Слепая птица

СЛЕПАЯ ПТИЦА

Глендаур: Я духов вызывать могу из бездны!

Хотспер: И я могу, и каждый это может.

Вопрос лишь, явятся ль они на зов.

Шекспир, «Генрих IV»

Никто, в наших письмах роясь,

Не понял до глубины

Как мы вероломны, то есть

Как сами себе верны.

Марина Цветаева.

( В романе использованы стихи Гаспары Стампа в переводах Н. Матвеевой и О. Румера, а также тексты из гримуаров XVII века)

Близ Нессы. Июль 1633 г.

В июле жарко в Карнионе. И это еще мягко сказано. Не спасает даже близость моря. Жарко даже в мраморных и порфировых дворцах знати, среди цветов и фонтанов. Потому в последние десятилетия установился в Древней земле новый обычай – и дворяне, и патриции из денежной аристократии, и семьи состоятельных купцов с наступлением самой обжигающей жары – а она в Карнионе устанавливается в июне и держится до октября – отправлялись в поместья и загородные виллы, поближе к тенистым садам и освежающим ветрам с моря и гор.

Несса в этом отношении не составляла исключения. Хотя город давно отстроился после Великого землетрясения, почти разрушившего его в прошлом столетии, украсился новыми дворцами, прирос заводами и мануфактурами, нечто надломленное и усталое чувствовалось в его облике. Особенно заметно это было летом, когда везде, за исключением порта, приостанавливалась бурная жизнь южного города. Уезжали богачи и нобили, потому до начала осени прикрывали свои заведения те, кто благодаря им существовали. Закрывались театры, запирались на ключ дорогие игорные дома и модные лавки, позволяли себе отдых куртизанки, певцы, куаферы и адвокаты. Вдобавок и школяры разъезжались на вакации. В раскаленном от зноя городе оставались те, кого удерживали дела – в порту, на бирже, на заводах, либо те, кому некуда и не на что было уехать.

Двое мужчин, сидевших среди оплетенных виноградом развалин, не походили ни на школяров, не желающих дышать вездесущей городской пылью, ни на аристократов, вкушающих отдых на вилле. Впрочем, вилла когда-то здесь была. Но ее разрушило землетрясение, а восстанавливать почему-то не стали. Может быть, хозяева погибли, а наследники сочли, что отстроить виллу будет слишком дорого, покупателей же на землю не нашлось – кто знает? Вокруг Нессы было немало таких развалин – и были это остовы поместий и церквей. Построить заново крестьянские лома и купеческие лавки оказалось проще, быстрей и дешевле. За девяносто без малого минувших лет все здесь заросло, и не только сорной травой, плющом и папоротником. Кипарисы и лавры, ранее обрамлявшие стройные аллеи, теперь превратились в рощу. Этому благоприятствовали ключи, струившиеся из-под узловатых корней. Из-за сырости обломки стен и колонн покрылись мхом, и, казалось, на камне выступили зеленые язвы.

Между этими обломками и расположились собеседники. Беседе споспешествовали: бутылка местного красного вина, выложенные на тряпице сыр и горсть оливок. Небогатая трапеза, но у простых горожан тоже есть право насладиться прохладой в жаркий летний день. Горожанами они и выглядели – оба средних лет. Один -- с благодушной улыбкой, острым носом, короткой бородкой на тримейнский манер, с темными, тронутыми сединой волосами, одет был в приличный табачного цвета кафтан, но по жаркой погоде его скинул, оставшись в полотняной рубахе, кюлотах, нитяных чулках и козловых башмаках. Другой одет был попроще – поверх рубахи на нем был заношенный кожаный жилет, а штаны он носил длинные, парусиновые, как многие в приморских городах, погрубее была и обувь. Что до внешности, то, похоже раньше он брил голову, и сейчас шевелюра его больше напоминала щетину. Чтобы скрыть это неблаголепие, он повязал голову платком. Лицо у него было смуглое, нос несколько вдавленный, лоб рассекали ранние морщины.

Ну, горожане и горожане, и кинжалы, имевшиеся у каждого, не могли бы изменить впечатления. Даже в прежние времена, когда в империи Эрд-и-Карниона более сурово требовали соблюдения сословных различий, в Древней земле простолюдинам не запрещалось носить оружие. Но вот если бы кто прислушался к их разговору, то вряд ли бы счел их за мирных обывателей.

