Славянин 2. Глава рода.

Глава 1

28-29 августа 530 год

Мы с Бледой возвращались в поселение. Я встречал недвусмысленные усмешки, даже кивки в одобрении. Люди радовались. Особенно яркая, искренняя улыбка была на лице у Воеслава. Получалось, что я сделал свой выбор не в пользу его Мирославы. Да уж... Запутанные отношения.

Ещё одна причина, почему мне необходимо было быть с женщиной: меня просто не понимали, почему я отказал Данае, которая была бы не против не только просто быть со мной, но ещё и сестрой мне быть. А до этого, бывшая проститутка точно была не против близости со мной. Потом все ждали, что Мирослава станет моей. Все — а её муж точил нож.

Если бы не Мирослава, то на поселении извергов было ещё двенадцать женщин. Я мог выбрать любую — и никто бы не воспротивился. Но я словно был женоненавистником. Или даже, побоюсь подумать, какие дурные фантазии могли приходить в головы моим нынешним родичам.

А теперь, видимо, всё стало на свои места. Стоны и вскрики Бледы были слышны и в поселении: «Островок любви» находился близко. Пусть завидуют. А в мужском обществе такие вот победы на любовном фронте ценятся порой чуть ли не наравне с военными подвигами.

— И что ты теперь будешь делать? Я рассказала тебе всё, о чём услышала. Ты в опасности, — крепко сжимая мою руку, явно демонстрируя, что теперь она моя женщина, спрашивала, считай, что жена.

— Тебе необходимо вернуться сейчас к древлятичам и поговорить со своими и твоими родственниками. Я приму их всех, кто захочет перейти ко мне. И важно: я не собираюсь воевать со своим отцом. Но и он не должен препятствовать переходу ко мне людей. И защищать своих родичей буду всем оружием и всеми силами, — говорил я.

— А можно я уже сейчас останусь? Я не хочу уходить от тебя, — говорила Бледа. – А ты спросишь моего отца. Он не будет проти нас с тобой.

Я остановился, прислушался. Вроде бы ближайшие кусты вновь пошевелились. Зверь? А не самый ли опасный и жестокий среди животного мира? Не человек ли. Я стоял и слушал, а Бледа сделала еще несколько шагов вперед.

— Вжух! — услышал я звук приближающейся стрелы.

Я сделал шаг вперёд, чтобы закрыть девушку собой, но Бледа оказалась необычайно стойкой — не скажешь, что маленькая и хрупкая. Она выгнулась так, что…

Стрела пронзила молодое женское тело. Бледа посмотрела на меня опечаленными глазами.

— Вжух! – почти срезу же вторая стрела улетела в опасной близости от моей головы.

Я тут же оттянул Бледу и сам спрялся за поваленным деревом, которое еще не успели обработать для строительства. Теперь стрелок достать не может. Да и кусты зашевелились и оттуда, уже верхом, прочь устремился убийца.

— А я ведь только тебя любила… Я только с тобою хочу… — сказала она, закатила глаза и обмякла.

— Найти этого лучника! Живьём! Шкуру с него сдирать буду! — кричал я. — Это брат мой подослал убийц. Я обвиняю его. Мы идём к моим бывшим родичам! Но прежде — лучника ко мне! — жёстко и решительно отдавал я приказы, держа потерявшую сознание Бледу на руках.

А ведь я не хотел войны. Был шанс решить всё миром. И всё равно пролилась кровь. Но я буду тем, кто крови прольёт больше. Как минимум, – моего брата. Не я начал, но я закончу эту вражду.

Ничто по-настоящему значимое не создаётся так, чтобы на алтарь Великого не были положены человеческие судьбы. Никакое государство не создаётся добрым словом и абсолютным согласием. Но и ни одно разобщённое общество не выдержит натиска организованного государства. Так что через кровь, обман и интриги, но моё государство будет создано.

