Сломанные крылья

— Тэа, что ты делаешь?! Ты опять в самую гущу событий влезла! Жить не надоело? — с раздражением произнес Яс, перевязывая мою руку.

— Яс, не следует упоминать имя Господа так бездумно! Ты сам знаешь, что моя жизнь давно никому не интересна, как и твои нотации! — я поморщилась от боли. — Сдохну — такова судьба. Не сдохну — повезло! Но пока я не доберусь до него, сдохнуть не могу. Да и опыт "воскрешения" у меня уже имеется!

— Ты совершенно безразлична к своему состоянию! — Яс не удержался и слегка толкнул меня. — Но ты не неуязвима!

— Неуязвима, Яс, неуязвима! — хмыкнула я. — Пока он жив, я неуязвима!

— Ты не понимаешь, — Яс, не сдерживаясь, швырнул тряпку, пропитанную кровью, в таз с водой, добавив несколько резких слов.

— Как есть! Смерть — это роскошь, которую я не могу себе позволить, — пожала плечами я и сделала глоток из его фляжки. — Откуда ты это достал?

— Найденные старые мои запасы, — Яс повернулся ко мне. — Спать иди, тебе нужен отдых!

— Иду, иду, — усмехнулась я, чмокнув старика в щеку и, покачиваясь от слабости, вышла из палатки.

Уже у себя я молча рухнула на земляной пол, вцепилась в попавшуюся под руку тряпку и прижала её ко рту, чтобы заглушить крик. Боль пронзила тело, отдаваясь дрожью в висках и коленях; дыхание стало прерывистым, каждая попытка вдохнуть приносила новую волну острой боли. Тряпка была влажной — она приглушала звук, но не унимала стона, который рвался наружу и глухо умирал в ней. Пол казался холодным и жестким под ладонями, а вокруг стояла странная, словно притуплённая тишина, в которой звучали лишь удары сердца и отдалённые шаги людей из нашего отряда, заставлявшие меня стискивать зубы и сдерживать свой крик изо всех сил. Сперва я не поняла, откуда я услышала приглушённый металлический стук, но потом заметила распахнутый карман и откатившуюся от меня фляжку Яса. Я дернула её к себе, сорвала крышку — резкий, чистый запах пойла ударил в нос, обжёг глаза.

Завтра Яс найдёт эту фляжку и будет ворчать, вспоминая "одну неосторожную девочку", которая "опять налакалась втихаря". А я лишь промолчу в ответ: доказывать ему, что этот горький огонь в горле был нужен мне не для утешения боли, а лишь затем, чтобы опять дотянуть до первого бледного рассвета, — пустое занятие.

Старик Яс, почти как отец мне, он вытащил меня с того света, выхаживал в своей лесной сторожке. Он даже не надеялся, что я выживу. Но я жива, вопреки здравому смыслу и логике. И я не сдохла... Я выжила, чтобы найти "его" и отомстить.

Пойло Яса глушит боль. Хорошо глушит. И на время стирает и воспоминания. Проклятая память, которая превращает каждый мой сон в горькую пытку и шепчет, что легче было бы исчезнуть. Память щедра на детали и скупá на милость: она показывает, как могло бы быть, и аккуратно отодвигает это от меня, как стакан воды от человека, умирающего от жажды. В этом прошлом всё кажется яснее и теплее: запах поздних яблок в кухне, мягкий свет над столом, чей‑то знакомый смех. Я шагаю по комнатам нашего поместья, трогаю вещи, к которым уже нельзя притронуться, и слышу собственные шаги, будто эхо чужой жизни. Боль от потери всё ещё жива, и я просыпаюсь с ощущением, будто упала в пустоту, — и в эту пустоту меня зовёт только одно желание: не просыпаться больше никогда. Проклятая память, проклятые сны, что не дают мне забыть "его". Он пришёл бесшумно, как тень, истерзал всё, что было мне дорого, вырвал с корнем не только мою жизнь, но и сам воздух, которым я дышала. Эта тварь, безликая и беспощадная, не просто убил — он стёр само понятие жизни для меня, превратив каждый мой рассвет в продолжение бесконечной ночи, где мёртвая тишина отвечала на каждый немой крик моей души, которую он уничтожил. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Проклятое пойло — единственное, что способно усыпить меня без кошмаров. Оно горькое и липкое на языке, но в этой горечи таится временное спасение: несколько часов, когда мысли замедляются, и ужасающие картины уходят прочь, не утянув меня за собой в бездну. Я пью его, как солдат, закутавшийся в холодную броню, — вынужденно, с терпкой благодарностью за иллюзию покоя. Но этот покой обманчив; поутру он оставляет на губах привкус пустоты и ставит меня туда, где я вновь учусь, как пережить следующую ночь. Я с силой впечатала кулак в пол. Как же я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу...

