Снежное зерно

Годы правления принцессы Твайлайт были научным рассветом Эквестрии. Изучая все виды магии, алхимии, историю мира, пони со временем смогли заключить дружеские союзы практически со всеми народами Фенума. Торговые связи опоясали всю планету, и каждый народ по желанию мог отдать то, чего не было у других, или привезти то, чего не имел сам.

Одними из самых важных торговых партнёров, которых хотели заполучить все, были русалы. Обитатели морей могли добывать сокровища глубин как никто другой, и делиться знаниями глубоководных тайн с другими народами. Правда, местный король был известен тем, что, несмотря на свою неконфликтность, владения свои оберегал, и за малую цену добыча ресурсов не велась. Наземные жители звали его Алрой.

Его столица располагалась в море Селестии, но русалы, любящие покой, не принимали туда никаких делегаций, предпочитая добираться в назначенные принцессой Твайлайт Спаркл наземные города по рекам. Ходили слухи, что эту систему продумала сама Твайлайт, чтобы уставшие, плывшие против течения морские послы соглашались на любые условия.

Алрой был уже пожилым русалом, даже за последние годы стал терять зрение, и это начинало понемногу тревожить и подданных, и соседние народы. По законам морского царства он имел право выбрать преемником любого из своих детей, независимо от первородства. И вот уже не первый год ходили толки, кого же он выберет, ибо только законнорожденных детей у него было девятнадцать штук.

На самом же деле, выбор был давно сделан: указ хранился в запечатанном сундуке в тронном зале, и открыть его следовало сразу после смерти правителя. Благодаря такой системе все девятнадцать детей получали блестящее образование, достойное властелина; они ретиво относились к учёбе, уверенные, что в сундуке скрыто именно их имя. Но даже если судьба и родители были к ним неблагосклонными, эти знания помогали им править как принцы и принцессы вверенными акваториями.

Но как бы не нагнетались страсти и не повышались ставки в вопросе, кто же следующий займёт престол, ни одно существо не голосовало за самого младшего королевского русала, принца Эдуарда. Он был известен своим вспыльчивым нравом, капризностью, самолюбием и легкомысленностью. Проще говоря, абсолютной инфантильностью. И именно благодаря этому качеству он был твёрдо уверен в своём успехе.

Взбалмошного принца было тяжело выносить даже прислуге, а потому все старались поменьше контактировать с ним, и по этой причине у принца появилась уйма свободного времени, не занятого ни отношениями с его сиблингами, ни играми с детьми придворных. Братья даже иногда посмеивались, что отец ослеп специально, чтобы его не видеть. Воспитанию принца не помогало и то, что его мать, леди Мия, баловала сынка как могла, и с самого детства внушала ему, что не он плывёт против течения, а течение идёт против него.

Мысли о том, что однажды он станет здесь самым главным и покарает всех за то, как они его избегают, согревали маленькое злое сердечко русалёнка. И чем больше он погружался в эти фантазии (и имел неосторожность делиться ими с отцом), тем дальше от него становился заветный престол. Но сильнее всего Алроя пугало отношение сына к наземным жителям. По мнению принца, если бы не существовало земной тверди, то водных владений было бы гораздо больше. Жителей Эквестрии русал ненавидел за то, что они купаются в водах океана и «бесправно оскверняют неприкосновенные государственные территории и не родную им среду своим телом и смрадными его отходами». Эдуард считал, что все должны жить на своей строго определённой территории и не переступать за границу ни одним своим копытом, ибо, говорил он, водные пони не посягают на материковые владения.

Доводы о том, что без воды и морской торговли жизнь на суше будет невозможна, его ни в чём не убеждали. Алрой тщетно потратил многие часы, пытаясь заинтересовать сына наземной культурой, показывал ему затонувшие строения, убеждая, что море тоже поглощает чужую землю. Он указывал сыну на песчаное дно, и говорил: «Разве это не земля?». Но Эдуард лишь морщил мордашку, отворачивался и ничего не отвечал.

Была бы у принца власть сейчас, он бы немедля перетопил все корабли и накидал на берег вонючих цветущих водорослей, чтобы никто уж точно не приблизился к воде. Его простая детская обида всё разрасталась в пугающую упрямость.

Любящий закатывать истерики, он часто сбегал из дворца, и через какое-то время охрана даже прекратила обращать внимание на отлучки принца. Капризничал он регулярно, но возвращался всегда, а в случае, если король интересовался, где его отпрыск, всегда можно было сказать, что принц наводит марафет. Это занятие отнимало у него многие часы, ведь «король всегда должен выглядеть лучше всех», и он ненавидел, когда его прерывали, а потому даже отец его не тревожил.

Однажды, когда ему ещё не исполнилось и двенадцати лет, Эдуард решил полежать на песочке и понежиться в мерно набегавших на него небольших волнах. Это не считалось им за осквернение чужих земель — пляж тоже можно считать продолжением дна (к тому же, он недавно узнал, что раньше весь Фенум был покрыт водой, а значит, наземники нарушают границы чужих земель даже когда просто живут в своих домах).

