Слабый Аристократ с Системой Биолога

Глаза открылись ровно за два часа до рассвета. Биологические часы, настроенные с точностью хронометра, сработали лучше любого будильника.

Я сел на койке, прислушиваясь к ощущениям. Тело отозвалось глухим, тягучим гулом. Вчерашняя тренировка с «разгоном» метаболизма и электрической стимуляцией мышц не прошла бесследно. Каждое движение сопровождалось отголоском боли — не острой, травматической, а той приятной, тяжелой ломоты, которая говорит о том, что старые волокна разрушены, а на их месте растут новые, более прочные.

[СТАТУС ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ]

[Физическое состояние: Восстановление (92%)]

[Мышечный тонус: Повышен]

[Микроразрывы тканей: В стадии заживления]

— Мог бы и потратить пару граммов биомассы, чтобы убрать этот дебафф, — лениво прокомментировал Кот. Он сидел на спинке кровати, мерцая в предрассветных сумерках, как призрак. — Выходить на арену с недолеченными хитбоксами — плохая примета.

— Нет, — я сжал и разжал кулак, чувствуя, как натягивается кожа. — Эта боль держит в тонусе. Напоминает, что я живой и что моё тело — это инструмент, который нужно закалять, а не просто чинить магией. Биомасса пригодится для экстренного ремонта, если меня решат нашинковать.

Я быстро умылся ледяной водой из раковины, смывая остатки сна. В зеркале отразилось лицо Максимилиана фон Эверта — аристократичное, с тонкими чертами, но глаза остались моими. В них не было страха, только холодная решимость.

Сегодня я должен выйти на свет. И я подготовился.

Всю ночь, пока общежитие спало, я занимался алхимией. Не той, что преподают на факультете, с весами и ретортами, а грязной, полевой химией выживания. Я использовал соль, украденную с кухни, ржавчину, соскобленную с труб в подвале.

Я достал одну флягу с пояса, слегка встряхнул. Жидкость внутри плеснула тяжело, вязко. Теперь это не просто вода, а идеальный проводник. Мой козырь.

— Пора, — сказал я, застегивая куртку.

Сад Камней у восточной стены был пуст. Утренний туман стелился меж валунов, делая их похожими на спины спящих троллей. Я сел на влажную от росы скамью — ту самую, где пару дней назад получил записку.

Время шло. До начала регистрации участников оставалось двадцать минут. Десять. Элиаса всё не было.

Я сидел неподвижно, внешне сохраняя спокойствие статуи, но внутри начинала закипать злость. Не на парня — он был слаб и напуган, его могли перехватить, запереть или запугать. Я злился на себя за то, что позволил себе рассчитывать на кого-то, кроме себя.

— Похоже, наш информатор слился, — констатировал Кот, сидящий на соседнем камне. — Или его поймали по дороге. Что будем делать, шеф? Идти в рейд без гайда?

— Будем импровизировать, — процедил я. — Я не знаю их слабостей, но я знаю анатомию. У всех людей печень справа, а сердце слева. А у магов Воздуха, вроде Розенберга, обычно слабая защита от физического урона.

— Скучно, — зевнул Кот. — Но эффективно. Хотя риск крита по тебе возрастает экспоненциально.

Оставалось пять минут до открытия ворот на площадь. Я уже собирался вставать и идти навстречу неизвестности, когда послышался топот.

Из тумана вынырнул Элиас. Он выглядел так, будто продирался через кустарник: мантия сбилась, очки висели на одном ухе, а в руках он прижимал к груди потрёпанную тетрадь, словно величайшее сокровище мира.

— Макс! — прохрипел он, едва не падая на гравий. — Прости… Библиотекари… они не хотели пускать в архив… пришлось… уговаривать…

— Ты достал? — я перебил его поток оправданий, поднимаясь навстречу.

— Да! Вот! — он сунул мне тетрадь. — Тут всё. Ну, всё, что смог найти. Слухи, отчеты с прошлых дуэлей, сплетни из учительской… Тетки в архиве любят поболтать, если их угостить чаем с печеньем…

Я выхватил тетрадь и жадно впился взглядом в кривые строчки.

Первая страница. Густав фон Розенберг.

«Стихия: Воздух (Специализация: Режущие потоки).

Ранг: 2 Ядра (Неполные, нестабилен при гневе).

Стиль боя: Агрессивный, дальняя дистанция. Любит показательные казни.

Слабости: Гордыня. Презирает защиту, полагаясь на атаку. Плохо держит удар в ближнем бою. Панически боится грязи и увечий (в детстве упал в выгребную яму, слух от старой прачки).»

Я усмехнулся. Прачки — лучшие шпионы в этом мире.

— Почти два ядра, — пробормотал я. — Значит, его резерв вдвое больше моего. Он попытается задавить меня массой и скоростью.