Говорят, его видели в неделе конного перехода отсюда. Проклятая тварь! Ненавижу его всем сердцем!
Если мне суждено умереть, его взгляд я унесу с собой за грань времени и буду помнить в вечности. Лучше бы он прикончил меня тогда, не дав ни секунды на надежду, но он выбрал иначе: растягивал мгновение, растаптывал его, словно смаковал каждую мою дрожь, каждую попытку не закричать. Ему нравилась моя боль — он прислушивался к ней, как к музыке, и это знание стало ядом, который течёт по моим жилам до сих пор.

Теперь ненависть к нему живёт во мне, как раскалённый осколок. Она распарывает меня изнутри тихо и неумолимо, как острый нож, входящий в плоть без сопротивления. Я могу забыть слова, места, даже собственное имя, но не этот взгляд — холодный, внимательный, чужой — отпечаток, выжженный на памяти, словно клеймо. И если память — это то, что остаётся от нас, когда всё остальное исчезает, значит, от меня когда-нибудь останется лишь эта ненависть и его взгляд, который не скрыть даже смертью.

Пойло Яса глушит сознание, милостиво сглаживая мои воспоминания. Хороший напиток... Милосердный напиток... Спасибо тебе, Яс, за этот дар, который помогает забыться хотя бы на время.

Когда-то я была другой. Я танцевала на балах, окруженная светом и смехом, в роскошных платьях, которые переливались на фоне ярких огней. В те моменты я чувствовала себя свободной, как будто весь мир был у моих ног. Я вздыхала аромат цветов, подаренных мне, их сладкий аромат напоминал о беззаботности и радости, о том, что жизнь полна возможностей.

Вокруг меня были друзья и семья, с которыми я делила свои мечты и надежды. Мы смеялись, обсуждали планы на будущее, и я верила, что впереди меня ждет только счастье. Я была наивной, уверенной в том, что добро всегда побеждает зло, и что любовь может все изменить. Как же я была наивна! Верила ему, доверяла. Невезучая девочка, что и говорить. Старик Яс прав — как же он трижды прав!

Но каждый сделанный глоток вновь мутит сознание, на время убивая мою память. Он уносит меня в мир снов, где я могу забыться, хотя бы на миг.

Воспоминания... Воспоминания... Сны...

Они сливаются в один поток, заполняя мою душу, как бесконечное эхо, которое не дает покоя. Каждое мгновение из прошлого всплывает на поверхность, пока я медленно погружаюсь в столь долгожданный сон.

Я возвращаюсь в тот летний день, когда мне было десять.Сад вокруг как будто растворился в мягком золотистом свете — воздух теплый, густой от летнего солнца. Над клумбой с мамиными цветами порхают бабочки, их крылья мерцают всеми цветами радуги, и каждый взмах кажется маленьким салютом. Я тихо смеюсь, потому что внутри такое счастье, что хочется подпрыгнуть; смех мой смешивается с легким шелестом листвы и жужжанием далекой пчелы. Под ногами мягкая трава, она щекочет щиколотки, а я подхожу все ближе к цветам, осторожно тянусь к ним руками — лепестки теплые и бархатистые, некоторые пахнут медом, некоторые — свежей росой. Я начинаю рвать цветы, выбирая самые яркие, складываю их в неловкий детский букет; я представляю, как засияют мамины, когда она увидит мои старания, её улыбка будет такой тёплой и знакомой, она обязательно обнимет меня и от предвкушения этого маленького счастливого момента мое сердце начинает биться чаще.

— Тэаринна! — громко закричала в саду моя любимая нянюшка. — Тэаринна, куда же ты пропала, девочка моя?!

— Я здесь, драгоценная тетушка Анже, — засмеялась я. — Бегу!

— Девочка моя милая, — моя нянюшка Анже обняла меня, нежно поцеловала и ласково пожурила. — Я ведь волновалась. Разве так можно!

— Прости меня, моя дорогая тетушка Анже, — я поцеловала её в щеку. — Я только хотела нарвать цветов для мамочки.

— Солнышко мое, — нянюшка взяла меня за руку и повела по дорожке. — Пора и умыться, и причесаться, и переодеться. Скоро гости прибудут, славная моя малышка.

— Гости? — удивилась я.

— Да, господа с соседних поместий сегодня прибывают, — улыбнулась Анже. — Разве ты забыла? Бал в честь дня рождения твоей матушки.

— Ой, — только и смогла хихикнуть я в ответ. — И вправду забыла про бал.

Когда мы переступили порог холла нашего поместья, нас встретила мама. В доме словно стало светлее и теплее, будто мягкий солнечный луч коснулся каждой комнаты. И я сразу поняла: это она — моя родная, любимая мамочка наполняет наш дом тихим светом и нежностью. В этот миг солнечные зайчики заиграли на моём платье, отражаясь от окон.

— Мамочка, — кинулась я к ней и протянула собранный букет. — Это для тебя! С днём рождения, мамочка!

— Солнышко моё драгоценное, — мамочка обняла меня и нежно поцеловала. — Спасибо тебе, доченька моя любимая. Тебе пора переодеться, моё солнышко, и в порядок себя привести. Вот-вот приедут гости. А наша маленькая принцесса даже ещё не одета для бала.

