Слоистость

Часть первая. Пробуждение

Из личных записей майора А.Н. Северцева:

Говорят, умирающие видят туннель, заканчивающийся светом. Моё пробуждение было похоже на движение в обратном направлении – из абсолютной тьмы небытия к тусклому, размытому пятну сознания. Только потом я узнал, что процесс выхода из анабиоза занимает около шести часов. Мне он показался и мгновением, и вечностью.

Первым вернулся слух. Мерное гудение системы жизнеобеспечения, тихое пощёлкивание датчиков, шорох циркулирующего воздуха. Звуки, которые я слышал каждый день на тренировках, и которые теперь, спустя восемьдесят три года, остались неизменными. Техника живёт дольше людей. Может быть, в этом есть какая-то ирония.

Потом появилось ощущение тела – тяжесть в конечностях, сухость во рту, лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Система постепенно возвращала меня к жизни, разогревая замёрзшие ткани, запуская кровообращение, пробуждая нейронные связи. Биологическая машина медленно выходила из спящего режима.

Последним вернулось зрение. Я смотрел на своё отражение в полированной переборке капсулы, и оно казалось мне чужим. То же лицо, что и восемьдесят три года назад – ни единой новой морщины, ни единого седого волоса. Законсервированный фрагмент прошлого. Музейный экспонат.

– Доброе утро, майор Северцев, – произнёс мягкий женский голос. – Дата пробуждения: 15 сентября 2121 года, время 07:42 по Гринвичу. Все системы работают в штатном режиме. Как вы себя чувствуете?

– Как будто я проспал чертовски долгий сон, – мой голос звучал хрипло, непривычно. – Автопилот? Почему пробуждение автоматическое?

– Подтверждаю: пробуждение осуществляется согласно протоколу 'Аврора-7'. Корабль вошёл в атмосферу Земли и совершит посадку через 47 минут.

Что-то было не так. В наших инструкциях не было никакого протокола Аврора-7. И почему автоматическое возвращение? Где сигнал с Земли? Где команда встречающих?

– Компьютер, данные по текущей ситуации на орбите. Другие корабли, спутники связи...

– Доступ к данным ограничен протоколом 'Аврора-7'.

Я попытался сесть. Тело слушалось плохо – мышцы, хоть и поддерживаемые во время анабиоза специальной электростимуляцией, отвыкли от движения. В иллюминатор был виден краешек Земли – непривычно тусклый, словно затянутый серой пеленой.

– Компьютер, визуальное увеличение, правый иллюминатор.

– Функция недоступна. Активирован протокол...

– ...Аврора-7, да. Я понял.

Что-то случилось, пока я спал. Что-то настолько серьёзное, что даже бортовой компьютер запрограммирован скрывать информацию. Но почему тогда автоматическое возвращение? Почему не оставить меня в анабиозе, если ситуация настолько критическая?

Я помнил день старта. 20 июня 2038 года, космодром Байконур. Катя махала мне рукой со смотровой площадки. На ней было её любимое голубое платье с белыми бабочками. Я вернусь, – сказал я тогда. Она кивнула с серьёзным видом, как будто действительно понимала. Шесть лет – в этом возрасте время ещё кажется бесконечным, а обещания взрослых – нерушимыми.

Официально это была научная экспедиция. Исследование пространственно-временных аномалий в системе Проксимы Центавра. Загадочные искажения, необъяснимые сигналы, перспективы прорыва в физике высоких энергий – всё как полагается. Журналисты писали о новой эре в истории космонавтики. Политики говорили о триумфе международного сотрудничества.

Но было что-то ещё. Что-то в глазах генерала Строгова, когда он инструктировал нас перед полётом. Что-то в интонациях врачей, готовивших нас к анабиозу. Словно они знали что-то, чего не знали мы.

– Внимание: начинаю процедуру посадки. Пожалуйста, займите положение согласно инструкции.

Я откинулся на спинку кресла. Снаружи появилось характерное свечение – корабль входил в плотные слои атмосферы. Сквозь багровое зарево я пытался разглядеть очертания континентов, огни городов. Но видел только серую пелену облаков.

– Высота 80 километров. Скорость снижения в пределах нормы.

Серая пелена постепенно редела. Сквозь неё проступали странные геометрические структуры – словно гигантский сот, раскинувшийся до горизонта.

