Следак Её Величества. Байки (сборник рассказов)

На горизонте пред Российскою Империей маячил 1990-й год. По традиции вся страна готовилась к этому событию задолго до наступления красивой цифры. Даже в мае судачили о грядущих празднествах, предвкушая имперский размах. Спрятаться от гигантомании Екатерины Третьей можно было разве что в глуши. Так и поступили.

Только представьте себе: чудесная погода, подмосковный лес, дорогие японские автомобили, рождённые для бездорожья. Наши герои, следователь Фёдор Иванов, начальник полицейского отделения Генрих Цискаридзе и адвокат Поль Смуглянский выбрались на охоту. Ушли в прошлое времена «царских загонов», когда погонять дичь собирались сотни участников.

Охота стала занятием камерным, почти семейным, и проходила в кругу близких друзей. Сначала — облачались в камуфляжные костюмы, водонепроницаемые сапоги, надевали перчатки без пальцев. Обильно орошали себя репеллентами, чтобы отогнать гнуса и клеща. Потом — доставали из автомобилей ружья с патронами, порох — и несли всё в сейф. Формальности соблюдены.

— Как уютно в домике лесника! — воскликнул Генрих. — Вот ведь здорово так, где-нибудь в Сибири, всю жизнь провести!

Цискаридзе, безусловно, горячился. Не знала глухая Сибирь подмосковного размаха, где домик лесника больше напоминал крупную гостиницу класса «люкс». Целый особняк с банным комплексом был к их услугам. Огромный обеденный зал с камином, экран во всю стену и видеомагнитофон с самыми свежими фильмами, финская парная и русская баня. Гостей ожидала купель, а уставший охотник мог отдохнуть на кровати с ортопедическим матрасом и электрическим массажем.

— Так бы всю жизнь тут и провёл! — продолжал Генрих нахваливать нехитрый быт, по его мнению — селянский. — В этом лесу, пил бы воду из ручья… А где же прислуга?

На этих словах будто из ниоткуда возник распорядитель, одетый в некое подобие бурки. Его, как и кухаря, как и банщика, как и охрану, выписали из Москвы. Подъехали остальные члены их небольшого охотничьего клуба. Набралась приличная компания — десять человек, сплошь люди уважаемые. Дворяне. Столовая ломилась от отборных кушаний. Выпили по первой — в ходу была самогонка на кедровом орехе.

— А в лес когда пойдём? — в недоумении спрашивал Эдуард Петров, имперский судья. Его сюда позвали впервые.

— Зачем? — искренне удивился Поль.

— Как зачем? Постреляем!

— Кто же на охоте стреляет? — примирительно сказал Фёдор. — Давайте уже поедим, как следует.

В тот раз ружья даже не зарядили. Расположились уютно в домике охотника, включив хорошую музыку. Она играла на фоне. Выпили по второй, раскраснелись, начали робко хохотать. Тем временем подали уху. Здесь, в лесу, позабыли поднять рюмку за Императрицу. Никто не горевал по этому поводу. После третьей начались байки.

— А расскажите тот случай в Крыму! — вдруг попросил Поль. — Вы уж два раза начинали, да так и не кончили.

— Ну нет… — усмехнулся Генрих. — Не заставите!

Фёдор понимал, что речь пойдёт про русалку. Он слышал эту байку единожды, но в силу своего состояния не запомнил деталей. Вроде как, речь шла о сексе на пляже. Или нет.

— Просим, просим! — принялся хлопать в ладоши Эдуард.

— Да за такое надо выпить! — прокричал ещё один член их закрытого клуба.

Так и поступили. Все мужчины хлопали в ладоши, позвали даже кухаря и распорядителя. Гул стоял такой, что звери приняли его за надвигающуюся бурю и устремились в чащу. Генрих для вида ещё немного повозмущался.

— Ладно, — картинно сдался Цискаридзе. — Слушайте про русалку. Только сперва — выпьем.

Наполнили рюмки. Чокнулись. Чудесная самогонка! Прозрачная, как слеза. Мягкая, будто перина. Не пьёшь, а дышишь!

— Был я молодой и худой, — начал Генрих. — Вот как Феденька.

— Это я худой? — возмутился Иванов. Конечно, в отличие от всех присутствующих он был строен, но не той болезненной худобой. Широкие плечи, накачанные бёдра, символический живот.

— Служил я в Судаке, — продолжал Цискаридзе, не обращая внимания на протесты следователя. — А там база — огромная. Ну, знаете ли, Черноморский флот, форпост на пути османов… Был я молодой и худой. Мы стояли шестой месяц, думая об родине. Армейская рутина, день за три. В ночи, совершая обход вдоль береговой линии, слышу — всплеск. И шум, будто некто пытается окопаться. Ну, думаю, лазутчики. От страха выронил фонарь — он разбился.

— Страшно-то как! — прошептал Поль.

— А ты выпей! — хохотнул Эдуард.

Так и поступили.

— Так вот, — Генрих не терял надежды рассказать свою байку до конца. — Дрожащими руками беру ружье. Вот так.

Генрих поднялся, прошёл к углу зала и взял со стола бильярдный кий, обхватив его своими толстыми пальцами. Разумеется, после шестой рюмки настоящее ружьё лучше в руки не брать. А у Цискаридзе оно модное, с прицелом, с тепловизором…

— Вдруг из-за туч на секунду показалась луна. Гляжу — русалка! Кожа белая, волосы длинные, чёрные. И сама, знаете ли, крупная. Эдакая, русская русалка, с мощным тылом. А темень стоит… Плачет, значится. Лежит на берегу и плачет.

