Смотрины

С отцом мы жили в комнате с белыми покрытыми известью стенами общей площадью квадратов двадцать. Открывая деревянную белую дверь, давно мечтавшую о покраске, вы сразу упирались в спинку моей сетчатой провисшей кровати, следом за которой шла точно такая же кровать отца. Слева от входа стоял стул, за ним был кухонный уголок, состоявший из раковины и небольшого столика. Под раковиной, как это водится, стояло мусорное ведро. Далее вдоль этой стены стоял вечно тарахтевший холодильник, видавший виды стол со стулом, а потом шкаф, в котором уместились все наши с отцом пожитки. Противоположная от входа стена обрамлялась большим ничем не зашторенным окном, рама была покрашена белой красной, как и дверь, но вся грязная и со сколами. На стенах, кроме полки для посуды над раковиной, ничего не висело. Над головой в центре комнаты торчала на черном проводе одинокая лампа.

Туалет с душем был в коридоре-следующая дверь от нашей. В нашем закутке, где никогда не горела лампа, напротив бледным отражением проникающего из коридора света, мерцали еще две белые двери соседей. Мы здоровались, но не разговаривали. Судя по всему, эту комнату в общежитии ему выделили на работе.

Первый месяц вся эта обстановка казалось новой, но потом стала навевать тоску и безнадегу. Попали мы в эту дыру из-за отца, но была в этом и моя вина. Дело в том, что он любил выпить, и выпить не дома, и в таком состоянии с ним случались разные любовные истории.

Когда он приходил домой "под шафе", то его оправдание звучало так: могу я позволить себе немножечко расслабиться. На это, конечно, трудно было возразить. Он зарабатывал вполне приличные деньги. но наша семья их особо не видела, т.к. с мамой он почти никогда не делился. Мама, конечно, в итоге, о его похождениях "налево" прознала. Подала на развод. На судебном заседании, когда судья спросила меня, с кем бы я хотел остаться, я с гордостью ответил, что с батей.

Мама тогда на меня пристально посмотрела, не с укором, нет, скорее с каким-то внутренним надрывом. Так суд и порешил: мама с сестренкой остаются в нашей квартире, которую мама за выслугу лет получила на своей работе, а я с батей съезжаю на вольные хлеба. Дело в том, что я всегда его защищал, даже когда он был глубоко не прав, и был очередной причиной конфликта с мамой. Тогда я считал, что так правильно, проявлял, так сказать, мужскую солидарность. В нашей семье была традиция не называть имена. Поэтому с самого детства меня звали "сын", а я отца- "батей", еще были только "мама" и "сестренка". Это пошло, наверное, из детства бати, и он всех нас так приучил друг друга называть. Так что имя мое для меня часто звучало как посторонний звук, и я не сразу соображал, что, например, в школе, зовут именно меня. Батя был для меня как Бог, и только позже, когда мои розовые очки разбились, о чем расскажу позже, я его стал называть более формально- "отец". Только иногда мама, когда была совсем опечалена запоями отца, обращалась к нему по имени. Она не кричала, нет, скорее укоряла со слезами в глазах. И вот я теперь сижу в этой дыре, пытаюсь делать уроки, а вокруг шумят соседи, ноют дети, топают над головой чьи-то ноги. Я бросаю это безнадежное дело и начинаю думать, что в таких условиях девятый класс я могу не закончить- я и так скатился с круглого отличника до "середнячка". Не потому, что за мной пропал контроль, нет, я всегда сам учился. Пропало желание учиться, делать в таких условиях уроки. Отцу всегда было плевать на это- он был работяга, и в образование особо не верил. Да он не то, что на родительские собрания не ходил, он даже не знал, в каком я классе учусь. К тому же с нового места жительства до школы мне приходилось добираться по полчаса. Все мои друзья остались в другом районе, как и кружки, на которые я ходил. После школы я все равно пропадал в своем районе, и только часам к восьми возвращался в этот новый дом, делал уроки, ел, что находил, и ложился спать. Батя часто уезжал в командировки, а, может, он так говорил, как и маме- не знаю. Когда он был не в командировках, то часто возвращался подвыпивший домой уже часов после десяти-одиннадцати вечера, и меня будил, тк включал свет. Еще он любил играть в шахматы, и, особенно когда был пьян, требовал, чтобы я с ним сыграл. Батя в детстве научил меня играть, потом еще в детском саду я пошел в шахматный кружок, и уже лет с восьми я его частенько обыгрывал. Это его еще больше заводило.