– Высота 40 километров. Приготовьтесь к торможению.

Что-то промелькнуло в облаках – какой-то объект, слишком быстрый, чтобы разглядеть его форму. Потом ещё один.

– Внимание: обнаружены внешние сигналы. Активирую протокол защиты.

– Что за сигналы? Компьютер!

– Информация ограничена протоколом 'Аврора-7'.

Корабль вздрогнул. По обшивке пробежала серия странных вибраций, не похожих на обычную болтанку при посадке. Как будто что-то... ощупывало нас снаружи.

– Высота 10 километров. Начинаю финальное торможение.

Облака расступились. Подо мной раскинулся город будущего: сверкающие шпили небоскрёбов, летающие машины, похожие на серебристых рыб, радужные купола над парками и площадями. Прекрасный, невозможный город из детских фантазий.

Слишком прекрасный.

– Компьютер, это... это действительно Земля?

– Подтверждаю: посадка осуществляется на космодроме имени Циолковского, Российская Федерация, Земля.

– А что я вижу за иллюминатором?

Пауза. Первая за весь разговор.

– Вы видите реальность, майор Северцев. Первый слой реальности.

Часть вторая. Встреча

Из протокола первичного контакта СВА с объектом Хронос-7-А (Северцев А.Н.):

Существует определённая ирония в том, что первым представителем новой реальности, которого встречает каждый вернувшийся, становится не человек, а его имитация. Мы называем их Проводниками – программы, чья единственная функция заключается в том, чтобы смягчить первый контакт, создать иллюзию преемственности между прошлым и настоящим. Но даже самая совершенная имитация остаётся имитацией. Рано или поздно возвращенец замечает неестественность движений, механистичность речи, странные паузы между репликами. И это становится первой трещиной в идеальном фасаде нового мира.

Из личных записей майора А.Н. Северцева:

Она ждала меня у трапа – женщина в белоснежном комбинезоне с эмблемой в виде спирали ДНК, закрученной внутри песочных часов. Идеальная осанка, безупречная улыбка, странно знакомые черты лица. Как будто художник, рисуя её портрет, использовал усреднённые параметры тысяч других лиц.

– Добро пожаловать домой, майор Северцев, – её голос был мелодичным, но в интонациях чувствовалась какая-то... неестественность. – Я доктор Виктория Сергеевна Захарова, Служба Временной Адаптации. Мы ждали вашего возвращения.

Я огляделся. Посадочная площадка космодрома казалась удивительно пустой – никаких встречающих, никакой прессы, никаких официальных лиц. Только охранные дроны, парящие по периметру.

– Где комитет по встрече? Где научная группа? Должен быть хотя бы медицинский персонал...

– В этом нет необходимости, майор. Все необходимые процедуры будут проведены в здании СВА. Прошу, следуйте за мной.

Она двинулась к ожидающей нас машине – не летающей, как те, что я видел в небе, а вполне обычной, колёсной. Первое несоответствие в идеальной картине будущего.

– Виктория Сергеевна, – я намеренно сделал паузу перед её отчеством, наблюдая за реакцией. – Как давно существует ваша организация?

– Служба Временной Адаптации была создана в 2047 году, через одиннадцать лет после запуска программы 'Хронос'.

– А вы лично как давно в ней работаете?

– Двадцать три года, четыре месяца и девятнадцать дней, – ответила она без секунды раздумья.

Второе несоответствие. Человек не способен с такой точностью помнить подобные даты без предварительной подготовки. Если только...

– Вы андроид?

Она повернулась ко мне. В её глазах промелькнуло что-то похожее на удивление – слишком человеческое выражение для искусственного интеллекта.

– Нет, майор. Я – Проводник. Это... несколько иная форма существования.

– Объясните.

– Пока не могу. Сначала вам нужно пройти процедуру темпоральной адаптации. Это стандартный протокол.

Мы ехали по широкому проспекту мимо сверкающих башен. Город будущего раскинулся вокруг нас во всём своём невозможном великолепии. Летающие машины скользили между небоскрёбами, люди в радужных одеждах спешили по своим делам, в парках цвели какие-то удивительные растения. Всё как в старых фантастических фильмах, которые я смотрел в детстве.