Выкрикнув необходимые приказы, я тут же разорвал платье на женщине. Она сейчас представлялась мне такой беззащитной, пострадавшей из-за меня. Сущий ангел, женщина которая вот только что была ближе всего, чем иные мои влюбленности, к замужеству. И на тебе! Стрела попала в брюшную полость.

Однако, насколько позволяли мои элементарные медицинские знания, была вероятность, что вошла она неглубоко и, даст Бог, даже не задела серьёзные внутренние органы — где-то чуть ниже печени.

— На стол её положите! Уксус несите! Вырвите шёлковые нитки из обрезов ткани и проденьте их в иголки! — кричал я. — Быстрее! И огонь разводите, грейте ножи.

Хлавудий, не сразу переставший похабно улыбаться и всё ещё заострявший взгляд на обнажённом женском теле непреходящей в себя Бледы, всё-таки подбежал ко мне и помог перенести ее на стол.

Многие мои бойцы ринулись в погоню за стрелком. И пусть я хотел покарать его, самостоятельно настигнуть своего врага, но у меня сейчас задача куда важнее.

Быстро ополоснув руки в уксусе, я продезинфицировал нож и сделал надрез там, куда вошёл наконечник стрелы. И правильно сделал: если бы вырвал стрелу сразу, мог бы разорвать ещё сильнее кишку, которую стрела и без того немного распорола.

Кладу пальцы вокруг древка. Осторожно. Оцениваю угол проникновения стрелы, глубину. Пальцы скользят по коже, нащупывая, куда ушла стрела. Тут важен каждый миллиметр, каждое движение. Если чуть дернуться и может случиться уже непоправимое.

— Глубоко, — шепчу я. — Но не смертельно. Повезло. Наверное. Дай Бог и боги... Дайте все!

Я оторвал кусок льняной ткани от платья Бледы, на миг задумался: а что, если я сейчас смочу обрез, который собираюсь использовать как тампон, уксусом — и обожгу внутренности раненой?

Но решил, что это лучше, чем гарантированно занести в рану инфекцию. Так и сделал, приложил ткань, как только сделал еще один надрез и расширил канал. Хлынувшая было кровь перестала ручьём вытекать из тела женщины.

Я начинаю тянуть стрелу. Медленно. Плавно. Стрела сопротивляется. Кажется, что тело держит её, как в пасти. Но я не останавливаюсь. Тяну, чувствуя, как железо скользит по тканям, как преодолевает сопротивление. И вот — с тихим, влажным звуком — наконечник выходит наружу. Кровь хлещет, но не фонтаном — значит, крупный сосуд не задет.

Другим отрезом ткани я стал вычищать рану. Потом протёр её ещё и тканью, смоченной водой. А затем — прижёг канал ранения раскалённым ножом.

Бледа пришла в сознание — и тут же вновь потеряла его. Но лучше так: иначе она могла умереть не от моего лечения, а от болевого шока, который возник бы от такого вмешательства.

И всё-таки пришлось шить: кишечник поврежден. Порез был маленьким, тонким, но он был. Взяв небольшую паузу, полностью сосредоточившись, отринув лишние эмоции, я принялся зашивать сперва разрыв на кишечнике.

— Гирметичность, – твержу я сам себе под нос.

Вокруг молчание. Все смотрят за тем, что я делаю, стараясь дышать через раз. И даже несколько кур, что были на поселении, казалось, что прониклись ситуацией и не кудахтают, сбежали куда-то. Медленно накладываю два шва, расстояние между ними буквально в миллиметрах. Обрезаю шелковую ткань и понимаю, что скорее всего придется еще раз сюда залазить, чтобы убирать остатки нити. Знать бы еще... А можно ли оставлять нитку?

Потом внимательно смотрю на творение рук своих, осматриваю рану, чтобы лишних ниточек не было, грязи, везде было промыто и протерто. И только после этого начинаю зашивать рану.