--Скажи мне, Масе, чего ради мы это делаем? -- вопрошал тот, что в платке. – Что такого натворила эта Аймер? Я, конечно, понимаю -- она твоя племянница, и ты в ней волен – хоть бить, хоть убить. Но малолетку вязать и в колодец бросать – это как-то не по понятиям. Ну, выпорол бы…

--Ничего она не натворила, -- отвечал бородатый. – И вовсе она мне не племянница. Это Юсташи говорила, что мы родня, чтоб люди меньше спрашивали. А по правде, мы с Юсташи ее малявкой подобрали пять лет назад.

--С чего это вы такие добрые были?

--Расскажу. Все я тебе расскажу, Фабьен, если вместе работать собираемся. Для того я тебя сюда и позвал. Это было, когда мы из Эрда бежали. Помнишь небось, что тогда на Севере творилось?

--Ха! Только мне и забот было тогда до ваших северных разборок!

--Ах, да… -- Дабы преодолеть возникшую неловкость, Масе отпил вина и зажевал его оливкою. – К началу войны мы с Юсташи в Эрденоне проживали. И не сразу с места сорвались. Думали – быстро все это кончится, пересидим как-нибудь, тем более что Эрденон по-первости не тронули. А потом чуем – нет, эта заваруха надолго. И угадали, знаешь, там оно до сих пор не улеглось. Стало быть, надо рвать когти. А не мы одни такие умные оказались. Лошадей не достать было, пешком уходить пришлось. Что тогда на Южном тракте творилось – страсти Господни! А на тракте заставы, это им привычно, когда на Севере смута, народ завсегда в Карниону этим путем бежит. И не всякого, знаешь ли, пускают -- кто не по нраву, ступай, мол, в Открытые земли, на заводах горбаться или вовсе заворачивай обратно в Эрд. Мы-то с Юсташи не боялись, у нас бумаги в порядке были, лучше настоящих. Но приятственного мало. И вот встали мы на постой в одном поселке близ границы. Не по своей воле встали – народу скопилось, пока через заставы попускали. И вот слышим как-то шум и ругань. Какой-то малявке деревенские хлеба Христа ради подали, а бродяги у ней краюху это отобрали. Вот стоит девчонка и лается – мол, пойдете по той дороге, что выбрали, погибель свою найдете, а твою башку, -- тут она тычет в того, который краюху держал, -- свиньи глодать будут, нос отгрызут и глаза выедят. Ну, народ поржал только – от горшка два вершка, а ругается, как большая. А на другой день вот что случилось. Те бродяги с ночи попытались заставу обойти, и прямо на разъезд драгунский наткнулись. И нет, чтоб бежать, по дури в драку кинулись, одного драгуна даже прикончили. А прочие драгуны озверели, кого на месте посекли, кого повязали, а того, кто солдата убил, в поселок привели, и снесли ему башку принародно. В назидание. А один драгун сильно пьяный был да злой – взял эту башку, да и бросил в свиной закут. А свиньям, что ни брось – все сгложут. Тут мне Юсташи и говорит: «За девчонкой надо приглядеть. Про разъезд она знать могла, даже настучать, а вот про свиной закут – это вряд ли». Позвали мы малявку с собой, подкормили, мимо заставы провели – это нам даже на пользу было, когда семья с дитем идет, вяжутся меньше. И тут Юсташи ее прямо и спрашивает: «Ты, девка, беду-печаль накликаешь или предвидишь?» А та, не сморгнув, отвечает: «Если б я беду могла накликать, не ходил бы кое-кто живой по этой земле. А видеть разное могу, только не всегда». Уж после, когда она успокоилась и попривыкла к нам, пояснила – осеняет ее, когда она из себя выйдет – разозлится там, испугается. Тут главное – угадать направление верное, потому что видит она разные разности зараз. Как зарница полыхнет, говорит, и путь осветит. Тут мы смекнули – не дураки же, что грех этим не воспользоваться, и оставили девчонку у себя.

--Она всегда такие ужасти предсказывает?