– Знаете, что меня больше всего поражает? – сказал я, глядя в окно. – Не технологии. Не архитектура. А люди. Они все... счастливы. Слишком счастливы.

– Разве это плохо?

– Это неестественно. Человеческое счастье всегда неполно, всегда омрачено тенью будущих потерь. Без этого понимания конечности, без этой горечи – это уже не счастье. Это анестезия.

Виктория промолчала. Её руки на руле не дрогнули, но что-то изменилось в атмосфере салона. Как будто невидимый барьер между нами стал чуть тоньше.

– Вы очень проницательны, майор, – сказала она наконец. – Возможно, даже слишком.

– Для чего?

– Для первого слоя реальности.

Машина остановилась перед высоким зданием из стекла и металла. На фасаде – та же эмблема, что и на комбинезоне Виктории: спираль ДНК в песочных часах.

– Приехали, – сказала она. – Здесь вас ждёт куратор. Он... объяснит больше.

– А вы?

– Моя задача выполнена. Я была вашим Проводником между слоями. Теперь вы готовы двигаться дальше.

– Мы ещё увидимся?

Она улыбнулась – в этот раз почти по-человечески.

– В этой форме – нет. Но, возможно, вы встретите меня... иначе.

Я вышел из машины. Когда обернулся, Виктории уже не было на водительском сиденье. Да и сама машина выглядела странно прозрачной, словно начала растворяться в воздухе.

Третье несоответствие. Но почему-то оно уже не вызывало удивления.

Часть третья. Куратор

Из служебной записки СВА, гриф Особой важности:

Психологический профиль объекта Хронос-7-А демонстрирует крайне высокий уровень резистентности к манипуляциям сознанием. Предполагаем, что это связано с особенностями подготовки космонавтов того периода – они были обучены замечать мельчайшие несоответствия в окружающей среде, анализировать их и делать выводы. Возможно, именно поэтому первоначальный план эксперимента оказался неэффективен. Рекомендуется перейти к протоколу Бездна.

Из личных записей майора А.Н. Северцева:

В приёмной Службы Временной Адаптации не было никого, кроме меня и пожилого человека в строгом чёрном костюме. Он сидел в кресле у окна, читая какую-то книгу в старомодном бумажном переплёте. Когда я вошёл, он поднял глаза – удивительно живые, яркие на фоне его седых волос и морщинистого лица.

– Майор Северцев, – он отложил книгу. – Присаживайтесь. Меня зовут Игорь Валентинович. Просто Игорь Валентинович, без фамилии – она давно утратила значение.

Я сел в кресло напротив. На столике между нами лежала его книга – «Солярис» Станислава Лема. Потрёпанное издание 1976 года, если верить надписи в углу обложки.

– Интересный выбор литературы, – заметил я. – Особенно в контексте нашей встречи.

– Вы читали?

– Конечно. История о контакте с чем-то настолько чуждым человеческому разуму, что любые попытки коммуникации обречены на провал. О том, как разум создаёт фантомы из собственных воспоминаний, пытаясь осмыслить непостижимое.

– И что вы думаете об этой метафоре сейчас, глядя на наш прекрасный новый мир за окном?

Я посмотрел в окно. Сверкающие башни, летающие машины, счастливые люди – всё как в голливудском фильме о будущем. Слишком идеально. Слишком... кинематографично.

– Я думаю, что ваш 'прекрасный новый мир' – такой же фантом. Проекция коллективных представлений о будущем из моего времени. То, что мы, люди начала двадцать первого века, хотели бы увидеть, проснувшись через восемьдесят лет.

– Проницательно, – он улыбнулся. – Но если это так, то зачем? Зачем создавать такую сложную иллюзию?

– Чтобы защитить наш рассудок от чего-то худшего. От настоящей реальности.

Игорь Валентинович достал из ящика стола маленькую красную капсулу.

– Вы правы, майор. Это действительно защитный механизм. Первый слой реальности – самый поверхностный, самый... гуманный. Большинство возвращенцев предпочитают остаться здесь. Жить в мире своих надежд и мечтаний.

– Но не все?

– Нет. Некоторые, как вы, слишком... проницательны. Слишком хорошо видят несоответствия, трещины в фасаде утопии. Им мы предлагаем выбор.