Не знаю, насколько правильно я все делал. Но бездействовать точно не мог. Думаю, что после моей операции у Бледы больше шансов выжить, чем если бы я ничего не сделал. Она могла просто истечь кровью и умереть. Есть надежда еще и на то, что люди в этом времени более стойкие.

Я выдохнул и даже не сел — рухнул на бревно возле стола.

— Почему лавки до сих пор не сделаны? — отрешённым, усталым голосом спросил я. – Завтра же порядок наведите! И копать, строить город не прекращать!

Руки начали трястись. Это первая моя подобная операция в жизни. Я был так перегружен, что чуть было не взял вместо вина уксус и не выпил его.

Я жадно глотал неразбавленное вино — кислое, невкусное. Но дрожь в руках постепенно проходила.

— Хлеб заплесневелый дайте! – сказал я, зная, что есть пшеничный хлеб, покрывшийся зеленой плесенью, уже созревшей.

Не знаю, сработает ли это, или так, что мертвому припарка, но лучше сделать. Если начнется жар... Я не смогу помочь ничем.

— Отнесите её аккуратно в лучший дом и постелите шкуры, чтобы ей было мягче. Еды пока не давать, пить тоже. На третий день — жидкую кашу. Рану перевязывать два раза в день. Если начнётся жар или будет сильно сочиться кровь — отправляйте за мной немедленно, — давал я указания.

Мира стояла заплаканная и кивала. Но обращался я не к ней — обращался к её мужу. Он из всех извергов, если не считать ещё и однорукого Щура, показался мне самым адекватным.

Если бы Воеслав был откровенным нехозяином, я бы точно не позволил ему находиться рядом с моим сыном. А так… Но всё равно нужно будет подумать, как эффективно участвовать в воспитании наследника.

Надо же. У меня есть сын. А ещё, судя по всему, у меня есть жена. Дай только Бог, чтобы выжила.

Как-то всё слишком быстро и нелепо происходит в моей жизни. Но, может, так оно и надо. А те, кто будет тянуть кота за причинное место, откладывая вопросы женитьбы и потомства, так и останутся одинокими бобылями.

— Хлавудий, собирай всех воинов. Воеслав, и ты тоже собирайся и возьми пару человек с собой из бывших извергов. На переговорах или на войне с моим отцом все должны видеть, что мы родичи и что среди нас нет извергов. И нет тех, кто их покорил. Мы единый род! — сказал я.

— Так все ратные люди отправились в погоню за стрелком, — оправдывался Хлавудий.

— Когда вернутся — собирайся! — отрезал я.

И понимал: на эмоциях отправил почти всех боеспособных общинников ловить одного стрелка. А если бы сейчас была атака на наше поселение? Отличный ход: выманить большую часть воинов и быстро взять пустое селение.

Хорошо, что врагу не пришло это в голову. Сейчас хватило бы двух-трёх десятков опытных бойцов, чтобы уничтожить оставшееся без охраны поселение.

— Мира, расскажи мне всё о своих родичах. Сколько у них силы, сколько за ними пойдёт людей? — потребовал я, начиная облачаться в доспех, забранный мною у крепости Дара, у убитого Бессмертного.

Мирослава охотно рассказывала всё, что нужно, и даже больше. Кто кому обещан в жёны, какие женихи, где у неё ещё близкие родственники, какие связи в общем роду древлятичей.

Нет, это не оппозиция, родичи почти что моей жены и матери моего сына не были активными, да и не принято у склавинов интриговать в своих родах. Почти что не принято. Есть семья главы рода. Если большинству он будет не годен, то ничего не мешает созвать Совет Старейшин и решить, как дальше жить. Мирно, большинством.

Мне рассказывали, а я в это время морально настраивался не на разговор, а на то, что мне придётся воевать со своим отцом. Прислушивался к сознанию и к телу: нет ли внутри существенного протеста. Ещё не хватало, чтобы в бою на меня напал ступор и я стал бороться с эманациями своего реципиента, противящегося происходящему.