Приплыв в тихое место, он убедился, что там никого нет, подложил копыта под голову и лёг так, чтобы его спину омывала ласковая морская вода. Волны приятно полоскали рыбий хвост, а жаркое летнее солнышко прогревало животик и морду молодого русала. Будущего правителя морей разморило, и он заснул, улыбаясь, представляя, что всё-всё затопило океаном, и он плавает среди верхушек деревьев, гоняя стайки цветных рыбок так же, как жеребята-наземники гоняют бабочек.

Проснулся Эдуард от колебаний земли, настойчиво вторгающихся в его сновидения: как и все морские жители, принц во многом ориентировался на движение воды вокруг, и на суше этот навык за ним сохранялся, позволяя чувствовать даже отзвуки обычных шагов. Недовольно поморщившись, русал открыл глаза и увидел двух жеребчиков, единорога и земного пони, которые стояли в сторонке. Вокруг них были разбросаны жутко неаккуратные накопытные куклы, отдалённо напоминающие пони, видимо, сшитые самими жеребятами.

Эти двое переговаривались о чём-то, то и дело показывая на принца.

Несмотря на то что среда была непривычной, и звуки распространялись по-другому, глаза плохо видели в воздухе, а прямо в уши шумел прибой, Эдуарду всё же удалось что-то расслышать. Он и сам этому удивился, но, видимо, жеребята были из разряда тех, что «шепчутся» на задней парте так, что мешают даже первым рядам:

- Это что, реально пони-русал? - спрашивал у друга земной, - Я о таких в книжке читал, но в первый раз вижу!

- Я тоже, — говорил единорог, безмятежно помахивая хвостом, - Ну и рыбина! По-моему, оно похоже на селёдку! Давай сошьём новую куклу, под вид этого пони, и назовём её... М-м-м, Селёдка? Сделаем её главной героиней нашего театра! Единственное, что она будет уметь говорить, «Я Селёдка!».

- А в конце её съедят! Интересно, что оно тут делает?

- Не знаю, может, его выбросило на берег? Как с дельфинами бывает?

- Ну-у, у дельфинов нет ног, поэтому они продолжают лежать, пока не умрут. А у этого есть, я бы оттолкался обратно в море.

- Но дельфины животные, а это рыба. Рыбы тупее животных, это все знают.

- Правда! Хотя башка-то понячья.... Но зато меньше дельфиньей.

- Значит, и мозг меньше!

- Но мы тогда тоже тупые, получается?

- Не, мы же вообще не рыба, а оно — немного да. А раз оно рыба, но с животной головой, меньше дельфиньей, то выходит....

- Выходит тупой, но не совсем, прям как ты.

- Да-а-а..... А знаешь, это не селёдка, это вобла вяленая! Кстати, как думаешь, оно не померло ещё? Вроде, не воняет, но давай проверим?

С этими словами единорожек подхватил магией ближайший камень и кинул его, целясь под бок Эдуарду, но не рассчитал силу и случайно отправил камень прямо в голову. Ведомый чувством самосохранения, принц едва успел увернуться — и то не до конца, булыжник задел царственный лоб, ссадив кожу.

В тот же миг поток непереводимой водной брани, напоминающий крик целой стаи чаек или очень сердитого дельфина, обрушился на жеребят. За всю свою жизнь он не сталкивался с большей грубостью, большим невежеством, чем в эту одну минуту. Назвать принца, законного наследника морского престола, второе лицо в государстве, селёдкой, тупицей, покуситься на Его жизнь! Как они посмели?!

То, что чувствовал сейчас принц, невозможно передать. Он хотел утопить этих пони, разорвать их, расшибить волной об утёс и затянуть в водоворот одновременно, отдать под суд, и засадить в самую глубокую расщелину океана на тысячу лет, чтобы даже их кости не увидели солнечного света! Не говоря больше ничего, ибо он забыл все остальные слова, и только скрипя зубами, Эдуард ударил по воде хвостом с огромной силой, и поднял волну, которая покатилась на пони, протягивая к ним свои мокрые объятия, чтобы навсегда затащить их в пучину…

Но в порыве злобы Эдуард промахнулся и вся мощь удара пришлась на куклы. По водной глади поплыл какой-то разваливающийся на лоскуты оранжевый пегас, малиновый пони, и чёрная единорожка с указкой и в уродливых очках с носом и усами…

- ААААА! - прокричал земной пони, ему на более высокой ноте вторил единорог.

Оба пустились бежать вприпрыжку, только копыта засверкали, мигом они скрылись из виду. Эдуард же пробыл у берега ещё несколько минут, не зная, что делать. Кровь из пораненной головы капала в воду, расплываясь тёмно-синими облачками, и одним своим видом раздражала русала, хотя боль от ранки была не столь уж и сильной. Наконец, кипящий от ярости принц скрылся в морской пучине, очень жалея о промахе.