Он положил красную капсулу на стол между нами.

– Это ключ ко второму слою реальности. К миру, который ближе к истине. Но должен предупредить: путь назад будет закрыт. Вы уверены, что хотите этого?

Я взял капсулу. Повертел в пальцах, разглядывая, как свет играет на гладкой поверхности.

– Знаете, что самое страшное в вашем предложении? Не то, что оно может открыть мне какую-то ужасную правду. А то, что эта 'правда' может оказаться очередной иллюзией. Ещё одним слоем лжи, призванным скрыть что-то ещё более страшное.

– А если так?

– Тогда возникает вопрос: сколько всего слоёв? И есть ли вообще дно у этой пропасти?

Игорь Валентинович снова улыбнулся – но теперь в его улыбке появилось что-то новое. Что-то похожее на... уважение?

– Немногие задают такие вопросы, майор. Большинство торопится проглотить капсулу, думая, что следующий слой реальности обязательно окажется последним, истинным. Что нужно только набраться храбрости и сделать этот последний шаг...

– А вы? Вы знаете, сколько на самом деле слоёв?

Он помолчал, глядя в окно на сверкающий город.

– Я был таким же, как вы, майор. Участником программы 'Хронос', только более раннего запуска. И я тоже хотел знать правду. Всю правду.

– И что вы нашли?

– Достаточно, чтобы стать Куратором. Недостаточно, чтобы перестать искать.

Я сжал капсулу в ладони. Она была тёплой – теплее, чем должен быть неодушевлённый предмет.

– Если я приму её... что я увижу?

– Мир без фильтров утопии. Мир таким, каким он стал после... после всего, что случилось за эти восемьдесят лет.

– А моя семья? Моя дочь?

– Система социального учёта хранит все данные. Но должен предупредить: некоторые вещи легче пережить, оставаясь в неведении.

Я покачал головой.

– Нет. Я должен знать. Даже если это причинит боль – я должен знать правду о том, что случилось с моей дочерью, с миром, который я оставил. Иначе зачем было возвращаться?

– Как знаете, – он вздохнул. – Но позвольте дать совет: когда окажетесь там, не торопитесь судить то, что увидите. Иногда то, что кажется антиутопией на первый взгляд, при ближайшем рассмотрении оказывается... единственным возможным путём выживания.

Я проглотил капсулу.

Часть четвёртая. Второй слой

Из дневников доктора И.В. Соколова (позже известного как Куратор):

Трансформация сознания при переходе между слоями реальности напоминает процесс пробуждения от глубокого сна. Сначала – момент дезориентации, когда разум отчаянно цепляется за осколки привычной картины мира. Потом – медленное, болезненное осознание новой реальности. И наконец – самое страшное: понимание того, что этот процесс может повторяться бесконечно, что каждое пробуждение может оказаться лишь переходом в новый, более глубокий сон...

Из личных записей майора А.Н. Северцева:

Говорят, умирающий в последние мгновения видит всю свою жизнь, промелькнувшую перед глазами. Распад реальности оказался похож на этот процесс, только запущенный в обратном порядке: вместо воспоминаний из прошлого перед глазами проносились образы настоящего, которые тут же рассыпались, обнажая что-то иное, скрытое под ними.

Сначала исчезли цвета. Радужные одежды прохожих поблёкли, превратившись в однообразные серые комбинезоны. Хрустальные башни потускнели, их сверкающие грани растворились, обнажив бетонные соты – бесконечные ячейки, набитые людьми как муравейник. Небо из лазурного стало грязно-жёлтым, затянутым вечной пеленой смога.

– Процесс трансформации завершён на 43%, – голос Игоря Валентиновича доносился словно сквозь толщу воды. – Майор Северцев, вы меня слышите?

– Да, – собственный голос казался чужим. – Это... это похоже на настройку частот. Как будто кто-то медленно поворачивает ручку радиоприёмника, и сквозь белый шум проступает истинный сигнал.

– Хорошая метафора. Продолжайте наблюдать и описывать свои ощущения.

Звуки тоже изменились. Исчез фоновый гул летающих машин, вместо него появился другой звук – низкое, едва различимое гудение, идущее словно отовсюду сразу. Как будто где-то в глубине работала гигантская машина, поддерживающая жизнь этого улья.