Между тем, я не горел желанием воевать. Уж точно — не с теми людьми, для которых я всё-таки ещё родственник. Есть серьезные шансы на то, что я могу стать новым наследником союза родов под названием древлятичам.

Были у меня в мыслях аналогии с созданием Древнего Рима: убил брат Ромул брата Рема. По всему выходило, что мне нужно сделать то же самое.

— Ушёл! Не смогли нагнать стрелка, – соощили мне.

Через два часа, когда я уже собрался не дожидаться отправленных на поимку лучника людей, они вернулись с крайне нежелательным ответом.

Гнев подступил ко мне, но я сдержался.

— Нам предстоит быстро добраться до поселения моего отца! Смотрите и читайте следы того стрелка. У меня нет сомнений, кто покушался. Так что и стрелка найдём! — сказал я и решил добавить, опираясь на слова Бледы: – стрелка зовут Смел. Его нанял мой брат, чтобы убить меня. И мы идем разбираться с этим. Отказаться быть со мной уже никто не может. Свой выбор вы сделали ранее.

Сказав это, я оглядел людей. Не сомневались. Жаль, что половина отряда все еще в гостях у родственников и никто не вернулся. Но и этих бойцов мне достаточно, чтобы навести большого шороха в любом роду.

— Выходим! – скомандовал я и отряд отправился в сторону главного поселения древлятичей.

Похоже, что моя экспансия начинается. И не я это начал, но мне это возглавлять.

К сожалению, быстро идти всем отрядом не выходило. У нас оставалось всего сорок шесть коней. А если двигаться на медлительных повозках, которые ещё и отданы моему отцу, потратим больше суток.

К тому же я перестраховывался: братец мог решиться на ещё более глупый поступок — атаковать поселение бывших извергов. Поэтому оставить половину отряда здесь, посадив людей на фасад, я счёл приемлемым вариантом.

Мы спешили. Я отбил себе всё седалище, другие бойцы также на привалах ходили, растопырив ноги. Но никто не пожаловался. И мне, конечно, не следовало этого требовать.

И вот, передвигаясь всю ночь, к утру мы были у поселения моего отца. На валу стояли дозорные. Или ожидали нас, зная о покушении и что я могу прийти для мести, или отец проявил дальновидность и усилил охрану главного поселения. У рода было ещё два селища. Если бы я хотел ударить по древлятичам, скорее, совершил набег на одно из них: там и людей меньше, и воинов явно мало.

Скоро я въезжал в поселение — гордо, подбоченившись, как истинный завоеватель. Внешний вид и показные эмоции в это время значат немало. Нужно соответствовать.

— Слезь с коня и предстань перед отцом своим, склонив голову! — потребовал Годята.

— Ты мне предлагаешь склониться перед тобой? Но я глава рода, я военный вождь. Мне не предстало, – отвечал я.

— Если ты этого не сделаешь, я буду считать тебя не сыном, а тем, кто напал на мое поселение. И тогда я буду драться, – решительно говорил отец.

Мда... Проблемка. Если сейчас начнется бойня, не факт, что нам удастся победить. Ну а если это и случится, так я потеряю точно большую часть людей, которые пошли за мной.

Склониться? Или кровь? Или все же третий вариант существует?

Я не сразу послушал. Во мне снова забурлили эмоции, когда я увидел залитые влагой глаза матери. Но не только это побудило меня спешиться.

Я не хотел усугублять ситуацию. Начать здесь и сейчас боевые действия — значит по локоть вымараться в крови. Если бы это была кровь врагов славян, тех, кого сейчас все ждут после сбора урожая, я бы не задумался ни на секунду.

Но нет ничего хуже для общества, а тем более для государства, чем война внутри рода. Потому я оставлял шанс мирному урегулированию.

— Я спешиваюсь только потому, что ты, отец, неконный. Я буду равный тебе и не стану возвышаться на коне, – выкрутился я и лихо спрыгнул с коня.

Этот маневр я отрабатывал отдельно.