— Задавит, если ты будешь играть по его правилам, — заметил Кот, заглядывая в тетрадь. — Но смотри, тут написано: «нестабилен при гневе». Это наш шанс. Сбей ему концентрацию, и его магия начнет бить по своим.

Я быстро пролистал остальные страницы. Элиас постарался на славу. Здесь были данные на основных фаворитов «Белых» и «Серых». Анна из клана огня, Фридрих-землерой, близнецы-доппели.

— Ты молодец, Элиас, — я закрыл тетрадь и спрятал её во внутренний карман. — Ты даже не представляешь, какой подарок мне сделал.

Парень выпрямился, поправляя очки. В его глазах, обычно испуганных, сейчас светилась гордость.

— Я… я поставил на тебя, Макс. Все свои деньги. Пять марок. Не проиграй, ладно?

— Я не проигрываю, — холодно ответил я, чувствуя, как лицо каменеет, принимая маску безразличного аристократа. — Я либо побеждаю, либо умираю. И сегодня умирать в мои планы не входит.

Где-то вдалеке, со стороны Главной Площади, раздался гул труб. Турнир начинался.

— Пора, — сказал я.

В моих глазах, скрытых тенью капюшона, мелькнула искорка, но никто этого не заметил.

***

Главная Арена Арнштайна напоминала жерло вулкана, готового к извержению. Тысячи голосов сливались в единый гул, который вибрировал в груди, резонируя с костями. Трибуны были забиты до отказа.

Я пробирался к сектору «Черных», стараясь не смотреть на верхние ложи, где в мягких креслах, укрытые от солнца магическими навесами, сидели те, кто правил этим городом. Послы, главы торговых гильдий, аристократы в мантиях, расшитых золотом и драгоценными камнями.

Над ареной, на высоких флагштоках, лениво развевались знамена Пяти Великих Кланов.

Багровое с золотым драконом — Драхенкрале. Тех, кто сжег мой дом.

Черное с серебряным кулаком — Айзенфауст. Тех, кто держал ворота закрытыми, пока мои родные умирали.

Я скользнул взглядом дальше. Там, между лазурным флагом и зеленым, зияла пустота. Знамя Штормвальдов — синий шторм, разбивающий скалу — было снято. Словно нас никогда и не существовало.

Внутри что-то болезненно сжалось. Это не простое чувство обиды, это чувство ампутированной конечности. Горькое, ноющее ощущение утраты, которую уже не вернуть, но его тут же перекрыло яростным пламенем гнева, разгорающемся в груди.

— Спокойно, — прошелестел голос Кота в моей голове. — Не трать энергию на эмоции. Мы вернем твоё знамя. Но сначала мы с головой окунём их в грязь.

Я занял место на жесткой скамье в самом дальнем углу сектора для неудачников. Элиас примостился рядом, вжав голову в плечи, словно ожидая удара.

В центре арены, на возвышении, появился Директор фон Крайст. Его голос, усиленный магией Воздуха, заглушил толпу без малейшего напряжения.

— Студенты! Гости! — гремел он. — Мы собрались здесь, чтобы узреть будущее магии! Чтобы подтвердить чистоту наших стихий и силу наших традиций!

Рядом с Директором стоял Магистр Краус. Он не улыбался, не хмурился. Его лицо было маской. В какой-то момент мне показалось, что его взгляд, острый и холодный, скользнул по рядам «Черных» и задержался на мне. Но прочитать что-то в этом взгляде было невозможно. Он смотрел на меня не как учитель на ученика, а как игрок смотрящий на пешку, которой собирается пожертвовать ради проверки позиции противника.

— Да начнется демонстрация! — объявил Директор.

На песок арены вышли старшекурсники из Белого корпуса. Началось светопреставление. Левитирующие ледяные скульптуры танцевали в воздухе, огненные птицы выписывали пируэты, оставляя дымные шлейфы, големы из камня и металла устраивали показательные спарринги.

Толпа ревела от восторга.

Я смотрел на это представление критично.

— Слишком много лишних действий, — бормотал я, анализируя увиденное. — Огненный маг тратит тридцать процентов энергии на визуальные эффекты. Ледяной скульптор перенапрягает каналы ради эстетики. Красиво, но в Пустошах их бы съели, пока они принимали героическую позу.

— Это шоу-бизнес, детка, — хмыкнул Кот. — Им нужно продать себя кланам. Чем ярче фаербол, тем дороже контракт. Но ты прав. Эффективность страдает.

Шум начал давить на уши. Крики, аплодисменты, взрывы заклинаний. Мне нужно было сосредоточиться. Мне предстояло сделать то, что требовало абсолютного контроля над каждой каплей жидкости в моих флягах.