– Процесс трансформации завершён на 67%. Внимание: приближаемся к критической точке восприятия.

Запахи. Странно, но только сейчас я осознал, что в верхнем мире их почти не было – стерильная чистота утопии. Теперь же воздух был наполнен множеством оттенков: острый химический привкус рециркулированного воздуха, тяжёлый запах человеческих тел, спрессованных в тесных квартирах человейников, металлический привкус на языке.

– 84%. Майор, приготовьтесь к финальной фазе.

Последним изменилось восприятие пространства. Стены кабинета словно раздвинулись, открывая истинные масштабы. Бесконечные коридоры, переходы, лестницы – трёхмерный лабиринт, уходящий вверх и вниз насколько хватало глаз. И везде – люди. Молчаливые фигуры в серых комбинезонах, снующие по своим делам как клетки в кровеносной системе этого чудовищного организма.

– Процесс завершён. Как вы себя чувствуете?

Я моргнул. Игорь Валентинович тоже изменился – его строгий чёрный костюм превратился в серый комбинезон с золотой нашивкой Службы Временной Адаптации. Но глаза остались прежними – живыми, внимательными.

– Как будто... проснулся, – сказал я. – Или наоборот – как будто до этого бодрствовал, а теперь погрузился в странный сон.

– Это нормальная реакция. Ваш мозг пытается совместить два противоречащих друг другу набора воспоминаний: то, что вы видели в верхнем слое, и то, что видите сейчас.

– А что я вижу сейчас? Что это за место?

– Улей №459, сектор 7. Один из десяти тысяч подобных комплексов, где живёт большая часть оставшегося человечества.

– Оставшегося? Сколько... сколько нас осталось?

– В этом улье – около миллиона человек. Всего в комплексах подобного типа – около трёх миллиардов.

– А остальные шесть?

Он отвернулся к окну. За мутным пластиком виднелись очертания соседнего улья – такой же исполинской конструкции из бетона и стали.

– Вы торопитесь, майор. Некоторые вещи лучше узнавать постепенно.

– Я хочу знать о своей семье. О дочери.

Он кивнул, словно ожидал этого вопроса.

– Екатерина Андреевна Северцева, 2032 года рождения. Проживала здесь, в секторе 7, улей 459, ячейка 12008. Была замужем за Николаем Петровичем Востряковым. Трое детей. Скончалась в 2099 году от сердечной недостаточности.

Сухие факты, цифры, даты. Вся жизнь, уместившаяся в несколько строчек личного дела.

– Она... она жила здесь? В этих условиях?

– Да. Как и большинство людей её поколения, она адаптировалась. Работала в системе жизнеобеспечения улья, вырастила детей. Её старший сын, Андрей – ваш внук – до сих пор жив. Проживает в секторе 12, улей 781.

– Я хочу его увидеть.

– Это... проблематично. Видите ли, в его реальности вы всего лишь легенда. Героический дед, пожертвовавший собой ради науки. Ваше появление может травмировать его психику.

– Вы боитесь, что я расскажу ему правду? О верхнем слое, об этом вашем эксперименте с реальностями?

– Нет, майор. Мы боимся, что вы сами ещё не готовы к правде.

Он достал из ящика стола синюю капсулу.

– Есть и третий слой. То, что скрывается за стенами ульев. Истинная причина, по которой человечество оказалось заперто в этих железобетонных коконах. Но я настоятельно рекомендую вам подождать. Освоиться здесь, осмыслить увиденное.

– А если я хочу знать всё сейчас?

– Тогда вы рискуете не только своим рассудком, но и... скажем так, целостностью своей личности. Некоторые вещи невозможно развидеть, майор. Некоторые знания меняют человека необратимо.

Я протянул руку.

– Дайте капсулу.

Вы уверены?

– Нет. Но я должен знать. Должен понять, ради чего моя дочь прожила жизнь в этой бетонной клетке. Ради чего человечество заперло себя в эти ульи.

Он положил синюю капсулу мне на ладонь.

– Да хранит вас Бог, майор Северцев. Хотя... возможно, там, куда вы отправляетесь, даже Бог бессилен.

Часть пятая. Улей

– Нет, – я покачал головой. – Сначала я хочу увидеть это место. Понять, как здесь жила моя дочь. Как живут люди.