И вот он раз пришел, как обычно, поздно, включил свет, и потребовал, чтобы мы провели турнир. -Я уже сплю- отвечаю я сонный с постели- мне завтра в школу.

-Ничего, партейку сыграем, и ляжешь спать.

Вижу что не уймется, сажусь за стол, вытаскиваю из стола коробку с шахматами, расставляю за себя и за него фигуры.

-Одно условие- говорю- я сыграю с тобой три раза. И если ты все три раза проиграешь, то мы больше никогда не будем играть.

-Идет.

Мы пожали руки. Я выиграл все три партии. После третьего мата все еще пьяный отец смотрел на меня недобрыми глазами.

-Требую реванш- грозно заявил он.

-Ты обещал- медленно произнес я собирая фигуры в коробку.

-Нет, стоять! - он вырвал у меня доску и начал снова составлять фигуры на доске.

-Играй сам с собой- пожал плечами я.

-Ссыкло- услышал я в ответ- ты выиграл только потому, что я был пьян. Выиграй еще две, и будет по-твоему.

Было уже заполночь. Я хотел спать. Я смотрел на него, и во мне, в груди что-то больно щелкнуло: какого хрена я тогда его выбрал? Какого хрена я всегда его защищал? Какого хрена я тут вообще делаю?

Я снова сел за стол, поправил криво расставленные им фигуры, и выиграл следующую партию.

Я видел, как его глаза налились кровью.

-Последняя?- спрашиваю я.

-Как пойдет- с намеком на иной ожидаемый исход рыча ответил мне отец.

Я пожал плечами и начал играть. Из всех книг, которые отец вообще на моем веку читал, его занимали только книги по шахматам, он эти несколько книг с собой в эту каморку из дома и взял. Так что он хорошо разбирался в самых известных шахматных стратегиях Во время нашего турнира, когда он играл белыми, применил против меня сицилианскую защиту и разыгрывал шотландскую партию. Черными показывал свое знание в староиндийской защите и защите Нимцовича. Сейчас, начиная белыми, он решил разыграть ферзевый гамбит. Ну что ж, ничего нового, все эти варианты были стандартными для меня. Я читал те же книги и знал оптимальную комбинацию ходов, чтобы нивелировать инициативу белых и заставить их перейти к обороне. Игра была самой жесткой из всех. Мы разменяли все фигуры, кроме ферзя и нескольких пешек. Мое преимущество было всего в одну пешку. Если отец с каждой минутой трезвел, то меня все сильнее клонило в сон.

-Может, доиграем завтра-спать хочу- устало предложил я.

-Хочешь спать- сдавайся- с улыбкой ответил он.

Собрав в кулак все силы, я решил проявить хитрость. Я сделал вид, что уже квелый и ничего не соображаю, и подставил под удар пешку. Отец с радостью ее снес, но это была уловка, чтобы выманить ферзя на другую половину поля, и в два хода я поставил его королю мат.

-Спокойной ночи- объявил я встав из-за стола, и отправился в кровать.

Отец несколько минут смотрел на разыгранную мной комбинацию и не мог принять пятое поражение.

На следующее утро в школу я проспал и приехал только ко второму уроку. Хотя мне пропуск отметили в дневнике, мне было абсолютно все равно, т.к. его из взрослых никто не смотрел.

После школы мне жутко захотелось навестить маму-с момента, как мы с батей съехали- я не видел ее и сестренку уже три месяца. Я постучался в дверь нашей старой квартиры, но никто не ответил, а ключа у меня не было.

Я вышел во двор, встретил друзей, и так, играя в футбол и болтая, дождался момента, пока мама с сестренкой не появились из-за угла нашего дома- мама только забрала ее из садика.

-Привет, мам- сказал я, когда они были в метрах пяти.

-Привет- сухо ответила мама.

Сестренка весело вскрикнула "братик", подбежала и бросилась мне в объятья.

-Привет, братик- прошептала мне она на ухо.

-Привет-прошептал я ей в ответ.

Мама подошла, взяла ее за руку и потянула в подъезд. Сестренка нехотя тащилась за ней и смотрела на меня непонимающими глазенками. Я в нерешительности остался на улице. Внутри мое детское сердце сжалось от тоски.