Все мысли в его больной голове теперь были о жеребятах. Догнать их он не мог, значит, наказать тоже. Единорог и земнопони, сами того не зная, стали государственными преступниками, и из-за них у принца утвердилось, и без того отвратительное отношение к наземным жителям. Однако, после этого случая принц Эдуард стал уделять пони куда больше внимания, чем делал это раньше — ведь теперь он убедился в том, что они могут навредить его народу, так же, как навредили царственному лбу, который пришлось заклеить липкой лечебной водорослью.

Отныне каждый день Эдуард по нескольку часов неприметно плавал вдоль берегов, присматриваясь к наземникам, он пытался выяснить, что же для них, для их жизни играет большую роль и как это у них отнять. И вот наконец-то он нашёл то, что искал. И — как же ему повезло! — он нашёл способ уничтожить это…

* * *

Тихая бухта на юге моря Селестии являлась настолько редким пристанищем для пони или русалов, или других разумных видов, что у неё даже не было названия. Это уединённое местечко, с одной стороны окружённое густыми джунглями, а с другой острыми рифами, и выбрал когда-то давно Эдуард для того, чтобы приплывать сюда отдохнуть или поразмышлять о важных вещах. И он совершенно не ожидал, что его отдых могут прервать, причём абсолютно наглым образом.

Морской наследник был крайне раздражён выходкой своей горничной: она неаккуратно взмахнула хвостом, и поток воды снёс с полок коллекцию кораллов молодого принца. Хотя ни один экземпляр не пострадал, двенадцатилетний принц вопил на неё чуть ли не до хрипоты, и истерично стучал ногами по дну пещеры, служившей ему покоями. Чтобы немного остыть, Эдуард приплыл в свою любимую бухту, и уже прилёг на выступавший из воды камень, когда рядом послышалось громкое мычание, будто бы кому-то старательно зажимали рот.

Повернув голову к источнику звука, Эдуард заметил небольшую лодчонку, в которой копошились несколько пони. Подплыв ближе, Эдуард увидел, что на борту находилась крепкая зелёная земнопони довольно жёсткой наружности, какое-то кислотное пятно, опознанное им как пегаска, и ещё один связанный земнопони, который и издавал полный ужаса приглушённый вскрик, пытаясь лягаться. Подросток мало смыслил в делах наземных жителей, но понимал, что ничего хорошего здесь не происходит.

- О, заткнись, Грег! - абсолютно повседневным тоном, с театральными нотками воскликнула пегаска. И, схватив пленника за гриву, мокнула его мордой в воду. Пони отчаянно засучил ногами и заёрзал, забулькав, но его плечи прижимали тяжёлые копыта зелёной помощницы.

Дождавшись, пока дрыганья утопляемого станут больше походить на предсмертные конвульсии, кобылка вытащила его голову из моря. Вымокший и дрожащий пони предстал перед подростком: глаза исполнены панического ужаса, подёрнуты пеленой от недостатка кислорода. Пленник шумно хватил ртом воздух, и закашлялся. Шерсть пони намокла, и стало видно, что он крайне истощён, шкура натягивалась на выпирающие скулы.

- Так что насчёт небольшой дружеской беседы, Грегариус? - склонив голову, ласково проворковала пегаска. - И в знак нашей дружбы, мы не станем в этот раз бить тебя копытами. Если, конечно, ты сам этого не пожелаешь. Мы не хотим причинять тебе боль, просто хотим побеседовать.

- Я ничего не знаю! - судорожно закричал земнопони.

В этот момент солнце блеснуло на осколке рога, скрывавшегося до этого за растрёпанной чёлкой, теперь нависшей сосульками. От этой детали к горлу Эдуарда подкатил ком, и он с трудом сдержал тошноту.

- Брехня! - воскликнула зелёная кобылка. На этот раз принц пригляделся повнимательней, чтобы точно убедиться, что это была действительно земная пони.

Несчастного бывшего единорога толкнули в плечо и снова погрузили в море. Эдуарду подумалось, что на этот раз пленника скорее всего убьют, и это всколыхнуло в нём волну негодования. Позабыв про всякую секретность и собственную безопасность, он показался на глаза наземных жителей, шумно плеснув хвостом.

- Как вы смеете оскве’нять вла’ения мое’о отца! - от королевской жизни у принца выработался прекрасный повелительный тон, который не портил даже его «морской акцент», зажёвывающий согласные. - Уби’айтесь п’очь и топите ехо в блишайшем колодце!

Даже не дрогнув, и не доставая голову единорога из воды, пегаска заинтересованно повернулась к внезапному гостю.

- Святая Селестия, какая прелесть! - она дёрнула пленника, давая ему вдохнуть воздуха, и снова погрузила его в море. - Какой великолепный маленький русалёночек!

От подобной наглости у принца перехватило дыхание. Только гордость удержала его от того, чтобы не наброситься тотчас на чужаков. Не королевское это дело — колотить кого-то копытами!

- Сейчас же достаньте эту хадость из наших вод! - вместо этого вскричал подросток. - Вы все жалкие, отв’атительные плебеи, кото’ые не заслуживают ни капли моего п’ек’асного мо’я!