— Что привело тебя сюда? Почему ты прибыл с отрядом? Почему облачён ты в доспехи в отчем доме? — последовали вопросы отца.

Рядом с ним, по правую руку, стоял братец. И даже если бы я не слышал слов Бледы, у меня всё равно не было бы подозреваемого более подходящего, чем Добрята.

Кто ему такое это имя дал? У славян часто имена дают и парням, и девушкам по достижении совершеннолетия — не всегда, но бывает. И имя должно соответствовать человеку. Это или физические характеристики, или указывать на характер.

— Он! — я указал пальцем на братца. — Он подослал ко мне убийцу. Это был лучник по имени Смел. Бледа, — я повернулся к компактно стоящим родственникам Мирославы и Бледы. — Она прибыла предупредить меня о том, что слышала разговор Добряты и Смела, слышала приказ убить меня. Но Смел стрелял и попал в Бледу.

Я взял паузу и анализировал обстановку. Отец внимательно посмотрел сперва даже не на старшего сына, а на родственников Мирославы и Бледы. Среди них началось брожение. Мужчины осмысленно схватились за ножи, женщины пытались вразумить вспыльчивых мужей. Ситуация накалялась.

И только потом отец посмотрел на Добряту. Тот стоял невозмутимо, будто и вовсе ни при чём.

Тут из-за спины отца вышла матушка. Вытерев рукавом слёзы, она отвесила старшему сыну пощёчину. Отец тут же оттёр жену за свою спину.

Добрята нахмурил брови и полным ненависти взглядом посмотрел на меня.

— Где воин Смел? Он ушёл от моих людей, но может сейчас скрываться в лесу, или только недавно вернуться в поселение. Он скажет правду. Я видел его в тех кустах, из которых он подло пустил стрелу. Но та, которую я пообещал взять в жёны, приняла удар на себя! — Кричал я, как мне казалось, великолепно отыгрывая роль.

Впрочем, несложно играть, когда роль совпадает с тем, что бурлит внутри. Так что говорил я с надрывом. У меня даже проступили слёзы — как доказательство искренности.

— Найдите Смела! — рявкнул глава рода древлятичей.

Я выждал минуту, вторую. Поиски лучника не увенчались успехом. Однако через три минуты привели одну из девушек. Она была юна, почти ещё ребёнок, перепуганная, с широко раскрытыми глазами смотрела на всех.

— Где отец твой? — прорычал, словно разъярённый зверь, Годята. – Отвечай и останешься жить!

— Два дня тому убыл спешно. Приказал: если через три дня не вернётся, идти на поклон к наследнику рода, к сыну твоему Добряте, — не раздумывая, дрожа от страха, девчонка с потрохами сдала отца.

— Отец, неужели ты поверишь этому? — оправдывался Добрята. — Разве ты не понимаешь, что он хочет забрать у тебя то, что тебе принадлежит! Он обвиняет меня в том, чего я не совершал, только потому, что я стою у него на пути. Ему мало извергов — он хочет покорить своей власти всех твоих родичей!

— Живы ли дочери мои? — послышался не менее грозный, чем у главы рода, рык ещё одного мужика.

Несложно было догадаться: возмущался мой вероятный тесть. И я заметил: после слов о том, что Бледа может стать моей женой, эти люди оживились. Может они и не на моей стороне, но желания докопаться до правды явно прибавилось

Как минимум мне удалось внести раскол в сообщество древлятичей.

— Бледа может умереть. Я вынул стрелу и зашил рану. Но как это у меня получилось и будут ли благоволить боги, позволят ли ей выжить — сказать не берусь, – не пришлось играть, я говорил искренне.

— Ответь, глава рода, Годята! Если всё так, как он говорит, что сделаешь ты со своим старшим сыном? — вырвавшись из рук жены, заговорил мужик, вероятный отец Миры и Бледы. — Я молчал, когда мою дочь Мирославу отправили в изверги. Но сколько мне ещё молчать, чтобы при этом не потерять достоинство?