Мама в дверях подъезда обернулась и безучастно спросила: зайдешь или как?

Как же я был рад этим словам, хоть они и звучали не особо приветливо.

Мама молча накормила меня. Это было очень кстати. Хотя батя и давал мне "трешку" в неделю на обеды и на проезд, но бывало, что деньги кончались, и мне приходилось кататься на общественном транспорте "зайцем". Это я совершенно не любил. Дома у нас, в 80% случаев, было одно блюдо: макароны по-флотски. Это потому, что отец служил на флоте. Я уже их на дух не переносил, и пытался научиться готовить сам: варил картошку, гречку, рис, даже как-то куриные ножки сам пожарил на сковородке. Но это когда было что варить или жарить. Завтрак мой, как правило, был чай и хлеб с маслом, ну или с парой печенек. Иногда отец успевал пожарить яйца, но он и сам вечно вставал в последний момент, так что на готовку времени уже не оставалось. В школе я ел, но кто вообще когда-нибудь любил школьную еду.

В общем, вы поняли, как я обрадовался, когда мне предложили поесть куриного супа. Я навернул тарелку. Оказалось, что есть и второе- котлета с пюре. Я, естественно, не отказался.

Мама сидела рядом, смотрела на меня и ничего не ела. В какой-то момент до меня дошло: а ты?

-Ничего, я не голодна.

Я сидел, смотрел на маму, перед глазами пронеслась вереница ситуаций из жизни моей семьи, где отец обижал маму, устраивал пьяные дебоши, а я его защищал. На моих детских глазах навернулись слезы.

-Мам, ты прости меня- давясь слезами прошептал я и бросился ей на шею. Я вцепился в нее и рыдал.

-Ничего, ничего, я не в обиде- тихо шептала мама, а сама шмыгала носом. Так всегда было, когда она была чем-то расстроена- это она так плакала. Только через полчаса я успокоился.

-Можно, я снова приду?- с надеждой тихо спросил я.

-Приходи когда хочешь-ответила она и погладила меня по голове.

Я счастливый и сытый возвращался часам к девяти вечера домой, дернул дверь, но она была заперта на щеколду изнутри.

-Сын, я не один, приходи через час- послышался голос после некоторой возни.

Я вышел во двор, сел на качелю и стал раскачиваясь следить за подъездом. Вскоре из подъезда вышла пышногрудая девица неопределенного возраста с крашеными волосами. В сравнении с мамой она мне показалась просто уродиной.

Я вернулся домой, отцовская кровать была не заправлена. Он заметил мой взгляд и накинул одеяло.

-Смотрины провожу- сказал он как бы оправдываясь- выбираю твою будущую маму.

-А мне не нужна другая мама. Я люблю свою маму.

-Да, зачем нам эта стерва.

-Не смей о ней так говорить- с налитыми от ярости глазами медленно и громко сказал я.

-Ты сам видел, как она на меня постоянно истерила- удивленно ответил отец.

-Я видел, как ты ее обижал, и, как дурак, защищал тебя- чуть ли не с ревом в голосе закричал я.

-Что ты хочешь сказать? - с угрозой в голосе услышал я в ответ.

-Я уже все сказал- тихо ответил я, и из глаз у меня катились слезы.

-Ну тогда заткнись и иди спать.

Я разделся и лег спать, но мне не спалось. Это был первый раз, когда я захотел уйти из этого дома. Но потребовалось время, чтобы я решился окончательно. И с этого дня он перестал быть для меня "батей".

Я бросил кружок по шахматам- они мне после того турнира совсем опостылели, и записался в бокс. Хоть я и пришел в середине года- я быстро делал успехи. Во время спаррингов на ринге я, вместо соперника, представлял отца. Я хотел его победить, так сказать, отомстить за все обиды, которые он нанес маме.

В течение месяца отец приводил еще несколько женщин на "смотрины", и я снова стучался в закрытую дверь, а потом ждал на улице. Все эти претендентки смотрелись настолько блекло и потрепано в сравнении с моей мамой, что я не мог поверить, что он их вообще рассматривает на роль моей мачехи.

Как-то я пришел домой в районе семи вечера, и он сидел за столом с какой-то очередной претенденткой. На столе стоял открытый портвейн, стаканы были наполовину полны желтой жидкостью, на столе стояла вареная картошка в глубокой тарелке, открыта банка с кабачковой икрой, на хлеб был намазан неизвестный мне паштет.