Генрих сделал театральную паузу. Мужчины вспомнили, что стол ломится от закусок. Тут же в их бездонные желудки отправились рулетики из свинины с черносливом, тарталетки с лисичками, блинчики с осестром. Внесли горячее.

— Итак, русалка… — продолжил Цискаридзе.

— Русалка! — буркнул Эдуард. Он слышал эту байку впервые. — А леший не пытался за периметр проникнуть?

— Ты дальше слушай, — оборвал его Цискаридзе. — Крадусь. Подхожу. Щупаю. Темно. Волосы, значит, длинные, все в морской воде, спутались. А кожа — гладенькая. И плачет. Ну, думаю, конец русалке. Умирает она, значит. А мы женщин-то не знали уже полгода! Злобный у нас был старшина, не отпускал в дом терпимости. Да и денег особо не имели.

Повисла тишина. Генрих, который вынужден был использовать рот для байки, истолковал эту паузу в свою пользу. Он тут же отрезал толстый кусок от стейка из благородного оленя, обильно приправил его русским хреном — и бросил в бездонную глотку. Запил морсом.

— Хорошо! — выдохнул он. — Так вот. Я и думаю: чем русалка не женщина? Изнываю от голода любовного, значит. Повторюсь, в дом терпимости нас не пускали. Мало ли, мол, насморк французский принесёте?

— Мало ли? — поддакнул Поль.

— А голосок у русалочки такой красивый, — говорил Генрих. — Тоненький, слезливый, будто просит о ласке. Тут же во мне мужские желания и взыграли на всю катушку, знаете ли.

— Действительно, — вставил Поль. — На безрыбье и жопа ананас.

Никто не понял эту шутку. Никто не рассмеялся.

— Стал я думать… — продолжал свой рассказ Генрих. — А как её — того? В темноте, значит, пытаюсь понять… И так, и эдак. И с фронта зайти, и с тыла. Темно, хоть глаз коли. А фонарь я разбил. И тут…

— Господа! — произнес распорядитель. — Будете ль вы собираться на посты или велеть топить баню?

— Баню! — вскричали разгорячённые мужики.

— А к баням звать ли…

— Фей? — уточнил Фёдор. — Ежели санитарные билеты у них имеются, то всенепременно…

— Обожаете, господин полицейский! — картинно обиделся распорядитель. — Такие феи, что мигом все ваши желания исполнят!

Вновь наполнили рюмки. Пошли разговоры за жизнь. Цискаридзе похвастался, что раскрываемость преступлений в его отделе стремится к заветной сотне процентов. До дела дважды убитой оставалось чуть больше месяца… Фёдор рассказал Полю, что освоил совершенно новые методы допроса. Благодаря особой тактике он научился буквально проникать в мысли подследственных.

— И теперь у вас никаких шансов обмануть суд и присяжных, — хохотнул Иванов.

— Это мы ещё поглядим! — горячился Поль.

Мужчины разбились на группы по интересам. Кто-то даже примерялся к бильярду, а кто-то — читал вслух названия видеофильмов. Были разные.

— Так что с русалкой? — не выдержал Эдуард. Ему не терпелось отправиться в бани. Тело требовало пара, а душа — развлечений.

— Так вот! — сказал Генрих. — Вдруг — включается свет. Прожектор, значит зажгли. Ибо я не отзывался на позывные. И тут лежит… Дельфин! Самочка, юная совсем В сетях запуталась. Именно их я в темноте принял за волосы. Они накрутились на голове нашей красавицы. Ну я штаны незаметно и застегнул. Хорошо, что от теории к практике перейти не успел!

Смех. Гогот. Все хлопали по плечу Генриха. Вот ведь байка! А под самогоночку как зашла, как зашла! Но вдруг… Раздался возглас недовольства. Эдуард нервничал. Эдуард быковал! Императорский судья вдруг посчитал, что Её Величества полицейский его обманывает.

— Минуточку! — крикнул судья. — Не бывает так! Не бывает такого.

И — ударил кулаком по столу. Кушанья взлетели в воздух. Хорошо, что ружья в сейфе! Ключ был у Феди Иванова: он пьянел медленнее всех.

— А я ждал, ждал этого вопроса! — просиял Генрих. — У меня и доказательства имеются. Как вы пишете в своих приговорах, господин судья — неопровержимые улики.

Полицейский снял один из значков, которые всегда брал на охоту, и протянул Эдуарду. Тот сощурился и растерянным голосом прочитал вслух:

— За спасение афалины…

И Цискаридзе вспомнил, как в ту ночь он вместе с десятком военных копал непослушный песок на берегу. Поливал дельфина водой, чтобы самочка не отдала богу душу раньше времени. Как спустя три часа непрерывной работы удалось выпроводить лазутчика в родные просторы. И об этом забавном случае написали в газетах. Правда, о своём порыве попробовать млекопитающее на вкус Генрих никому не рассказывал.

Отправились в бани. Ну а что было там, дорогой читатель, предмет отдельного разговора. Прибережём эту историю на другой раз. В тот вечер ни один зверёк в Подмосковном лесу не пострадал. Разве что, перебравшего Эдуарда желала навестить белочка — но обошлось. Распорядитель вовремя снабдил его нужными таблетками, что усиливают функцию печени.

А мораль? Держите фонарь крепко, дабы тот не выпал и не стал причиной досадной ошибки и на службе, и в быту. Выпьем, господа!