- Кончать его, босс? - тихонько спросила зеленуха, немного толкнув пегаску плечом.

- Нет, спасибо, я не голодна. Сегодня не четверг, в конце концов.

Снова дав единорогу ровно один вдох, она продолжила речь:

- Малыш, хочешь загадку? Как заставить говорить упрямца с помощью стакана воды?

Принц опешил от такого внезапного вопроса, но невольно сам стал над ним размышлять. Ему, живущему в толще воды, было очень трудно представить какое-либо взаимодействие с ней в количестве одного стакана. Пока русалёнок смотрел перед собой пустым взглядом и думал, пегаска заинтересованно рассматривала его и явно ждала ответа.

- Апихнуть этот стакан ему в хлотку! - наконец нашёлся Эдуард.

- Если ты порвёшь ему пасть, то как же он будет говорить? - снисходительно поинтересовалась пегаска. - Но мне нравится ход твоих мыслей.

Помощница противно захохотала, а единорог испуганно булькнул. Этот звук напомнил принцу, ради чего вообще он сюда приплыл.

- Хватит загова’ивать мне зубы! Вы тут макаете свои г’язные тела в наши воды, а потом наве’няка и т’уп ехо сюда скинете!

- Глупыш, его труп — это корм для ваших рыбок, - елейным тоном возразила крылатая.

Второй раз за этот короткий разговор русалёнок впал в ступор. Собеседница была старше и явно умнее его, что ему категорически не нравилось.

- Как тебя зовут, мой маленький садист?

- Эдуард Гольфстрим Морган Вентшукумишитеу, наследный принц Восточных вод! - горделиво, хорошо поставленным голосом ответил жеребёнок. Он специально учился произносить именно это с идеальным наземным выговором.

- Можешь звать меня Вайти, - в ответ кивнула пегаска, мотнув хвостом столь сильно, что импульс прошёл по всему телу, и даже растянутый галстук на её шее качнулся. Молодой принц перевёл взгляд на этот пёстро-клетчатый кошмар модных кутюрье, и почувствовал, что его сейчас стошнит от нервозности и от галстука.

Вот уже третий раз за диалог ей удалось заставить принца впасть в замешательство. Неужели его титул совсем-совсем не произвёл впечатления на садистку, ни на капельку? Это было настолько в новинку и противоречиво всему, что раньше случалось с Эдуардом, что пока он приходил в себя и размышлял над произошедшим, пони на лодке успели продолжить допрос.

- П’етставьтесь по полному имени, леди! - наконец воскликнул наследник, решив, что если он помолчит ещё хоть немного, то сойдёт за идиота.

- Опять загадки! - с радостью произнесла пегаска, и даже похлопала копытами, дав единорогу пару лишних вдохов. Не позволяя принцу возразить, она откашлялась и произнесла полным удовольствия тоном. - Первое моё имя — это то, что пони видят первым делом после того, как умирают, и их грешные душеньки возносятся к Селестии. Это гладкий покров снега в первый день зимы! Это клыки в твоей милой пастьке!

Эдуард медленно моргнул. Он уже начал привыкать к этому странному стилю общения. Что объединяет все три названные собеседницей вещи? Вайти... Вайти... Точно, белизна!

- Вайтнесс!

- Садись, пять, - радостно ответила Вайтнесс, явно получая от процесса огромное удовольствие. - Второе слово это то, что ты никак не ожидал. Это тайна, готовящаяся стать оглашённой.

На этот раз принц задумался старательнее.

- Кхеволюция? - нерешительно предположил Эдуард, вспоминая историю своего рода.

- Почти, - игриво подбодрила его крылатая.

Эдуард снова замолчал. Пользуясь тишиной, кобылицы продолжили допрос, и, кажется, единорог выложил почти всё, что хотела знать Вайтнесс. «Это не может быть тайной, потому что это слово было в основной загадке» - размышлял он. - «Тайна, которую делают, чтобы раскрыть...»

- Сюрп’из! - радостно воскликнул подросток.

- Браво! - вторила ему пегаска, со смехом похлопав крыльями. - И последнее! Я прихожу к тем, кто долго возится в снегу! Меня приносит сквозняк из открытого окна! Я бросаю пони в жар и оставляю их в бреду!

Эта загадка была для Эдуарда особенно сложной, поскольку он понятия не имел, что там приносят сквозняки на поверхности. Но что-то ему подсказывало, что как только допрос завершится, пегаска уйдёт и уже не вернётся, а проигрывать ей жуть как не хотелось. В конце концов, он решил, что нужно не пытаться вытащить из своей головы знания, которых там нет, а ориентироваться на что-то знакомое. Жар был ему знаком. Жар солнца, жар нагретого песочка, жар тёплых течений... Бред он видел только один раз, когда его отец плавал с дипломатическим визитом в северное море и подхватил какую-то заразу. Маленького принца быстро выгнали из комнаты, чтобы не пугать, но он навсегда запомнил вид своего отца, мечущегося по постели и сучащего копытами. После этого контакта придворный доктор внимательно наблюдал за наследником и даже измерял его температуру каждые два часа. Так уж сложилось, что каждый раз, когда заболевал Эдуард, к нему приходил озноб вместо жара, но, не имея никаких других предположений, он всё-таки ответил как можно более уверенным голосом:

- Пиостуда!

