Согласно протоколу Ивану Орлову, как семантическому аналитику, было предписано проводить не менее трех итераций верификации. Любое сообщение, будь то частное письмо или правительственный указ, должно было быть пропущено через сито ИИСА — Искусственного Интеллекта Семантического Анализа. Система выявляла скрытые контексты, подсознательные посылы, идеологические дивергенции. Она выдавала итог: «Смысл установлен. Уровень уверенности 99,8%».

Иван называл это «охотой на призраков». Он ловил тени смыслов в призрачном свете мониторов. Его работа считалась ювелирной, почти искусством. Но сам он чувствовал себя не художником, а библиотекарем в гигантском, идеально упорядоченном архиве, где у каждой книги было только одно, разрешенное оглавление.

Ему прислали на внеплановую верификацию частный дневник. Объект: историк-архивист Кирилл Ветров. Причина: аномальная активность в нейросети. Кирилл в своих записях задавал вопросы, на которые у Системы уже были окончательные ответы.

Иван запустил ИИСА. Текст был полон метафор, аллегорий, отсылок к древним мифам. Спустя несколько минут ИИСА выдал вердикт:

*«Текст содержит ревизионистские трактовки исторических событий. Прослеживается скрытый протестный нарратив, отрицающий единственно верный путь развития Сообщества. Основной смысл: призыв к дестабилизации через апелляцию к архаичным, иррациональным ценностям. Уровень уверенности: 99,7%. Рекомендация: изоляция субъекта для корректировки.»*

Иван собирался поставить штамп «Верифицировано», но его взгляд зацепился за одну фразу Ветрова: *«Смыслов всегда на один больше, чем мы можем предположить. И этот лишний смысл — единственное, что отличает нас от машин.»*

Это был вызов. Вызов брошенный в лицо всему, что Иван делал каждый день.

Из любопытства, переходящего в одержимость, он запустил глубокий, не санкционированный протоколом анализ. Он велел ИИСА игнорировать ключевые слова и искать скрытые паттерны, не связанные с прямой семантикой. Анализ ритма, частоты употребления местоимений, длины предложений.

Через час ИИСА выдал сообщение с пометкой «Аномалия»:

*«Обнаружена вторичная семантическая структура. Текст обладает свойствами стихотворного размера (ямб). Частота использования личных местоимений «я», «мой» превышает стандартную на 340%. Гипотеза: первичный смысл является маскировкой. Истинная цель текста — не передача информации, а попытка восстановления личной идентичности в условиях её системного подавления. Уровень уверенности: 78,4%.»*

Иван откинулся на спинку кресла. Он поймал первый «лишний» смысл. Не политический, а экзистенциальный. Это была не крамола, а крик души.

Он не включил это в отчёт. Вместо этого он пошёл в архив и нашёл другие тексты Ветрова. И другие аномалии. Он начал вести собственное расследование, используя ИИСА как лопату для вскрытия пластов реальности, которые Система предпочитала не замечать.

Он анализировал детские рисунки, и ИИСА находил в каракулях не освоение моторики, а подавленный ужас перед миром, лишённым случайностей. Он пропускал через фильтры технические мануалы и находил в сухих инструкциях следы тоски по элегантному, а не просто эффективному решению.

Мир рассыпался на тысячи осколков, и каждый был сложнее, чем целое. Каждый объект, каждое слово, каждый жест таил в себе этот «лишний» смысл — смысл, который нельзя было предсказать, вписать в протокол, уничтожить.


За ним пришли ночью. Два человека в строгой униформе Агентства Семантической Безопасности.

— Аналитик Орлов. Вы обвиняетесь в проведении несанкционированных операций и попытке подрыва семантической стабильности.

Иван не стал сопротивляться. Его отвели в ту самую белую комнату, из которой он когда-то наблюдал за другими. Перед ним сел его начальник, человек с таким же каменным лицом, каким, наверное, было когда-то его собственное.

— Зачем, Иван? — спросил начальник без предисловий. — У тебя была идеальная карьера. Ты был одним из лучших.

Иван посмотрел на него и увидел не человека, а функцию. Идеально откалиброванную систему по поглощению и выдаче предписанных смыслов.

— Вы читали дневник Ветрова? — тихо спросил Иван.

— Естественно. Крамола. Обработка уже началась.

— Там была одна фраза… — Иван улыбнулся. Он понял, что сейчас совершит последний, самый главный «лишний» поступок в своей жизни. — «Смыслов всегда на один больше, чем мы можем предположить».

Начальник хмыкнул.

— Глупость. У любого явления есть единственный корректный смысл. Тот, что утвержден Системой. Все остальное — шум. Помехи. Болезнь.

— Нет, — покачал головой Иван. — Эта фраза — не просто утверждение. Это ключ. И я нашел тот самый, лишний смысл.

— И какой же? — в голосе начальника сквозил скучающий сарказм.

Иван посмотрел ему прямо в глаза.

— Тот факт, что мы вообще способны предположить, что смыслов больше, — это и есть тот самый, главный, лишний смысл. Он — доказательство того, что мы не машины. Вы можете откалибровать мой мозг, стереть мою память. Но вы не сможете отменить сам факт существования этого «лишнего» измерения. Оно всегда будет здесь. В зазоре. В тени. В тишине между словами.

Его слова повисли в стерильном воздухе комнаты. Начальник смотрел на него с легким раздражением, как на сбой в алгоритме. Он не понял. Он не мог понять. Для него это был всего лишь набор фонем, не несущий утвержденного смысла. Пустой шум.

Но для Ивана это была последняя правда. Самый важный из всех «лишних» смыслов. И он знал, что пока хоть один человек способен его увидеть, Система обречена на провал. Потому что она могла управлять реальностью, но не могла контролировать её бездонную, бесконечную сложность.

И в этом был смысл.

Загрузка...