--Не всегда. Иногда очень даже пользительные вещи говорит. Мы в Фораннане жили - не тужили с того, что она подсказывала. То есть мы об этом никому ни слова не говорили.Гадалок и шарлатанов в Карнионе, сам знаешь, на каждом рынке пруд пруди, им и не верит никто, даже Святой Трибунал на них наплевал слюною. Так что не этим мы зарабатывали. Не лучше ли увидать, где что ценное лежит, да угадать, как его взять?

--Вестимо, лучше.

--Да только о прошлом годе Аймер привиделось, что придет в Фораннан холера. Юсташи и заблажила – уедем да уедем, я против был, да она уперлась. Что ж поделать – съехали мы в Нессу. И верно – холера в Фораннане тьму народа выкосила. Да только зараза и сюда дотянулась. Мне ничего, а вот Юсташи в три дня не стало. А худо без напарника! Мы с Юсташи лет пятнадцать работали, привык я… Аймер на это дело не годна, мала еще. Вот тут и принесло тебя, кум Фабьен.

--Да уж, повеселились вы, пока я за хозяином горе мыкал. Больно хитро как-то все это… а только, если взаправду оно денежно и безопасно, я в доле.

--А то! Слушай меня – и не придется более браслеты носить и за веслом горбатиться. Только осточертел мне что-то Юг, хочу в иные края податься.

--Ты ж сам говорил – на Севере до сих пор война.

--Псу под хвост этот Север! В столице имперской настоящие деньги крутятся. Только пусть Аймер вперед посмотрит… если получится.

--А что так?

--Ты же слышал, когда ее осеняет. А ее с каждым годом все труднее из себя вывести. Уж мы с Юсташи и били ее, и голодом морили – хоть бы хны проклятой девке.

--Привыкла?

--Вроде того. Она как чувствует, когда со зла бьют, а когда нарочно, для дела. А если нарочно, так она не злится и не пугается.

Фабьен приумолк. Морщины на его лбу пошли волнами – думал.

--Слышь, Масе, а сколько лет ей?

--Да черт ее знает. Всяко больше десяти, но меньше пятнадцати.

--Стало быть, не такая уже мелкая. Так ты ее только бил?

--В каком смысле «только»? Бывало, и огнем учил, и железом.

--Не, я не про то. Не насильничал ты ее? Ежли что, я и подсобить могу…

--Ишь, услужливый попался! Нет, когда мы об этом кумекали с Юсташи, то со знающими людьми советовались. Говорят – молодая девица будущее зрит, пока девство сохраняет. Так что трахать ее – все равно, что куру резать, что золотые яйца несет. А если собственные яйца после каторги чешутся, то тут кругом готовных полно, у них летом в клиентах простой…

Фабьен насупился.

--А может, твоих знающих людей кума Юсташи подговорила? Из ревности? И все врали они?

Масе было не так легко смутить.

--И об этом я думал. Может, и так. Да тут препона другая, из-за чего того делать не следует. Вдруг ей понравится, а?

Мужчины расхохотались в голос, потом поочередно выпили.

--А про колодец, -- продолжал Масе, снова посерьезнев, -- это Аймер сама придумала. Говорит, способ старый, но верный, про него даже вроде в святом Писании есть…

--Она что, у вас и грамоте обучена?

--Ага. Еще до нас умела, а после и Юсташи с ней занималась. Ты не думай, мы ее вообще-то прилично содержали, как родную…

--То-то жалуешься, что страху в ней нет.

--Короче, пошастала она тут, нашла колодец, и предложила, что ее туда спустили. Для страху.

--А чего в нем страшного-то? Он же пустой.

--Увидишь…

---------------------

Уверяют, что со дна колодца днем видны звезды. Вранье. По крайней мере, со дна этого колодца было видно все то же раскаленное небо. Не подернутое пеленой пыли, как в городе, но все равно пышущее жаром.

Однако здесь было совсем не жарко.

Землетрясение, из-за которого вода ушла отсюда, не совсем прервало сообщение с ключами, питавшими некогда водоем. На дне была мокрая глина, из которой при каждом шаге проступала желтая жижа. Со стен капало. Эта сырость после жары наверху вначале была даже приятна, но с течением времени раздражала, а потом угнетала. И это еще было наименьшее из неудобств…

Эмер ( ее имя в Фораннане, как водится, переделали на южный лад, но она никогда не забывала настоящего) пошевелила руками, дернула веревку, проверяя, прочны ли узлы. Если бы имелась возможность освободиться, возник бы соблазн бросить начатое и вылезти наружу. Но Масе дело свое знал, и веревка была прочной – просмоленный морской канат. Впрочем, связаны у Эмер были только руки. Если все пойдет, как она задумала, а она не сможет пошевелиться, это кончится очень плохо. А сие ни к чему.

