Сладкий яд

Их отряд подоспел очень вовремя — титаны уже почти захватили город и совсем ещё зелёные солдаты едва ли могли удержать натиск этих ужасных существ. Петра уже привыкла к их мерзкому виду — слишком часто приходилось сталкиваться с ними во время вылазок, но юные кадеты, ещё даже не получившие возможность выбрать подразделение, были в полном шоке. Лишь немногие из них оставались в строю, выполняя задание по зачистке города и спасению мирных жителей.

Петра застыла на крыше, не зная, куда бы податься. Хотела броситься в одну сторону — не успела, титан уже валился на землю. Затем упал и второй. Она сразу поняла, кто летит навстречу. Капитан Леви. От одной мысли о нём сердце затрепетало. Они разделились совсем недавно, решив для начала разведать обстановку в городе, но, видимо, всё было гораздо хуже, чем могло показаться на первый взгляд, и капитан возвращался к центру, чтобы снова собрать их отряд воедино.

— Эти двое мои, тот, что подальше, на тебе, — резко произнёс Леви, едва притормозив рядом с ней. Всего на мгновение он остановился, оглядел своими пронзительными голубыми глазами её тонкую, маленькую фигуру, прежде чем снова воспарить в небеса. Тросы с металлическим звоном натянулись, утягивая Петру вперёд за собой, и она взмыла вверх, вслед за капитаном, стараясь не думать о том, как сильно колотится её сердце. Они находились на поле боя. Отвлекаться было слишком опасно.

Она быстро справилась с титаном, замечая, как Леви изящно разрезает противную, мертвенно-бледную, с проглядывающими жилками безобразных вен кожу монстра. Кровь брызнула ему на лицо, но он даже не зажмурился, доводя работу до конца. Ни единый мускул не дрогнул на его красивом, мужественном лице.

Петра смотрела на него широко распахнутыми глазами, восхищаясь каждым чётким, точным движением его клинка. Зелёный плащ с нашивкой крыльев свободы развевался за спиной капитана, и Леви обернулся, мельком взглянул на неё, прежде чем снова рвануть в бой.

Сражение вскоре закончилось. Прорыва внутренней стены чудом удалось избежать, и стоило бы порадоваться победе, но сил не было. Слишком много солдат погибло, слишком много товарищей превратилось в мерзкое кровавое месиво.

Петра сидела в повозке, обвив руками колени, уткнувшись в них лицом. Леви поступил как настоящий лидер, он и бровью не повёл, когда ему сообщили, сколько человек из его отряда не вернутся в штаб. А как он держал руку того умирающего солдата, какие слова говорил, пытаясь облегчить последние секунды его жизни! Петра прокручивала в голове вид его крепкой, мозолистой ладони, сжимающей окровавленную кисть солдата. Несмотря на всю свою неприязнь, капитан держал скользкую, липкую руку в своей, держал до последнего вздоха солдата. Все вокруг твердили о жестокости и бессердечности капитана, но кто, как не она, ни единожды видела совсем обратное? Капитан Леви с таким опустошением смотрел на вдруг остекленевшие глаза боевого товарища, что сердце Петры сжималось от тоски. Ей тут же хотелось коснуться его, поддержать. Она знала, что каждый погибший солдат тяжёлым камнем ложится на его совесть. Леви был в этом совсем невиновен, но она-то знала, что он чувствует.

Петра понимала, что глупо было даже мечтать о подобном, её поддержка была ему не нужна. Но как ей хотелось, чтобы Леви коснулся её так же, держал её совсем близко к себе, говорил успокаивающие слова. Ей никогда не приходилось полагаться на него слишком сильно. Она хорошо справлялась и сама, потому и попала к нему в отряд, но как же хотелось иногда побыть слабой, чтобы почувствовать на себе его грубое, уверенное прикосновение.

— О чём задумалась? — спросил капитан, и Петра вздрогнула, поднимая голову, собираясь что-то ответить, но щёки тут же вспыхнули, и она снова спрятала лицо, прижимаясь сильнее к коленям. Не могла же она сказать, что думала о его прикосновениях. Кожа горела, и Петра смогла выдавить из себя лишь что-то едва напоминающее правдивую фразу о том, что она просто слишком расстроена тем, что человек умер у неё на руках.

