Слон и Моськи

В одном цирке города N. жил-был Слон. Обычный такой слон: ноги – тумбы, бока – горы, уши – огромные серые лопухи да хобот – шланг зело подвижный. Выступал Слон в цирке исправно, одно его только печалило. Не всяк в городе его в лицо знал. Точнее знать-то знали, что-де в таком-то растаком-то цирке работает большое серое животное с во-о-от такими ушами, а вот почитать – не почитали. Ну, ни на грамм уважения не было!

Слон долго думал, что с этим делать, как ситуацию исправить. Но ничего толком придумать не мог. Пока не нашёл книгу «PR и всё такое…». Прочитал, значит, Слон книгу-то, пару самых важных страниц зажевал, да и решил использовать себе во благо Мосек соседских.

Моськи, действительно, жили по соседству с цирком, но ни о каком слоне слыхом не слыхивали и видом не видывали. Потому что они были мелкие, и голову высоко не задирали никогда. Да и зачем? Пока ты на звёзды всяческие любуешься да сонеты Луне складываешь, у тебя честно добытую кость из-под носа уволокут. Тут уж, хочешь – не хочешь, а смотри в оба! И желательно впереди себя.

Но Слона незнание Мосек не пугало. Незнание давало ему большой простор для маневров. И Слон стал маневрировать – от одного двора до другого. Он проходил мимо Мосек, громко топая и трубя, хлопая огромными лопухами-ушами и прищёлкивая хвостом по бёдрам. Порой Слон задевал поленицы дров, которые с треском разваливались, выдергивал с корнями молодые саженцы деревьев и мял цветы на клумбах. А иногда… Иногда он даже оставлял после себя аккуратные горки экскрементов, считая, что нет пиара черного, нет пиара белого, а есть всевозможные способы обратить на себя внимание.

Моськи сначала недоумевали. Что же это за животное такое? Всё, понимаешь, поганит, разгромы учиняет, и никто ж его – вот в чем трагедь! – не уймёт. Потом недоумение сменилось праведным гневом. И Моськи стали облаивать Слона, то есть действовать единственно доступным способом. Ну а как иначе? Ноги Слону не прокусишь – толстоваты, до ушей не допрыгнешь – высоковато, а остановить такого – дохлое дело. Пробовали. Хоботом по морде получили, на том и успокоились.

Так вот каждый день и начинался: идёт себе Слон по улице, прогуливается, из ведёрка синего в жару обливается, а вокруг него Моськи на коротких ножках прыгают да лают.

– Это кто же, кто же? – брешет одна.

– Это Слон толстозадый! – отвечает ей другая.

– Скотина полнейшая! – вклинивается в разговор третья.

– У-у-у, зверюга! – начинает четвертая. – Из себя толком ничего не представляет, а хобот-то задрал, хобот! Выше крыши!

– А я его не люблю за пафос, - философствует пятая. – Все звери, как звери, а он типа аристократ высокородный, хотя титул ему никто не присваивал. Да и вообще, проще надо быть, проще, глядишь, и кошки к нему потянутся…

– А третьего дня, – лает шестая, – он Пушу, спаниеля, что с Другого переулка, задавил!

– Ай, подлец! Ну каков же…! – несётся вслед Слону.

А Слон идёт себе и идёт. Улыбается, глаз хитро так, по-ленински, щурит и преспокойно размышляет. О моркови хрустящее-сладкой, о халтурке фестивальной, да вообще – о суете сует и бренности бренного. Ну и, конечно, о том, как бы еще побольше внимания Мосек приобрести.

Так вот в розовых мечтах и под лай соседских Мосек засыпал Слон, даже не глядя себе под ноги. А зря! Потому что с ночью приходили мыши, которые под собачью брехню тихо делали своё дело – грызли слоновьи пятки.

Шур-шур-шур, гыр-гыр-гыр…

Гыр-гыр-гыр, Шур-шур-шур…

Ш-ш-ш-шур…

И догрызли до того, что Слон однажды помер. И весь чётко выстроенный пиар канул вместе с ним в Лету.

А Моськи… Моськи стали жить по-прежнему. Не хорошо и не плохо, борясь за место под солнцем и смотря только вперед. А иначе никак! Иначе честно заработанную кость из-под носа уволокут…