На этот раз зелёная земнопони не захохотала, а откровенно, с фырканьем заржала.

- Почти, - ответила Вайтнесс, тоже похихикивая. - Лихорадка.

- Вайтнесс Сюрп’из Февер, - таким тоном, будто это она рассыпала его коллекцию кораллов, произнёс принц.

- А ты смышлёный! И к тому же, жесток! - нараспев заметила пегаска. - Скажи, Эдуард, много ли в этой бухте народу?

- К счастью, ни один из вас, земных плебеев, - надменно начал принц. - Не заинте’есован этой бухтой, и даже подданные моего отца оставляют это место в уединении. Нужен недюжинный талант, выдающаяся ловкость, чтобы п’отиснуться сюда сквозь острые архипелаги.

- Это прекрасно, то, что мне и нужно, - дослушав принца, сказала Вайтнесс.

Она прижала единорога ко дну лодки, предоставив помощнице возможность разрезать верёвку на его передних копытах.

- А теперь задачка для тебя, Грег. Доплывёшь до земли — и можешь идти на все четыре стороны. Не доплывёшь — и поможешь нашему юному величеству кормить подданных.

С этими словами она бухнула тело за борт. Обессиленный истощённый единорог бешено забил копытами, но всё ещё связанные задние ноги сильно мешали ему плыть.

- Хей! - возмутился Эдуард, наблюдая, как всякий мусор кидают в его владения. Одним быстрым движением он подплыл к лодке, поставив передние копыта на борт, при этом поднятая его хвостом волна сильно помогла единорогу, вынося того в сторону берега.

* * *

На удивление, ни зелёная помощница, ни её начальница так ничего и не сделали плохого принцу, ни в тот день, ни во все последующие. Вайтнесс окрестила его унизительным словом «забавный».

Как не истерил Эдуард, Вайтнесс построила себе бунгало на берегу тихой бухты, и приезжала сюда подумать над делами, отдохнуть или допросить таких же упрямцев, как несчастливый рогатый. Но от неё было мало шума и мало мусора — пегасочка оказалась на редкость чистоплотной — к тому же, принц, кажется, ей приглянулся, и, заприметив его отдыхающим на излюбленном камне, она зачастую начинала с ним беседу. За годы общения русалёнок смог даже подтянуть свой выговор, что пегаску очень разочаровало. Эдуарду почему-то не хотелось сообщать отцу о таком внезапном знакомстве, и это был их маленький секрет.

Вайтнесс мало что рассказывала о своей жизни или о делах за пределами бухты, но с течением лет наследник всё яснее начал понимать, какое примерно положение она занимает в обществе. Его это не пугало, даже наоборот, он почувствовал что-то вроде чувства равенства с Вайтнесс, потому как они оба обладали властью. Разница была лишь в том, что Эдуарду она досталась с рождения, а Вайтнесс выбила её копытами и выгрызла зубами.

Пусть он всё ещё терпеть не мог наземных жителей, но именно этой кобылке удалось найти с ним общий язык, и он с плохо скрываемым удовольствием терпел её общество. Самой Вайтнесс было глубоко плевать на его расовую неприязнь, она вообще оказалась особой эксцентричной, и глубоко в душе принц подозревал, что даже если бы он скрылся от неё в самую глубокую морскую расщелину, и наказал всем своим стражам не пускать никого к себе, она всё равно отыскала бы принца, чтобы спросить, какой галстук лучше подходит к её сегодняшней рубашке.

А рубашек у Вайтнесс было великое множество, и все они были либо с ужасным принтом, либо имели невероятный кислотный оттенок, от которого у принца чесались глаза, не говоря уж про эти удавки, которые пестрели какими-то психоделичными или просто безвкусными узорами. А вот сама Вайтнесс питала к этим кускам ткани горячую любовь и даже заставляла носить галстук Литл Приг, которая соглашалась на это, потому что спорить с боссом было себе дороже… И ещё галстуком было удобно кого-нибудь душить. Эдуард же без стеснения заявлял, что эти аксессуары выглядят так, будто она мокнула свой галстук в керосиновую лужу.

Вайтнесс его замечания ничуть не смущали, это будто только поддразнивало её ознакомить принца с другими сомнительными тенденциями. От пегаски же Эдуард узнал, что наземные пони иногда любят красить свои гривы. И был очень удивлён, что Вайтнесс пренебрегает такой возможностью, до сих пор не сменив свою природную ярко-жёлтую с тонкой алой прядью гриву на излюбленный зелёный цвет.