— Хорошо, мамочка, — кивнула я, выскользнула из её объятий и побежала по лестнице наверх в свою комнату.

— Ринночка, скорее, — мой братик Этьен вбежал в мою комнату, когда Анже уже почти закончила укладывать мою прическу. — Гости начинают прибывать. Мы уже все внизу. И ждём тебя.

— Этти, бежим, — я чмокнула нянюшку, схватила брата за руку, и вместе мы выбежали из комнаты.

— Аккуратнее, маленькая принцесса, — раздался смех нянюшки, пока мы мчались вниз по лестнице.

Наверное, я уже никогда не увижу таких волшебных балов, как тот, устроенный в честь маминого дня рождения. Гости были изысканны и прекрасны, бальный зал украшали сказочные цветы, а огни, музыка и пары, скользившие в вальсе, создавали ощущение полного чуда. Мамочка и папочка смотрелись настолько великолепной парой, что я не могла оторвать от них глаз. Огни, музыка и пары, скользящие в вальсе — всё было так прекрасно, так безумно чудесно.

Улучив момент, я сбежала из зала в наш сад, чтобы немного отдохнуть и посидеть у пруда. На закате цветущие яблони окрасились в нежно-розовый цвет, и я остановилась у скамейки, залюбовавшись ими. Присев, я восхитилась отражениями моего прекрасного сада, лежащими на безмолвной воде: переливы красок от нежно-фиолетового до багряно-красного, яркий круг заходящего солнца и почти черное небо над головой, изредка расцвеченное звёздами.

Легкий порыв ветра осыпал меня лепестками с яблони. Я засмеялась, отряхивая цветы с платья, но ветерок вновь осыпал меня лепестками, словно волшебным дождем.

— Кажется, в этом саду появились маленькие феи? — приятный голос заставил меня обернуться.

Передо мной стоял юноша, едва старше моего брата, и в его облике смешивались юная свежесть и первая, почти незаметная уверенность взрослого. Стройная фигура и ровная осанка придавали ему особую стать, волосы, слегка взъерошенные, словно ветер только что коснулся их, придавали образу небрежную нежность, а едва коснувшаяся губ улыбка делала лицо мягким и открытым. В его взгляде играли разноцветные сполохи, словно отражая причудливую игру света. Едва уловимые переливы синего, зелёного и золотистого появлялись и исчезали в глубине зрачков, придавая глазам необыкновенную, почти неземную глубину. Этот постоянно меняющийся свет не просто отражался, а словно исходил изнутри, окутывая весь его облик ореолом загадочности и делая его поистине мистическим.

И вдруг солнечные блики, выскользнув из-за кроны дерева, словно легли на чёрный камзол юноши и, скользнув по гладкой ткани, не просто отразились в его глазах — они вспыхнули, оживая в них острыми, колкими искрами. Этот мимолетный танец света и тени преобразил его в одно мгновение. Черты лица, до того казавшиеся спокойными, подчеркнулись жесткой линией челюсти, а уголки губ едва заметно дрогнули, являя собой тонкую, почти неуловимую усмешку. Вся его фигура вдруг обрела опасную отточенность, хищную грацию, как у зверя, замершего перед прыжком. Мелькнувшая в его глазах сталь будто разрезала прежнее впечатление мягкости, и мне стало не по себе. В этих глазах, в этом внезапно проявившемся хищном взгляде, не было прямой агрессии или угрозы, но в них таилось нечто куда более тревожное, нечто более глубокое и пугающе древнее.

Я попятилась назад, наткнулась на мамино платье и, развернувшись, уткнулась в её юбку, стараясь спрятаться от испугавшего меня взгляда.

— Вы нашли нашу потерянную принцессу, милорд Эрса, — моя мамочка, казалось, совершенно не страшилась его. — Теаринна, дитя моё, тебе следует поблагодарить милорда Эрсу.

Мне пришлось развернуться и сдержанно поклониться, выражая вежливую, почти вынужденную благодарность этому зловещему милорду Эрсе.

— Вы можете называть меня Лэром, маленькая фея Тэаринна, — он наклонился, целуя мою протянутую руку. И вновь в его взгляде мелькнули багряные сполохи, заставляя меня задрожать от ужаса и отвести взгляд.

Проснувшись внезапно, я ощутила, как сердце забилось чаще. Лишь тонкая полоска света падала на пол палатки, и я не сразу поняла, где я нахожусь и который сейчас час. Голова кружилась от остаточных образов сна — смутных лиц и бессвязных фраз — которые ускользали, едва я пыталась их поймать. Постепенно сознание возвращалось, и вместе с ним приходило ощущение, что что-то важное осталось незавершённым, я прижала ладони к лицу и попыталась вспомнить последний яркий фрагмент сна — лицо, голос или запах, которые могли бы подсказать, почему я проснулась именно сейчас.