Канат был привязан к проржавевшей железной скобе, вбитой в стену колодца – верхней из полудюжины. По ним Эмер впервые спустилась сюда, когда обследовала развалины. Наверняка, когда поместье было заселено, и здесь была вода, колодец время от времени чистили. Облазив окрестности и осмотрев дно, Эмер додумалась до идеи, которую изложила Масе. Тот согласился. Он, в общем, не был злым человеком, мучать Эмер ему совсем не нравилось. А так он мог получить необходимое видение, не избивая ее.

Эмер тщательно подготовилась к спуску. Она с утра не ела и не пила ( не потому, что необходимо было соблюдать пост – просто трудно справлять нужду со связанными руками). Одежду, которую носила в городе, сменила на рубаху и штаны, какие испачкать не жалко. Она не знала, сколько пройдет времени, прежде чем ее посетит видение. Само же видение, казавшееся невыносимо долгим, займет в действительности несколько мгновений. Так бывало все годы, что они ее посещали. Лет этих было пять -- с тех пор, как Эмер исполнилось девять. По старым карнионским законам она уже год, как считалась бы совершеннолетней. Она не распространялась об этом, как о многом другом, благо никто не спрашивал. Юсташи и Масе достаточно было знать, что она – бездомная сирота, что вполне соответствовало истине. Кроме того, «опекуны» были уверены, что видения посещают Эмер с рождения. На самом деле этот ужасный дар пробудился в ней незадолго до их встречи.

Ее отца убили в самом начале смуты – вскоре после падения Тальви- Самозванца. Тогда по всему герцогству Эрдскому убивали карнионцев – и в Свантере тоже. Те, кто не успел сбежать. Угрозы в адрес южан, отбирающих кусок хлеба у коренных эрдов, сыпались еще с прошлого года, и были те, кто им поддались. Но отец Эмер не думал, что это его касается. Карнионская майолика находила на Севере большой спрос,и мастеров, умевших делать нарядную и недорогую посуду, принимали в герцогстве Эрдском с охотой. Отец Эмер жил в Свантере с юных лет, женился на местной уроженке и давно перестал считать себя южанином. В отличие от тех, кто разгромил его мастерскую и проломил ему голову.

Но не гибель отца разбудила дар Эмер. С ней бы она смирилась. Как ни страшно это звучало, в его смерти был какой-то смысл. Убийство имело причину.

Она не помнила, сколько прошло дней. Сказать по правде, она мало что помнила и понимала тогда. Сверре Дагнальд, новый герцог, привел войска к Свантеру. Тогда из города бросились не только южане. Уже было известно, как Дагнальд Нантгалимский Бык расправляется со своими противниками, а противником он мог счесть кого угодно. Тех, кто был связан с пресекшейся герцогской династией Йосселингов, с Тальви, с его ставленником – полковником Кренге, комендантом Свантера – он теперь был в плену. И само собой, карнионцев. Вдове южанина, убитого эрдскими патриотами, тоже стоило опасаться за свою жизнь. Поэтому мать собрала пожитки в узел, взяла Эмер за руку и сказала, что они уходят в Скель, к родственникам отца.

Улицы, ведущие к городским воротам, были забиты. Свантер – большой город, но Эмер никогда прежде не видела столько людей сразу. Людей, лошадей, повозок. Все они ломились вперед – богатые и бедные, безродные и знатные. Ругань висела над толпой, как пыль, перебиваемая плачем, визгом, конским ржанием, треском ломавшихся колес.

Мать крепко держала Эмер, опасаясь, что в давке их могут разлучить, и Эмер потеряется.

Но она не того опасалась.

