Слепое пятно

Римма несколько недель принимала пациентов вместе со своей наставницей. Наталья Борисовна была знаменитым нейрохирургом, за консультацией к которой приезжали со всех уголков страны. Все эти годы она жила профессией, но сейчас, в свои семьдесят, поддавшись уговорам родных, завершала блестящую карьеру. Римму она готовила себе на смену.

— Передаю все дела в золотые руки моей преемницы, — улыбалась она коллегам и пациентам, — а сама перееду на дачу и буду препарировать только овощи!

В последний день совместной работы, когда до прощального банкета оставалось несколько часов, доктора изучали результаты МРТ одного из пациентов.

— Что мы тут видим, девочка моя? — спросила Наталья Борисовна.

— Никаких отклонений, — Римма внимательно рассматривала запись, увеличивая некоторые участки.

— С первого взгляда так оно и есть, но вот здесь, — Наталья Борисовна ткнула пальцем в экран, — нерв погиб. Что мы можем сделать?

— Ничего, — не раздумывая ответила Римма, — оживить его невозможно. Со временем утрата компенсируется, а пациент адаптируется.

— Правильно, — ответила Наталья Борисовна, — но терапия всё равно нужна.

— Я назначу препараты, — кивнула Римма и улыбнулась. — Можете не подсказывать!

— И не думала! — женщина обняла её за плечи и с некоторой тоской сказала:

— С завтрашнего дня ты будешь тут полноправной хозяйкой.

* * *

После проводов наставницы Римма вернулась в кабинет. Рабочий день был давно окончен, но она снова включила компьютер и вывела на экран то самое МРТ. Где он, этот проклятый мёртвый нерв? Она так и не нашла его, хотя Наталья Борисовна вполне чётко обозначила область. Римма смотрела и так, и этак, но ничего не понимала. Пожилая докторша всегда видела что-то, чего не видела она. Римма — заучка, отличница, энтузиаст, светлый ум, но всё это ни в какое сравнение не идёт с простой, как трусы, гениальностью Натальи Борисовны.

Римму вдруг охватило отчаяние. Неужели ей уготована участь оставаться лишь тенью своей наставницы?

Она погасила свет, оставив гореть лишь настольную лампу, прилегла на кушетку, сложила руки на груди, закрыла глаза, подумала: «Вот бы мне её опыт и интуицию!»

Тишину кабинета нарушил стук в дверь. Римма скинула с себя дрёму, села на кушетку, сказала:

— Войдите!

Дверь не открылась, стук не повторился. Девушка выглянула в коридор. Его освещало несколько тусклых светильников — было уже поздно.

«Показалось», — решила девушка, вернулась в кабинет, остановилась перед зеркалом, висящим над раковиной, пригладила волосы. Из зазеркалья на неё взглянула Наталья Борисовна. Вернее — кто-то очень на неё похожий. Всегда весёлое, дружелюбное лицо наставницы было серьёзно и напряжено, глаза — пустые и холодные.

— Я отдам тебе свой дар, — голос зазеркалья был родным и знакомым, но без единой ноты тепла. — Мне он больше не нужен.

Дама из зазеркалья прижала ладонь к стеклу. Римма подняла свою руку и тоже приложила к зеркалу. Ледяной поток окутал её, и рука будто приклеилась к стеклу. Римма испугалась, лицо Натальи Борисовны исказилось злобной усмешкой:

— Расплатой станет жизнь пациента. Того, на кого укажу тебе я. Ты это сразу поймёшь. Согласна, моя девочка?

Римма пыталась отдёрнуть руку, но она как будто прилипла.

— Всего одна жизнь за сотни спасённых! — глаза наставницы сверкнули. — Ты превзойдёшь своего учителя, памятная табличка с твоим именем будет висеть на фасаде нашей больницы. Всё будет так, как в твоих самых смелых мечтах. Соглашайся!

Римма медлила.

— Или нет, — Наталья Борисовна в зеркале обиженно надула губу и начала растворяться.

Римма почувствовала, что теперь она может убрать руку с зеркала, но не сделала этого.

— Я согласна! Согласна! — крикнула она и впилась пальцами в стекло.

Когда она проснулась, за окном было совсем темно. Она посмотрела на часы — глубокая ночь. Кабинет. Её кабинет. Настольная лампа, ушедший в спящий режим компьютер.

— Какая идиотка! Завтра тяжёлый день, а я совсем не отдохнула, а лишь накрутила себя, — вздохнула Римма. — Стоит поехать домой хотя бы принять душ.

Она пошевелила мышку, приводя компьютер в чувство. На экране было пресловутое МРТ. Но теперь Римма видела всё. Каждый кровеносный сосуд, каждый нерв, импульсы, которые светились, бегая по экрану. И она увидела то, о чём говорила Наталья Борисовна сегодня днём. Мёртвый нерв, совсем крохотный, нарушал светящееся великолепие системы. Это было открытие. Домой Римма не поехала.

Она открывала истории болезней, просматривала сложнейшие снимки, и тут же, без малейших усилий, в её сознании вспыхивал идеальный план лечения. Ошеломляюще. Превосходно. Гениально.