Спустя четыре года после столь необычного знакомства, Эдуард сидел в бунгало подруги и расчёсывал гриву. Пегаска подсуетилась и достала из каких-то закромов зелье, позволившее русалу отрастить задние ноги. Правда, преобразованные из плавников крылья выглядели странно, да и в целом при взгляде на него создавалось ощущение какого-то подвоха. Сразу же казалось, что перед тобой стоит какой-то принц, или, по крайней мере, вельможа. Этой особенностью Эдуард сильно гордился, списывая её на свою величавую осанку и умение держать себя. Вайтнесс так же жаловалась, что от него воняет рыбой, но в это он не верил. Телохранители принца этому бы не радовались, если бы узнали, но отращивание ног не было единственным экспериментом, на который соглашался Эдуард. К счастью, ни один из них плохо не кончился.

Несмотря на то, что ему уже было целых шестнадцать лет, кобылица всё ещё не посвящала его в свои основные дела, и это уже начинало его немного раздражать. Не то, чтобы ему так сильно хотелось слышать про деяния криминального босса, но он очень не привык, чтобы что-то хранили от него в тайне. К тому же, Вайтнесс была единственной, кто смела проигнорировать его требования об откровенной беседе.

- Совсе-е-ем от копыт отбились эти болванчики, - проворковала Вайтнесс, старательно накрашивая кромку копыт в светло-зелёный цвет. Копытокюром она никогда не пренебрегала, в отличие от покраски волос, и даже пристрастила к этому занятию принца. Правда, перед сходом в море лак приходилось стирать. - Вот на днях один из моих ребят отыскал для меня прелюбопытнейшую книжку. И что ты думаешь?

Перевернувшись на спину, лениво потянула пони, и скосила на Эдуарда левый глаз. Это выглядело жутковато, и первое время Эдуарда очень потряхивало от таких вот внезапных движений. Он даже было подумал, что это особенность всех наземников, но оказалось, что Вайти и тут умудрилась отличиться: когда-то давно в Сенных Болотах она подхватила дифтерию, и с тех пор один глаз у неё периодически скакал куда-то к уху. Особенно это проявлялось, когда она была зла, но иногда это случалось и в обычном общении.

- Решил оставить себе! Ещё и сбежать от меня попытался. Впрочем, ты его сам недавно видел в этой бухте...

- Который? Тот, которому ты задала загадку, что это такое, мокрое и недышащее? - с соседнего пуфика отозвался Эдуард. Ему было ни капельки не жаль наземных грязнуль.

- Да, - кивнула пони. - Ты разгадал загадку даже тогда, когда я её не задавала!

- Тоже мне загадка, - фыркнул Эдуард, удобно устраиваясь на подушках.

- Впрочем, книжка оказалась не такой ценной, как я думала, - будто её и не прерывали, продолжала Вайтнесс. Она закончила разрисовывать кромку, и теперь любовалась на результат своих трудов. - По крайней мере, для этого дела. Но там много интересного, могу тебе её одолжить... Если хочешь.

Эдуард снова фыркнул, на этот раз возмущённо, с выражением задетого достоинства.

- В подводных библиотеках тысячи книг! - тем тоном, которым он всегда любил разливаться по поводу величия и богатства родного государства, произнёс принц. - Мне не нужна ещё какая-то старая затрёпанная земная книга. Даже если бы и нужна была, у нас на дне лежат сотни затонувших кораблей — отец сохраняет их в целости с помощью магии, хоть я и не понимаю, зачем растрачивать её на ваш мусор.

- Ну как хочешь, - Вайтнесс переместилась на пуфик к Эдуарду, и забрала у него гребень, самолично начав расчёсывать гриву принца.

Она была не такой длинной, как грива пегаски, которая тащилась за ней по полу, и вообще отличалась крайней пышностью и густотой, но волосы русала были необычными на ощупь, мягкими и шелковистыми, как подводный мох. Раньше каждый раз, когда кобылка прикасалась к его гриве, ей приходилось выслушивать долгую истерику, но сейчас Эдуард уже привык к таким спонтанным вторжениям в личное пространство, и даже иногда подтаскивал к себе хвост подруги и начинал расчёсывать его в ответ. Вообще, с какой-то поры Вайтнесс взяла за привычку красиво заплетать и украшать волосы принца, делать ему макияж, одевать в почти что не реалистично изысканную одежду. Иногда от таких посягательств Эдуард чувствовал себя куклой, но ему это нравилось, хотя он и под смертной пыткой в этом бы не сознался.

Если бы русал хотя бы попытался разобраться в культуре наземных жителей, он бы знал, что Вайтнесс иногда наряжает его в откровенно женские платья, но так как социальные устои этого общества были от него максимально далеки, ему не казалось, что в этом есть что-то неправильное, и он с затаённой радостью примерял всё, что она ему таскала. Понимая, что не предстало наследнику играть роль куклы, он демонстративно ворчал и фыркал, но всё-таки никогда не отказывался. Он всегда обожал, когда его баловали, и тут разница заключалась лишь в том, что Вайтнесс всегда сама решала, что она будет делать, не спрашивая пожеланий принца. Эдуард никогда бы в этом не признался, но он понемногу начал за собой замечать, что когда в его жизни наконец-то появился кто-то, кто его не избегал, и не пытался учить морали, и ему не приходилось давить на свой авторитет, просто чтобы не оставаться в одиночестве, то роль ведомого его привлекала куда больше.