Леви как-то неожиданно и грубовато потрепал её по голове. Но это едва ли значимое движение заставило бабочек в животе порхать, забить своими маленькими лёгкими крылышками так быстро, что у Петры участился пульс. Сердце гулко стучало в ушах. Ей хотелось, чтобы это мгновение не кончалось. Ей слишком мало приходилось касаться капитана, слишком мало для того, чтобы успокоить свою волнующуюся душу.

— Ты хорошо справилась сегодня. Можешь завтра отдохнуть. Я сам отчитаюсь перед командиром, — сказал Леви, и Петра резко вскинула голову вверх, всё ещё чувствуя, что капитан не убрал свою руку с её макушки.

— Правда можно? — с надеждой спросила она, едва сдерживая счастливую улыбку. Она уже давно не получала возможности как следует разгрузить голову и ненадолго отвлечься от всех тех ужасов, что поджидали её на каждой вылазке. Очень хотелось попасть домой, хоть на денёк, и она уцепилась за эту возможность. Товарищи внимательно посмотрели на неё — им капитан отдыха не предложил.

Леви кивнул, и Петра была готова поклясться, что на какое-то мгновение его взгляд потеплел. Он скользнул ладонью вниз, проведя по её влажной от пота шее, спустился к спине, и дыхание перехватило. Всего на мгновение он задержал свою руку чуть повыше поясницы, но по всему телу побежали мурашки. Петра чувствовала его тепло, крепкую руку, а затем он легко похлопал её, совсем по-товарищески, убирая ладонь, будто бы ничего не было.

В свой выходной Петра вернулась в родную Хлорбу. Она давненько не виделась с родителями, удавалось лишь писать письма, но этого ей было совсем мало. Она скучала по отцу, по матери, по вкусной домашней стряпне и тёплой душевной атмосфере, почти недоступной в штабе.

Петра с большим удовольствием рассказывала родителям о том, как она чувствует себя в разведке. Уверяла их, что с ней всё совершенно в порядке и выезжать за стены для неё только в радость. Пускай титаны и были страшными, но рядом с капитаном Леви она чувствовала себя, как за каменной стеной.

— Насчёт вашего капитана… Не пора ли ему уже позвать тебя замуж? Ты только о нём и говоришь! — полушутя спросил отец, и щёки Петры снова покраснели. В таком ключе говорить о капитане было трудно. Особенно при отце. Она бы с большим удовольствием приняла его предложение, если бы Леви его сделал. Но даже думать об этом было нечего. Капитан уважал её, сносно обращался с ней, даже, наверное, немного теплее и мягче, чем с парнями из отряда, и ей всей душой хотелось видеть в этом какой-то намёк, но капитан ни разу не проявил желания сблизиться с ней. Петра страдала от этого гнетущего чувства безысходности, несмотря на то, что сама испытывала к нему самые тёплые чувства. Он стал для неё настоящим героем, недосягаемым идеалом. Человеком, которому не страшно отдать в руки свою жизнь, тем, за кем хотелось следовать. Но чем больше Петра думала о нём, тем скорее понимала, все её мысли о Леви крутились совсем не вокруг его чести. В голове вечно всплывал образ его строгих глаз, сильных, ярко выделяющихся скул, угольных бровей — она по памяти собирала его образ будто бы из осколков, словно утончённую мозаику, не в силах отвлечься на что-то другое.

— Будь половчее, похитрее. Сколько ты ещё так в своей армии проторчишь? Кто тебя потом замуж такую возьмёт? — недовольно заметила мать, и Петра нахмурилась. Она и без того мало годилась в жёны. Уже посвятила своё сердце разведке. Хотя ради капитана она, может быть, и сделала бы исключение.

— Что ты такое говоришь, мама, — шепнула окончательно смущённая Петра, но отец уже поднялся из-за стола, видимо замечая, что намечается женский разговор, подслушивать который ему не стоило.