Наскоро сполоснувшись в душевой для сотрудников, она вернулась в кабинет, взглянула в зеркало. На нём отчётливо виделся отпечаток ладони. Взяв влажную салфетку, Римма попыталась избавиться от него, но ничего не получалось — след руки не исчезал.

«Неужели это был не сон?» — подумала она, но размышлять ей было некогда, потому что пришёл её первый настоящий пациент.

* * *

Сначала про неё говорили как про ученицу Натальи Борисовны, но вскоре она обрела славу доктора, спасающего даже безнадёжных пациентов. Всё было именно так, как она когда-то загадывала.

В каждом, кто оказывался на её операционном столе, Римма видела возможную плату, которую она должна внести за дар. Иногда, когда пациент был стар или с серьёзной патологией, она мысленно просила, чтобы это был именно он. В голове у неё был план, каким образом она принесёт жертву, и никто, совершенно точно, не заподозрит её в... убийстве.

Шли годы, ничего не происходило, но ощущение висящего над ней Домоклова меча не проходило. И день, когда он опустился на её шею, всё же настал.

В больницу привезли восьмилетнего мальчишку, который упал с велосипеда. Субдуральная гематома, пустяковая операция, с которой справится заурядный доктор. Но идти должна была Римма, она это чётко чувствовала, её тянуло в операционную, и, несмотря на то, что экстренно оперировать должен быть другой хирург, вызвалась она.

Увидев мальчика, она ощутила, как много силы, энергии и задора в лежащем перед ней пока ещё маленьком человеке. Неужели неудачное падение в мгновение приговорило его к смерти.

Римма взяла скальпель, разрезала кожу, обнажила черепную коробку, взяла пилу, начала пилить. Запахло палёной костью. До сих пор Римма так и не смогла привыкнуть к этому запаху. Вскрыла череп. Гематома большая, но избавиться от неё ничего не стоит. Ничего не стоит сделать и так, чтобы пациент не проснулся после наркоза. Один предательский укол, один намеренно неверный разрез, множество других способов...

Римма вышла из операционной.

— Передайте родителям ребёнка, что с их сыном всё хорошо, — с тяжким вздохом, таким, с которым обычно сообщают о смерти, сказала она дежурившей медсестре.

Вернувшись в кабинет, Римма взглянула на вечно грязное зеркало и не увидела своего отражения. Повазюкала по стеклу полотенцем, посмотрела снова. Пустота. Машинально, ещё не понимая, что происходит, она взяла телефон, включила фронтальную камеру — её на экране не было. Сделала несколько снимков: стол, кресло, окно позади, а сама она — невидимка. В панике ощупала своё лицо, похлопала по бёдрам, осмотрела руки. Всё на месте. Подошла к шкафу со стеклянными дверцами... И там нет.

«Не самая большая проблема! Ерундовое наказание за невыполнение договора», — думала она, успокаивая себя.

Внешне ничего не изменилось. Коллеги вели себя как обычно. Их отражения в предметах она видела, и они, по всей вероятности, видели её. Римма ни с кем не говорила о том, что с ней происходит, стала замкнутой. Она по-прежнему вела приёмы и оперировала. Раньше её жизнь была наполнена тревогой из-за расплаты за дар, теперь её существование превратилось в вечные попытки доказать самой себе, что она просто есть, что она не призрак, а реальный объект с человеческим телом, приятным лицом, длинными вьющимися волосами.

Она искала себя везде — в отражении витрин, в пузатой блестящей кастрюле, в скальпеле, в диске электропилы, но нигде не находила. Она была выдающимся нейрохирургом, гением медицины, за неё молились, ей возносили хвалу. Но Римма стала пустотой для самой себя.

Она думала, что сможет с этим смириться, но однажды, выходя из душевой кабины, она стёрла конденсат с большого зеркала в ванной комнате и уже привычно не увидела своего отражения. Она всегда любила смотреть на себя с мокрыми волосами, покрытую капельками воды. Наносила ухаживающие крема, выставляя вперёд ногу. Ей нравилось своё отражение! Римма обожала рисовать стрелки, подводить губы, улыбаться себе, подмигивать. Как давно она этого не делала! Она даже не помнит, как она выглядит. Старые, даже детские снимки, тоже оказались пусты... Они стёрли её отовсюду!

* * *

— Я понимаю, о чём ты говоришь, — кивнула Наталья Борисовна, отвлекаясь от подгоревших пирогов, — очень хорошо понимаю.

— Что же мне делать? — спросила Римма, отмечая про себя, что пальцы наставницы, привыкшие к тонкой хирургической работе, совсем не подходят для кухни.

— Попроси у них второй шанс, моя девочка, — Наталья Борисовна сунула Римме скалку и колобки теста, чтобы та их раскатала.

— А если они не согласятся? — тесто намертво прилипло к скалке, но Римма продолжала катать её по присыпанному мукой столу.

— Может, и не согласятся, — пожала плечами Наталья Борисовна, а затем села на стул, взяла Риммины руки в свои и серьёзно сказала:

— Но если они будут щедры, в этот раз сделай так, как они хотят.

— Вы... тоже? — осенило Римму. — С первого раза?

Наталья Борисовна коротко кивнула, прижала палец к губам и крикнула вглубь дачного домика:

— Милый, помоги нам с долбанными пирогами!