За время их общения, на шее у принца появился на удивление изящный кулончик в виде маленькой бутыли, но что в нём хранится, доподлинно знали только сам Эдуард, Приг и Вайтнесс, которая и подарила ему это украшение. Кулончик оказался во вкусе принца и даже соответствовал морской тематике; на самом же деле это было поразительно, насколько, казалось, отсутствовал у Вайтнесс вкус когда дело касалось её самой, и насколько гармоничные и изящные образы она могла создавать для кого-то другого. Эдуард абсолютно не понимал, зачем тогда она сама одевалась как кислотный клоун-наркоман, но об этом он предпочитал не спрашивать.

- С другой стороны, - продолжала пони свои пространные размышления. - Я подумываю применить пару фокусов оттуда для северных районов Эквестрии. Я всё равно хотела уехать туда на пару месяцев в ближайшее время, устрою им природный катаклизм, а потом заставлю платить за еду и отопление.

А вот тут уже наследник насторожился. Его всегда интересовали те дела Вайтнесс, которые были связаны не с делёжкой наживы или перестановкой кадров, а вредили сразу большому количеству наземников.

- И что это за фокусы такие? - надуто и очень пытаясь сделать вид, что ему вовсе не интересно, уточнил принц.

Вайтнесс ловко стянула его гриву в высокий хвост, и перепрыгнула через принца, встав перед его мордой.

- Вот тебе условия задачки: давным-давно, три расы жили раздельно, а Эквестрию раздирали три милых духа, заносящие всё вокруг льдом и снегом. И что с этим могли сделать друиды?

Эдуард уже открыл рот, чтобы возразить, почему ему надо думать над задачкой, над которой бились целых три нации, но тут вспомнил, что он будущий король и думать за всю страну - его работа.

- Хорошо, посмотрим... - между ними очень часто возникали диалоги, состоящие из мыслей в слух. - Наколдовать побольше еды? Или морозостойкие растения?

- Нельзя наколдовать еду, мой маленький садист... Точнее можно, но от неё начнётся рахит, цинга и диарея.

- Тогда можно убить духов? - предположил Эдуард.

- Очень проблематично кучке голодных грязных магов поймать и уничтожить трёх древних демонов. Они бы все превратились в леденцы, ещё не успев к ним подойти, - Вайтнесс запрокинула голову и долго потянула. - Ску-у-учно! Придумай что-нибудь повеселее!

- Тогда надо сделать так, чтобы было невозможно замораживать страну. Это не убьёт духов, но будет злить их тем, что они теперь бессильны, и ничегошеньки не могут с этим сделать. Может быть, от злости духи даже перебьют друг друга.

- Да-да-да-да, - четыре раза произнесла Вайтнесс. - В эти тёмные, голодные, жестокие времена был сделан самый большой прогресс в управлении погодой при помощи магии. И в основном, все изыскания были направлены именно на холод. Они научились его увеличивать, они научились его уменьшать, и теперь, благодаря этим знаниям, я могу выкручивать счета за коммуналку как мне угодно. Злодейства — это хорошо, но надо же и об обеспеченной старости подумать.

Погода... Эдуард понимал, что многое от неё зависит, как под водой, так и на земле. Интересно, а какому количеству пони и насколько сильно можно навредить при помощи этой книжки?

- Я решил проявить к тебе снисходительность и принять твой скромный дар, - крайне нереалистично-равнодушно протянул принц, смотря куда-то в потолок. - У меня стол в кабинете шатается, надо подложить.

Вайтнесс, которая изначально на жеманничество принца не обращала внимания, а за эти годы и вовсе к нему привыкла, ограничилась чисто символическим кивком, и достала книжку из ближайшего ящика, что говорило о том, что она заранее знала, как себя поведёт принц.

- Держи, сахарок, почитаешь на досуге.

Пробыв в доме ещё около получаса, наследник спустился к морю, заколдовал книгу, чтобы она не намокла, и зашёл в воду. Вайтнесс тщательно рассчитывала дозировку зелья, поэтому время каждого визита планировалось заранее, и уже через пару минут трансформация должна была спасть. Но пока уйти на глубину Эдуард мог и в таком виде, хотя поначалу это и было очень непривычно. Иногда Вайтнесс даже шутила, что отправит его на конкурс ныряльщиков и поставит все свои деньги.