Дальнейшее никогда не складывалось в памяти Эмер в цельную картину. Только обрывочные воспоминания, резкие, как слепящий свет, и невытравимые, словно клеймо. Несущаяся на всем скаку карета, кучер, нахлестывающий взмыленных коней, голос из окна: «Дави эту сволочь!», чудовищная сила, отрывающая мать от Эмер, жуткий крик, смешавшийся с хрустом костей…Эмер кинулась за матерью, кто-то выхватил ее из-под колес. Не помня себя, она вцепилась зубами в держащую ее руку. Человек выругался и разжал руку, и Эмер бросилась прочь.

Какое-то время – несколько часов, наверное, она бродила по опустевшим улицам, ничего не понимая – и не воспринимая. Потом до нее постепенно стало доходить, что произошло. Она вернулась, чтобы разыскать мать. И нашла ее.

Не все жители бежали из Свантера, большинство осталось. И уж конечно, не ушла похоронная команда, сбрасывавшая в ров трупы бродяг. В этом рву, среди прочих, была и мать Эмер.

Когда ров стали забрасывать землей, силы оставили Эмер, ноги у нее подогнулись. Ей сказали: «шла бы ты отсюда». И тогда, у могилы, Эмер впервые увидела будущее.

Нет. Будущие.

События, которым предстояло случиться, текли как река, но это река разделялась на множество потоков, растекавшихся во все стороны. Видение длилось не дольше, чем молния успевает осветить мрак, но за это время Эмер увидела, что станет со Свантером – и с ней самой, если она останется. Такого она не хотела, даже сейчас. Она встала и пошла прочь, оставив город казням, голоду и гражданской войне.

Направления Эмер представляла смутно, но знала, что ей надо идти в Карниону. Она последовала за другими беженцами. Нищенствовать и воровать оказалось не так трудно, как ожидалось. А потом она встретила Масе и Юсташи.

В каком-то смысле ей повезло --- если слово «везение» здесь вообще уместно. Но эти двое, по крайней мере, не сочли ее одержимой бесами. Они были карнионцами – суеверие уроженцев Древней земли вошло в поговорку, но зато они с младенчества впитали представление о том, что существуют люди, наделенные необычными свойствами. Почему – неважно, существуют, и все. Но, будучи ворами и мошенниками, они прежде всего желали извлечь из этого практическую пользу. Эмер пыталась растолковать им, что будущее – не одно, в зародыше их существует много, и чтоб осуществилось определенное, нужно сделать выбор. Поэтому главное в ее в ее видениях – успеть увидеть возможности, которые кроются в каждом действии, и выбрать правильное. Но они, кажется, не очень понимали. Эмер не винила их за это – вероятно, у нее просто не находилось подходящих слов. Юсташи и впрямь заботилась об ее образовании – в Фораннане им приходилось бывать в приличном обществе, и Эмер должна была соответствовать образу девочки из хорошей семьи. Но это не помогло. Прежде всего – не помогло самой Юсташи. Она сделала неверный выбор, убегая от холеры.

После этого до Масе как будто стало что-то доходить. Будущее зависело от того, что он выберет – оставаться в Карнионе или отправляться в бывший королевский домен. Масе привык к жизни на Юге, но приятель его, бывший каторжник, которого Масе собирался взять в долю, был известен в приморских городах, с ним проворачивать дела в приличных домах было затруднительно. Чтоб решиться, нужно было видение. И Эмер принялась изыскивать способ его получить.

Она ждала. Обмануться в ожиданиях было бы неприятно. Не обмануться – смертельно опасно. То, что надо.

Ей послышалось шуршание. Или чувства, усыпленные тишиной и тьмой, обманывают ее? Эмер впервые прибегла к этому способу. Боль стала бесполезна. Вместо гнева или злости она рождала глухое раздражение. Но при этом оставалась болью.

Шуршание? Или шипение? Нет, показалось…

Потом ее босых ног что-то коснулось. Скользкое, и более холодное, чем глина.

Эмер инстинктивно дернулась. Ее было очень трудно напугать. Но в каждом человеке – если только он не святой и не идиот – от природы заложен этот страх…

Эмер заметила гадюк в саду. Она знала, что змеи обычно находят приют в ямах и заброшенных колодцах. И надеялась, что если будет достаточно долго ждать, хоть одна змея да приползет.

Убежать было невозможно, добраться до железных скоб – тоже. Она сама загнала себя в ловушку. Но Эмер подпрыгнула, качнулась на канате и уперлась ступнями в стенку колодца. И закричала.