Я отстранился от внешнего мира. Гул толпы превратился в далекий шум прибоя. Я перестал чувствовать жесткую скамью, перестал чувствовать запах пыли и пота.

Остался только ритм.

Тук-тук. Тук-тук.

Мое сердце.

Бзззт… Бзззт…

Пульсация Железы Гальвани в солнечном сплетении.

Я слушал свое тело, настраивая его, как сложный инструмент. Каналы расширялись и сужались в такт дыханию. Мана текла по ним ровно, без заторов. Я проверял готовность заготовленного «коктейля» во флягах — насыщенного раствора, готового стать проводником моей силы.

— Макс! — испуганный шепот Элиаса ворвался в мой транс, но не разрушил его, а лишь прошел рябью по поверхности сознания. — Макс, ты слышишь? Объявили списки!

Я медленно открыл глаза. Мир снова обрел четкость, но теперь я отгородился от лишних эмоций, вернул ясность мышления.

На огромном магическом табло, висевшем в воздухе над ареной, высветились пары.

— Сначала разогрев, — дрожащим голосом читал Элиас. — Белые против Белых. Потом Серые… А потом… О боги…

Он повернулся ко мне, и его глаза за стеклами очков были огромными от ужаса.

— Ты первый в основной сетке! Густав фон Розенберг против Максимилиана фон Эверта! Макс, он же убьёт тебя! У него почти два ядра, а ты вчера даже щит удержать не мог!

Я посмотрел на друга. Его страх был искренним. Он действительно переживал за меня.

— Всё в порядке, — тихо ответил я.

В этот момент глашатай на арене озвучил наши имена.

— …и, в качестве назидания, поединок чести! Густав фон Розенберг из Серого Корпуса бросил вызов Максимилиану фон Эверту из Черного!

Толпа взорвалась. Но не аплодисментами. Это был смех. Тысячи людей смеялись, свистели и улюлюкали.

— Мясо! — крикнул кто-то с трибуны «Серых». — Выноси мусор, Густав!

— Ставлю десять марок, что белобрысый не продержится и минуты! — орал другой. — Кто даст меньше? Тридцать секунд!

Даже в нашем секторе «Черных» я не видел поддержки. Студенты отводили взгляды или злорадно ухмылялись, радуясь, что на убой ведут не их.

Мне нет до этого дела. Я снова погрузился в транс, позволяя насмешкам проходить сквозь меня, не задевая.

— Помни о плане, — голос Кота в моей голове звучал четко и собрано, перекрывая рев толпы. — Они видят жертву. Мы видим возможность. Я слежу за таймингами. Жди моего сигнала.

— Я готов, — одними шёпотом произнес я.

Я встал. Гул стих на мгновение, а потом вспыхнул с новой силой. Я шел к выходу на арену, чувствуя на своей спине тысячи взглядов — презрительных, жалостливых, жадных до крови.

***

Первые бои прошли именно так, как я и ожидал. На арену вышли элитные студенты «Белого корпуса».

Водный маг против огненного. Земляной танк против ловкого доппеля, смешивающего воздух и огонь. Это было красиво. Слишком красиво.

Огненные шары взрывались в воздухе фейерверками, ледяные копья оставляли в воздухе сверкающий след, каменные стены вырастали из песка с грохотом, достойным театральной постановки. Зрители ахали, аплодировали, наслаждаясь зрелищем. Но я смотрел на это иначе.

— Не могу смотреть на такой низкий КПД, — бормотал я, провожая взглядом очередную вспышку. — Они тратят треть резерва, чтобы создать стену, которую противник просто обходит. Они сражаются так, будто у них бесконечная мана и девять жизней. Слишком много машут руками и разговаривают.

— Да, но им и не нужна эффективность. — лениво согласился Кот. — Главное, чтобы толпе нравилось.

Наконец, шоу закончилось. Распорядитель турнира, мужчина в пышном бархатном камзоле, вышел на середину арены.

— А теперь! — провозгласил он, и магический усилитель голоса разнес его слова до самых дальних рядов. — Поединок чести! Густав фон Розенберг из Серого Корпуса против Максимилиана фон Эверта из Черного!

Ворота с противоположной стороны открылись.

Густав вышел под овации. Он купался в них. Его парадная серая форма с серебряной окантовкой сидела идеально. На груди блестел фамильный герб — роза, оплетенная ветром. Он шел, высоко подняв голову, улыбаясь трибунам, посылая воздушные поцелуи дамам.

Дойдя до центра, он картинно развернулся к ложе Клана Айзенфауст и отвесил глубокий, почтительный поклон. Это был жест вассала, приветствующего сюзерена. С трибун Айзенфаустов ему благосклонно кивнул какой-то бородатый мужчина.

Затем Густав повернулся в мою сторону. Улыбка исчезла, сменившись выражением брезгливого превосходства. Он смотрел на выход из туннеля «Черных», как на дыру в канализацию.