-О, заходи- вежливо предложил отец.

-Познакомься-обратился он к своей собеседнице-это мой сын.

-А имя у него есть?-игриво произнесла она.

-Саня, Саша то есть.

-Очень приятно- также игриво ответила она- Наташа.

Я прошел в комнату.

-Есть будешь? -спросил отец.

-Нет.

-Ты тогда погуляй часика два, хорошо?

Я кивнул.

Они продолжали о чем-то ворковать, я открыл шкаф и начал укладывать свои вещи в сумку.

Наконец отец заметил мои телодвижения: ты куда намылился?

-Пойду переночую у мамы- буднично ответил я.

-А ну стоять!- взревел он и схватил меня за руку.

-Не трогай меня- процедил сквозь зубы я и выдернул руку.

Мы стояли друг напротив друга и смотрели немигая глаза в глаза.

-По маминой сисечке соскучился? - с издевкой спросил отец.

Я медленно по слогам произнес: ты мо-жешь жить с кем хо-чешь, а я бу-ду жить с ма-мой.

Претендентка Наташа встала из-за стола и сделала шаг к двери: я, пожалуй, пойду.

-Ты останешься здесь- проревел отец голосом, не терпящим возражений.

Претендентка тихо улизнула за дверь.

Мне было страшно, но в боксе меня научили смотреть в глаза сопернику. Я смотрел в красные от гнева глаза отца и все мое тело дрожало.

-Я не хочу с тобой жить- тихо ответил я.

Мы молча смотрели друг на друга около минуты.

-Ну и вали нахер, предатель- уже с обидой в голосе произнес отец и отвернулся.

Это была битва двух взглядов, двух характеров, и, я думаю, в моем взгляде отец прочитал, что я все равно сделаю как задумал.

Я быстро обулся, схватил сумку с вещами и портфель и выскочил из комнаты. К отцу я больше не вернулся и никогда его не навещал.

Скучал ли я по нему? Да, иногда. Память-странная штука: одно воспоминание может заставить с теплотой вспоминать о человеке, а другое- его же ненавидеть.

Как-то я маму спросил: как ты его нашла?

-На танцах ко мне пристали два хулигана. Он был в матросской форме, увидел это, подрался из-за меня. Потом проводил домой. Он ведь был хороший, добрый... пока пить не стал.

-А почему ты раньше не развелась?

-Я сперва любила его, потом, когда вы родились, просто терпела, надеялась. Не хотела оставлять вас без отца.

-Теперь я буду за отца-гордо заявил я.

Она лишь улыбнулась.

Маму я никогда не обижал, учился сам, закончил школу с золотой медалью, сестренке помогал с уроками, иногда готовил ужин, когда приходил раньше- в общем, выполнял свое обещание.

Позже, через общих знакомых семьи, я узнал, что отец работал матросом на буксире, но потом за какой-то конфликт с боцманом его выгнали, и он устроился работать в порту. А в порту принято было пить после смены, да еще всегда портовые девки были под рукой. Он сперва держался, но потом стал со всеми выпивать. В никакие командировки он не уезжал- там же в порту с этими бабами в подсобках спал и все деньги на них спускал. Похоже их он и водил яко бы на смотрины, по крайней мере у меня такое впечатление сложилось.

Я закончил школу, собирался поступить в университет, и как-то вечером у нас дома я встретил мужчину, который ужинал вместе с мамой.

Она поднялась: познакомься, это Сергей Иванович, мы вместе работаем.

-Александр- представился я и пожал руку.

По взгляду мамы я понял, что он ей нравится.

За столом разговоры были про работу, про каких-то коллег и начальников.

Когда Сергей Иванович ушел, я увидел, что мама хочет что-то сказать, но не решается.

-Мам-обратился я к ней первый- если он тебе нравится- я буду только рад твоему счастью.

Она с улыбкой обняла меня.

-Только одно условие- продолжил я.

Мама немножко отстранилась, и с тревогой заглянула в мои глаза.

-Он не должен никогда тебя обижать.

-Хорошо- прошептала мама и снова ко мне прижалась.

Так и закончились еще одни смотрины.

Мама вышла замуж, а я поступил в университет и выбил себе место в общаге. Я их постоянно навещал, а в следующем году у меня появился братик. Максим. Мы звали теперь друг друга только по имени.