Игорь Валентинович кивнул, словно ожидал такого решения.

– Разумно. Я дам вам временный пропуск. Он позволяет перемещаться по общественным зонам улья. Только... держитесь подальше от технических уровней. Там вы можете увидеть нечто, к чему пока не готовы.

Пропуск оказался простой пластиковой карточкой с голографической меткой. Как только я взял её в руки, на запястье проявилась светящаяся цифра: 459-7-П. Номер улья, сектор и уровень допуска.

– Это временная метка, – пояснил Куратор. – Здесь всё держится на учёте и контроле. Каждый человек должен быть отмечен, каждое перемещение зафиксировано. Иначе система жизнеобеспечения не сможет правильно распределять ресурсы.

Я вышел в коридор. Теперь, когда первый шок от трансформации прошёл, детали нового мира проступали всё чётче. Стены из серого пластобетона, покрытые тонкой плёнкой фосфоресцирующего мха – естественное освещение и природный очиститель воздуха в одном. Утилитарность, доведённая до эстетики.

Люди двигались почти бесшумно – годы жизни в улье научили их экономить не только пространство, но и звук. Взгляды скользили мимо, никто не смотрел в глаза. Но я чувствовал их внимание – они замечали чужака, просто научились не показывать этого.

Информационные панели на стенах транслировали потоки цифр: уровень кислорода, температура, влажность, концентрация углекислого газа. Время от времени появлялись сообщения: «Сектор 7-G: повышенный расход воды, рекомендовано сократить потребление», «Уровень B-12: плановая санитарная обработка через 15 минут».

Я шёл наугад, позволяя течению людского потока нести меня. Коридоры ветвились, расходились и снова сходились, образуя трёхмерный лабиринт. Но в этом хаосе была система – цветовые линии на полу, указатели, маршрутные схемы. Город-улей жил по своим законам, непостижимым для чужака, но абсолютно логичным для его обитателей.

На седьмом уровне я нашёл Урнохранилище. Это название показалось странно архаичным для мира будущего, но, войдя внутрь, я понял его уместность. Бесконечные ряды ниш в стенах, в каждой – маленькая урна с прахом и код на металлической пластинке. Здесь не было места для памятников и пышных надгробий – только номера, даты и немного пепла.

– Вы ищете кого-то конкретного? – служитель возник беззвучно, как и все в этом мире. Пожилая женщина в сером халате с белой нашивкой.

– Да. Екатерина Андреевна Северцева. Год смерти 2099.

Она провела рукой по сенсорной панели.

– Сектор 14, ряд 273, ниша 89.

Урна была маленькой – не больше чайной чашки. На пластинке код: 459-7-320108-ЕАС. Её личный номер в системе. Вся жизнь, весь путь от той маленькой девочки в голубом платье с бабочками до пожилой женщины, умершей в бетонной ячейке улья, уместились в горстку пепла и несколько цифр.

– Прости, Катя, – прошептал я. – Я должен был быть здесь. Должен был защитить тебя от... этого.

– Вы родственник? – служительница смотрела с профессиональным участием.

– Отец. Я... я был в длительной командировке.

Она кивнула, не выказав удивления. Возможно, в мире ульев такие истории были обычным делом.

– Хотите посмотреть личное дело? У нас хранятся базовые данные о каждом.

На экране появились строчки текста. Даты, события, сухие факты: образование получила в Образовательном блоке №12, работала в системе воздухоочистки, вышла замуж, родила троих детей. Последняя запись: Рецикл завершён успешно, прах помещён в хранилище.

Рецикл. Даже смерть здесь стала частью системы жизнеобеспечения.

– А её дети? – спросил я. – Есть данные о них?

– Младшие умерли раньше неё. Андрей жив, работает в техническом секторе соседнего улья. Хотите его идентификационный номер?

– Нет, – я покачал головой. – Только... можно узнать его маршрут? Где его обычно можно встретить?

Она нахмурилась, но ответила:

– По рабочим дням он проходит через центральный транзитный узел в 18:30. Возвращается с технической смены.

Я дождался его в тот же вечер. Стоял в толпе возвращающихся рабочих, смотрел, как он идёт мимо – высокий мужчина в потёртом комбинезоне с технической нашивкой. В его походке, в повороте головы было что-то неуловимо знакомое – может быть, от Кати, а может быть, от меня самого.