— Максимилиан фон Эверт! — объявил распорядитель, но в его голосе уже не было того торжества.

Я вышел на свет.

Меня встретил свист. Громкий, унизительный свист тысяч глоток. Кто-то улюлюкал, кто-то смеялся. С трибуны «Серых» полетело гнилое яблоко, но не долетело, шлепнувшись на песок. Мои «однополчане» из Черного корпуса продолжали молчать, стыдливо отводя глаза. Ни у кого не было сомнений, что меня сейчас размажут по стенке.

Я же шел спокойно, размеренно. Никаких улыбок и поклонов, просто прошел к своей отметке и остановился.

Густав что-то крикнул мне, но я не слушал.

Медленно, не сводя глаз с противника, я расстегнул застежки своей форменной мантии. Тяжелая черная ткань упала на песок.

Толпа на секунду притихла.

Под мантией на мне не было ничего лишнего. Плотная темная рубаха, перехваченная широким поясом. Прочные штаны, заправленные в высокие ботинки на толстой подошве. Никаких амулетов, никаких жезлов или накопителей.

Только две металлические фляги на поясе.

— Он что, собрался пить во время боя? — хохотнул кто-то в первом ряду.

— Эверт, — голос Розенберга был полон яда. — Ты пришел умирать в рабочей одежде? Похвально. Меньше пачкать парадную.

Я промолчал.

Судья, маг Земли с четырьмя ядрами, встал между нами, подняв руку.

— Правила стандартные. Бой до сдачи, потери сознания или фатального ранения. Темная магия запрещена. Артефакты выше класса «С» запрещены.

Он посмотрел на меня, потом на Густава.

— Начали!

Судья резко опустил руку и рассыпался песком, перемещаясь к краю поля.

Розенберг не стал ждать, кружить вокруг или проверять защиту. Он был уверен в своем превосходстве на двести процентов.

— Сдуйся, грязь! — рявкнул он.

Густав выбросил руку вперед резким, рубящим движением. Воздух перед ним сгустился, завибрировал.

[Воздушное Лезвие].

Заклинание сорвалось с его пальцев. Невидимый, но смертоносный серп из сжатого воздуха понесся мне в лицо. Это удар явно предназначен не для оглушения, он нужен чтобы покалечить. Оставить шрам на всю жизнь или выбить глаз.

Толпа ахнула. Все ждали, что я побегу, закроюсь руками или попытаюсь уклониться.

Но я не сдвинулся с места ни на миллиметр.

Время для меня замедлилось. Я видел искажение пространства, летящее ко мне. Я чувствовал поток ветра.

— Сейчас, — скомандовал Кот.

Моя рука метнулась к поясу. Пробка с левой фляги слетела от нажатия большого пальца.

Я вскинул ладонь навстречу удару.

Из фляги вырвалась небольшая порция воды. Это была не обычная вода. Всю ночь я насыщал её солями и металлической стружкой, превращая в идеальный электролит.

Капля повисла в воздухе перед моей ладонью, растягиваясь в тонкую пленку.

В тот момент, когда невидимое лезвие ветра коснулось воды…

[Железа Гальвани: РАЗРЯД]

Я сжал кулак.

БЗ-З-З-З-ЗТ!

Ослепительная голубая вспышка разорвала пространство между нами. Водяная взвесь, пронзенная током высокого напряжения, мгновенно перешла в состояние перегретого пара и ионизированной плазмы.

Физика вступила в спор с магией.

Электрический взрыв создал ударную волну, направленную навстречу воздушному лезвию. Плотность воздуха нарушилась. Структура заклинания Густава, попав в область резкого перепада давления и температуры, просто рассыпалась.

Свист!

Вместо удара раздался резкий, шипящий звук, похожий на то, как раскаленный меч опускают в ледяную воду. Облако пара скрыло меня на долю секунды.

Воздушное лезвие не долетело. Его разорвало на куски, которые безвредным ветерком взъерошили мои волосы.

Вчера вечером, кот посоветовал мне этот приём и он сработал безупречно.

Я стоял в той же позе, с вытянутой рукой, по которой все еще пробегали крошечные, незаметные глазу искорки.

На арене повисла гробовая тишина. Смех застрял в глотках. Аристократы в ложах подались вперед.

Густав фон Розенберг стоял с открытым ртом, глядя на свою руку, которой он только что выпустил настоящее, боевое заклинание в пустоту.

— Что… — выдавил он. — Что это было?

Я опустил руку и впервые за всё это время позволил себе улыбку, больше похожую на оскал волка, запертого в клетке с собакой.

— А это называется физика, Густав, — произнес я тихо, но в тишине арены мой голос прозвучал как приговор. — Тебе следовало лучше учить матчасть.