вовсе не один, — подумал Артём. — Интересно, кто ещё решил поиграть с историей?»

С утра в боярских палатах была суета. Артём, уже лучше ориентирующийся в своей новой роли, наблюдал, как слуги готовят его к важному совету.

— Боярин, какой кафтан изволите? — спросил Клим, держа два богато расшитых одеяния.

— Синий, с серебряным шитьём, — ответил Артём, вспоминая придворный этикет. — И перстень... — он посмотрел на руку. — Пусть останется.

Пока Клим помогал ему надеть кафтан, в голове крутились мысли о предстоящем совете. Исторические знания подсказывали, что сегодня решится судьба соляного налога, который впоследствии приведёт к народному восстанию.

В дверь постучали.

— Войдите, — произнёс Артём.

— Радомир Святославович, тут купцы соляного ряда. Просят заступничества.

«Как вовремя», — подумал Артём, просматривая документы, переданные ему.

— Оставь у меня, — сказал он. — И найди мне списки торговых оборотов за последние три года.

— Будет исполнено, боярин.

По пути на совет Артём заметил столпотворение на улицах. Народ собирался в группы, обсуждая что-то. До его ушей долетали обрывки разговоров о невероятной дороговизне и несправедливости.

У входа в палаты его встретил боярин:

— Здрав будь, Радомир Святославович! Слышал, хворал ты?

— Уже полегчало, Василий Петрович, — ответил Артём, узнавая в собеседнике одного из сторонников Иванова.

В просторных палатах уже собрались люди: сам Борис Иванов и окольничие. Артём занял своё место, заметив, что в углу стоит незнакомый человек в дорогом восточном одеянии.

Иванов начал без предисловий:

— Государевы люди! Казна требует пополнения. Предлагаю увеличить пошлину на соль вдвое.

Тут же пронёсся шёпот. Артём поднялся:

— Позволь слово молвить, Борис Иванович.

— Говори, Радомир Святославович.

— Не во гнев будет сказано, но соль — товар особый. На ней всё хозяйство держится. Увеличим пошлину — и сразу ударим по всему народу.

— И что предлагаешь? — прищурился Иванов.

Артём достал документы:

— Вот списки торговых оборотов. Есть иные способы казну пополнить. Можно ввести особый сбор с заморских товаров, что только богатых купцов коснётся. А ещё... — он сделал паузу, — стоит присмотреться к тем, кто казённые деньги утаивает.

В палате повисла тишина. Человек в восточном одеянии сделал шаг вперёд, внимательно слушая.

— Дерзко говоришь, — нахмурился Иванов. — А доказательства есть?

— Есть, Борис Иванович, — Артём положил на стол свиток. — Тут имена и суммы указаны.

Иванов сразу побледнел, увидев некоторые имена своих приближённых.

— Совет на сегодня окончен, — тут же произнёс он. — Радомир Святославович, задержись.

Когда все вышли, Иванов подошёл к Артёму:

— Ты что же, против меня идёшь?

— Напротив, тебя спасаю, — спокойно ответил Артём. — Народ уже волнуется. Введёшь соляной налог — навредишь себе.

— Откуда такая уверенность?

— Знаки видел, — ответил Артём. — И сны вещие после болезни.

Иванов задумчиво погладил бороду:

— Что ж, посмотрим твои предложения. А пока держи язык за зубами.

Выходя из палат, Артём столкнулся с человеком в восточном одеянии.

— Прошу прощения, досточтимый боярин, — произнёс тот на русском языке с лёгким акцентом. — Меня зовут Акира Танака, посланник от японского князя.

Их взгляды встретились, и Артём увидел в глазах собеседника понимание, какое бывает только у людей из одного времени.

— Интересное у вас тут... правление, — усмехнулся японец.

— Не более интересное, чем ваше появление здесь, Акира-сан, — ответил Артём.

В этот момент с улицы донеслись крики. Артём сразу понял, что началась первая волна народных волнений.