Но в промежутке и между этим, и мгновение, когда змея проползла по ее босым ногам, Эмер увидела все необходимое.

--------

Масе и Фабьен прибежали на крик, вытащили ее.

--Ну? – жадно спросил Масе, когда она перевалилась через каменный борт. – Видела?

Эмер молча протянула ему связанные руки. Он разрезал узлы. После этого она произнесла:

--Видела. Сейчас расскажу. Только пойду умоюсь. И – поесть вы оставили мне?

Фабьен и Масе переглянулись. Об этом они как-то не обеспокоились.

Эмер напилась воды из ручья, ополоснуло лицо и руки. Следовало бы и переодеться, но на это у нее не было сил, а Масе не хотел ждать.

Масе и Фабьен вернулись на прежнее место, с прискорбием обнаружив, что за дружеским разговором сыр как-то съелся, осталось всего ничего -- одна корка. Но Эмер и против корок не возражала, сжевала, не привередничая.

--Хватит уже жрать! – не выдержал Масе. – Говори, что видела!

--Тримейн, -- сообщила она. – Большие люди, большие деньги. Интриги, заговор. Вокруг императора. Можно сорвать куш. Если решишься.

--Тоже мне, удивила! Стоило в колодце сидеть. В столице всегда интриги, при дворе всегда заговоры. А во дворец так прямо и пустили: здрасте, мол, ваше императорское величество, можно мы из вашей казны малость черпанем?

--Не во дворце. Я видела другое. Сады, городские особняки, поместья…. Я покажу где. Я их узнаю. И деньги не императора… сдается мне, это его враги.

--Вот! – подхватил Фабьен. – Пощипать их, как это у нас на галере капитан говорил – пат-ри-о-ти-чес-кое деяние.

--А если…-- Масе осекся, но Эмер его поняла.

--Ты сказал – посмотреть, что ждет нас впереди. Я отследила по направлению, что ведет к Тримейну. Другие по сравнению с ним – что ветви рядом со стволом. Решать, конечно, тебе. Но скажи – я тебя раньше обманывала?

Масе насупился.

--Нет.

Фабьен тем временем разглядывал девчонку. Она казалась ему младше, чем раньше, младше, чем должна быть. Сущим ребенком. Может, из-за одежды и связанных на затылке в хвост волос – они делали ее похожей на портового шпаненка. Но взгляд и рано затвердевшие скулы были не детские. Эти скулы, линия рта, короткий прямой нос – вот и все, что было в ее внешности четкого и резкого. Остальное было неопределенное. Волосы темно-русые, какого-то воробьиного цвета. То есть , в Эрде они вполне бы считались темными, а здесь могли сойти за светлые. Глаза тоже были непонятно какие – то ли серые, то ли голубые. Ничего особенного, в общем.

Он спросил:

--А как ты определяешь, в какую сторону смотреть? Какое направление верное?

Эмер удивилась. Этот тип с рожей закоренелого уголовника задал вопрос, до которого Масе не додумался за пять лет.

И она ответила честно.

--Не знаю. Но вот птицы из северных краев улетают зимовать за море. Так я слышала, что если какая птица в полете ослепнет, она все равно найдет дорогу домой. Ей просто известно, куда лететь. – Она усмехнулась. – Только не вздумай выкалывать мне глаза, чтоб это проверить.

--Однако ж змея могла тебя ужалить.

--Могла. А что делать?

--Что, ради дядюшки своего готова и на смерть пойти?

--Дядюшка –не дядюшка, а надо спешить.

--Это в каком смысле?

--А никто не знает – эти способности, они на всю жизнь даны или нет. Может, когда я вырасту, они исчезнут. Так что надо успеть.

--Слышь, кум, мелкая, а понимает! – Фабьен пихнул Масе кулаком под ребро. – Надо ловить удачу за хвост. Если в Тримейне нас ждут деньги – мы их возьмем.

Масе со свистом выдохнул сквозь зубы:

--Ну, раз уж и ты считаешь, что надобно ехать в Тримейн, значит, судьба такая…

Он замолчал и покосился на свою подопечную.

Она сказала:

--Только но называй меня больше «Аймер». Ради твоей же безопасности говорю. Уж больно по карнионски это звучит. А в столице нынче не любят карнионцев. Меня зовут Эмер.