— Не переживай так, мы же видим, что ты в каждом письме про него пишешь, препятствовать не будем, — тихо проговорил отец, похлопав Петру по плечу.

Неловкая мысль скользнула в голове — а что, если и правда признаться ему? Каждый день может стать для неё последним, хоть Петра и убеждала себя в том, что она сильная, что выживет и принесёт пользу человечеству. Может, у неё и впрямь получится выйти за Леви замуж? Он хорошо к ней относится. По-доброму. Почему не попробовать? Нельзя же вечно ходить в девках. Да и родителям будет спокойнее, если она будет под присмотром. И чем больше она думала, чем больше разговаривала с матерью, тем сильнее убеждалась в том, что стоит хотя бы попытаться поговорить. Лишь одна только мысль о признании Леви вводила её в состояние лихорадки. При мысли о том, как она скажет заветное «люблю», будто бы поднималась температура, и голос совсем не слушался. Ответы матери были совсем тихими, робкими. Говорить обо всех этих вещах было стыдно, но мать ещё долго учила её, наговаривала советов, пока не пришло время возвращаться.

Из дома она уезжала с чёткими наставлениями матери о том, как и что нужно делать. Ничего из этого Петра, конечно, применять не собиралась, но получить хоть немного внимания от капитана очень хотелось. Да и не верила до конца, что он правда может обратить внимание на такую, как она. Тонкая, угловатая, с невзрачной внешностью, Петра больше думала о сражениях, нежели семейном счастье, но надежда теплилась в груди, несмотря на все противоречия. Она была вдали от капитана всего ничего, но успела заскучать. Серьёзное, часто недовольное, но такое мужественное и красивое лицо капитана уже давно не давало уснуть, всплывая в памяти всякий раз, когда Петра прикрывала глаза. Всю ночь после выходного дня она продумывала, что скажет ему, как подойдёт, что наденет. Сон никак не приходил, и утром в зеркале она увидела не привычную, яркую и юную версию себя, а усталую, с мешками под глазами, девушку, что слишком много думала о глупостях.

В штабе она не находила себе места, всякий раз ловя взглядом мелькающую фигуру Леви. Сразу же после выходного дня, Петра получила в руки швабру, чтобы отмыть их новое место пребывания, и времени на какие-то объяснения совсем не осталось. Она вымоталась и вспотела так сильно, что просто не могла показаться капитану в таком виде. Она старалась не смотреть на него слишком открыто, не хотела, чтобы он заметил её помятое лицо и несвежую одежду. Однако тот, казалось, наоборот, стал сильнее приглядываться к ней. Петре это даже льстило. Он трижды заходил проверить то, как она справляется с уборкой, помогал ей сменить грязную воду в ведре и просто был в приятном расположении духа, что случалось с ним крайне редко. Петра строила воздушные замки в собственных мыслях, надеясь не сегодня так завтра отмыться от грязи, налипшей на неё за время уборки, и наконец признаться.

Вечер стоял тихий и размеренный. Петра знала, что капитан Леви свободен. Наверняка уже давно разобрался со всеми документами, а сейчас спокойно отдыхает в своём кресле, почитывая какую-нибудь книгу. Она слышала, как за толстой дверью громко стрекочут сверчки — звук явно доносился из приоткрытого окна.

Петра пыталась набраться смелости и постучать в дверь, сквозь щель которой проглядывала тонкая ниточка рыжеватого света от настольной керосинки.

Сердце гулко стучало в груди, от волнения подташнивало, но Петра убеждала себя в том, что в худшем случае Леви просто откажет ей. Будет больно и обидно, но это вряд ли изменит их отношения. Несмотря на попытку думать рационально, Петре хотелось уцепиться за его взгляды и прикосновения. Она точно знала, что капитан не стал бы трогать неприятного ему человека, а в последнее время он прикасался к ней гораздо чаще, чем когда-либо. Это и его неожиданное внимание давали ей надежду на успех.

Петра помялась ещё немного, одёргивая своё простенькое платье ещё раз, чтобы не было некрасивых складок. Она приложила руку к груди, стараясь успокоить волнующееся сердце, но всё было безуспешно. С трепетом она постучала.