Он прошёл совсем рядом. Я мог протянуть руку, окликнуть его. Сказать: «Здравствуй. Я твой дед. Тот самый, из легенды».

Но что потом? Что я мог ему дать, кроме разрушенной веры в красивую сказку о героическом предке? Что я мог предложить взамен той жизни, к которой он привык?

Я смотрел, как он уходит в сторону жилых секторов. Потом достал синюю капсулу.

– Прости, внук, – прошептал я. – Но я должен узнать правду. Должен понять, почему всё стало... таким.

Часть шестая. Бездна

Из архива СВА, запись разговора двух операторов системы наблюдения:

- Знаешь, что самое странное в третьем слое? Не мутанты. Не пустыня. Даже не то существо в небе.

- А что?

- То, что всё это – тоже иллюзия. Просто... более честная.

Из личных записей майора А.Н. Северцева:

Трансформация на этот раз была другой. Не постепенное растворение реальности, а мгновенный переход – как удар тока через всё тело. На миг мне показалось, что я вижу структуру собственного сознания: слои восприятия, наложенные друг на друга как геологические пласты, и трещины между ними, через которые сочилось что-то... иное.

Стены улья стали прозрачными. Нет, не прозрачными – они просто перестали быть важными для моего восприятия, как перестают быть важными декорации в театре, когда ты вдруг осознаёшь, что сама пьеса – лишь условность, игра знаков и символов.

Я увидел людей – но теперь они были... другими. Серые комбинезоны исчезли, обнажив странные наросты на коже, похожие на хитиновые пластины. Там, где раньше были лица, теперь виднелись сложные респираторные системы, вросшие прямо в плоть. Но главное – их движения. Они двигались не как отдельные существа, а как клетки единого организма, подчиняясь какому-то общему, непостижимому ритму.

– Узнаёте? – голос Игоря Валентиновича тоже изменился, став глубже, словно шёл откуда-то из недр земли. – Это всё те же люди. Просто теперь вы видите их... адаптацию.

– К чему? Что заставило нас... измениться так?

– Выйдемте наружу. Вы должны увидеть сами.

Мы поднялись на технический уровень. Здесь обычно работали инженеры жизнеобеспечения – такие, как мой внук. Теперь я понимал, почему Куратор не хотел, чтобы я приходил сюда раньше.

Существа в инженерных отсеках едва напоминали людей. Их тела срослись с машинами, образуя жуткий симбиоз плоти и металла. Но они не выглядели страдающими – наоборот, в их движениях была какая-то жуткая грация, словно они наконец обрели свою истинную форму.

– Это добровольная мутация, – пояснил Куратор. – Мы не заставляли никого. Просто... дали возможность выжить.

Последняя дверь открылась, впустив поток красноватого света. Мы стояли на смотровой площадке, когда-то бывшей крышей небоскрёба. Теперь здесь была защитная сфера из какого-то сверхпрочного материала.

То, что я увидел за ней, навсегда изменило моё понимание реальности.

Небо было живым. Не в поэтическом смысле – оно действительно жило, пульсировало, переливалось сложными узорами, которые складывались в геометрические фигуры, недоступные человеческому пониманию. И в этих узорах мелькали... фрагменты чего-то настолько чуждого, что разум отказывался их воспринимать.

– Они пришли в 2047 году, – сказал Куратор. – Не с других планет – из другого измерения реальности. Мы так и не поняли, было ли это вторжением или просто... случайным соприкосновением миров. Но наша атмосфера начала меняться. Земля стала непригодной для жизни – прежней жизни.

– И мы... приспособились?

– У нас не было выбора. Часть человечества укрылась в ульях, начала процесс контролируемой эволюции. Другие погибли. Третьи... изменились иначе.

Я смотрел на существ, скользящих между руинами старого мира. Их машины, похожие на ржавых насекомых, двигались по какой-то непостижимой логике. А над всем этим пульсировало живое небо, порождая узоры, от которых болели глаза и плавился рассудок.

– Зачем? – спросил я. – Зачем было возвращать меня? Зачем все эти слои реальности, весь этот... маскарад?

– Потому что мы все ещё надеемся понять. Каждый возвращенец видит это иначе. Каждый новый взгляд из прошлого даёт нам новую перспективу, новый шанс осознать... Что это? Следующая ступень эволюции вселенной? Вторжение высшего разума? Или, может быть, мы все – просто персонажи в чьём-то грандиозном эксперименте?

Я смотрел на живое небо, и оно смотрело в ответ – не глазами, но всей своей бесконечной, непостижимой структурой. И в этот момент я понял, что вопрос зачем? больше не имеет смысла. Как не имеют смысла человеческие категории хорошо и плохо перед лицом подобной трансформации реальности.

– Есть ещё один слой? – спросил я, не отрывая взгляда от неба.

– Всегда есть ещё один слой, – ответил Куратор. – Вопрос в том, готовы ли мы его увидеть.

Эпилог. Пробуждение

Из дневника неизвестного сотрудника СВА:

Реальность подобна матрёшке, каждый слой которой содержит в себе все остальные. Или, может быть, это сон, который видит сам себя?

Из обрывков записей, найденных в капсуле Хронос-7:

Я не помню, когда начал записывать это. Может быть, восемьдесят три года назад, перед погружением в анабиоз. Может быть, вчера. Может быть, я записываю это прямо сейчас, сидя в своей капсуле, а всё остальное – только предчувствие того, что случится, когда я открою глаза.

Время перестало быть линейным. Оно свернулось в странную спираль, где каждый момент существует одновременно со всеми остальными. Я вижу себя: вот я прощаюсь с дочерью на космодроме, вот просыпаюсь в изменённом мире, вот стою на крыше улья под живым небом. И всё это происходит прямо сейчас.

Что если все эти слои реальности – только отражения друг друга? Что если утопический город, бетонные соты улья, пустыня с мутантами и живое небо – лишь разные способы описать одно и то же, как слепцы, ощупывающие разные части слона?

Иногда мне кажется, что я всё ещё сплю в своей капсуле, и весь этот каскад пробуждений – только сложная структура сна. Что где-то там, в 2038 году, моё тело всё ещё готовится к погружению в анабиоз, а разум уже блуждает по лабиринтам возможных будущих.

А иногда... иногда я думаю, что никакого 2038 года не было. Что история про космонавта, проспавшего почти восемьдесят долгих лет – всего лишь сон, который видит кто-то другой. Или что-то другое.

Я смотрю на свои руки, и они кажутся мне чужими. Прозрачными. Словно сквозь кожу просвечивает что-то иное – радужные чешуйки, похожие на крылья бабочки.

Помню, в детстве я читал древнюю китайскую притчу о мудреце, которому приснилось, что он – бабочка. Проснувшись, он не мог понять: был ли он человеком, которому приснилось, что он бабочка, или он – бабочка, которой сейчас снится, что она – человек.

Может быть, я – бабочка, которой снится, что она космонавт, проспавший восемьдесят три года? Или я – часть того живого неба, которая видит сон о человеческой жизни? Или, может быть, я – сама история, которая рассказывает себя, проступая сквозь слои реальности как чернила сквозь промокательную бумагу?

Всё расплывается. Я слышу писк приборов – или это звон в ушах? Вижу свет – или это только воспоминание о свете? Чувствую, как что-то течёт по венам – анабиотический раствор или чернила историй?

– Майор Северцев, – голос из динамика, знакомый и чужой одновременно. – Подготовка к погружению в анабиоз завершена. Вы готовы?

– Да, – отвечаю я. Или это отвечает кто-то другой моим голосом?

– Начинаю обратный отсчёт. Десять... девять... восемь...

Я закрываю глаза. Или открываю? На краю сознания мелькает что-то похожее на крыло бабочки. Или это просто трещина в очередном слое реальности?

– Три... два... один...

Конец записи

---
Примечание архивариуса:

Данный документ был найден в бортовом компьютере капсулы Хронос-7 при её вскрытии в 2101 году. Капсула оказалась пустой. Никаких следов майора Северцева обнаружено не было.

Примечательно, что в тот же день все бабочки в экспериментальной оранжерее сектора 7 одновременно взлетели и, образовав странный геометрический узор, растворились в воздухе.

Документ признан потенциально опасным для психики и подлежит немедленному уничтожению.

Или эта записка тоже часть истории?