Тем же вечером Эдуард тихо скользил в прозрачной воде между полок библиотеки. Это была старая коллекция с давным-давно потонувшего корабля: Алрой сохранил книги в целости для увеличения знаний о верхнем мире, выстроив для них хранилище неподалёку от лежащего на дне судна. Вход сюда был воспрещён для простых жителей, во многих книгах хранились такие знания, о которых наверху и думать забыли, окажись они не в тех копытах, и мир изведает немало бед. Если бы Алрой узнал об этом визите, он бы обязательно выяснил, что и с какими целями собирается использовать не-наследник. Просматривать книгу в своих покоях Эдуард не мог, серьёзно обеспокоенный его настроениями отец редко оставлял его без присмотра. Благодаря этому за долгие годы Эдуард в совершенстве овладел искусством побега. Однако, для проникновения в запретную библиотеку, эти знания применять не пришлось. Принцу не составило труда припугнуть охрану увольнением и тайком для отца проплыть в хранилище, для того, чтобы спрятать там книгу. Ему не была известна земная поговорка «Хочешь спрятать дерево — прячь его в лесу», но он дошёл до этой истины своим умом.

По заросшим водорослями полкам ползали осьминоги, стучали цепкими лапками крабы, плавали туда-сюда ещё какие-то подводные существа, безразличным взглядом скользя по принцу. Оглядевшись, Эдуард проплыл к столу, целиком заросшему моллюсками и тиной, покрытому наростами из мидий, однако в подводном царстве к подобному привыкли.

Солнце закатывалось за океан, его последние лучи блистали в тихих волнах, лижущих прибрежные камни, а в глубине лежали величественные развалины королевского фрегата, металлические части которого таинственно мерцали солнечными отблесками. Сквозь проломленную крышу библиотеки тоже пробивался тусклый свет угасающего солнца, он красиво переливался в хрустальном орнаменте и огромном треснувшем зеркале, встроенном в стену, из-за чего все отражённые в нём предметы искажались.

Но солнце было не единственным источником света: на разбухшем столе стояла лампа, наполненная водорослями, они тоже рождали своё свечение, которое отражалось в глазах принца Эдуарда, придавая им демонический блеск. Тина, за десятки лет наросшая на столешнице, приятно ласкала копыта морского наследника, малахитовые глаза принца скользили по строчкам древней книги, хвост мягко извивался в прохладной воде. Эдуард хмурился, тихо бормоча строки, выведенные почти выцветшими за давностью лет чернилами:

Гармония сего мира поднебесного зависит не от одного лишь согласия августейших повелительниц его, но и от всех жителей Эквестрии, так землю ворошить да плодоносные древа сажать могут лишь земы, а те чада Солнца, кому крылья даны, обязаны прогонять тучи и иной гнев небесный от угодий земов, ибо не будет иначе сытости на светлой земле Принцесс эквестрийских, да начнутся розни да споры у честного народа от голода. Высшие же из слуг сих светил — единороги да единорожицы, являют собой само могущество и обязаны хранить земли от недругов и зверья дикого, да заправлять холопами неразумными…

- Чушь какая, язык сломаешь, - тихо выругался Эдуард, - Где тут уже про зиму? Вот! - принц продолжил чтение.

...А так же важно в своё время небеса сменять и времена, ибо без снегов зимних позамерзают древа да травы, и пойдёт тогда голод по землям Эквестрии, а как знамо, опосля голодов идёт по земле мор великий, ибо неразумные холопы есть пытаются всё чего есть непотребного, и хватают заразы страшные, а от мора полегло в прошедшем году несчётное множество...

- Вот то, что надо! - воскликнул принц. Проблема лишь в том, как снегу помешать на сушу выпасть... Принц задумчиво потёр подбородок, скептически оглядев помещение.

Судя по языку книги, она была очень старой, а тогда изобрести подобный механизм или заклятие вряд ли бы удалось, кто бы им стал заниматься — то мантикоры нападут, то дракон прилетит, то явится кто-то дань собирать. Значит, всё ещё впереди! Он должен, — и найдёт! — способ, как сделать так, чтобы снег не выпал. А уж дальше всё пойдёт, как по маслу: голод, промёрзшая земля, гибель животных, и страдания из-за этого экологов… А самое главное - бесснежие на земле никак не заденет морских пони, что весьма немаловажно!

Но как же совершить такое злодеяние? В школе Эдуард учился плохо и специального русалёнка били каждый день*. А обратиться к подчинённым за помощью он не мог, дело должно быть абсолютно секретным. Донесут же они гениальный замысел его папаше! А папа такой добрый, он любит этих дурацких наземных пони, торгуется с ними... Так что если информация попадёт к Алрою, то у него, у Эдуарда, есть риск оказаться под домашним арестом, из-под которого уже не сбежит, и он будет опозорен, а месть не свершится. Выходит, ему придётся выкручиваться самому.

Со злобой, сжав до боли зубы, Эдуард молниеносно захлопнул старую книгу, при этом подняв клубы водорослей, росших на столе. Русал закашлялся, жмурясь и размахивая копытом, чтобы отогнать муть. Открыв глаза, он посмотрел на книгу. Осевшие на ней растения приобрели необычайно насыщенный оттенок…

Эдуарду показалось, что он недавно видел этот ярко-зелёный цвет. Он посмотрел на свои два копыта — они тоже были ярко-зелёными, в отличие от привычного тёмного оттенка. И тут у него в памяти мелькнул образ помощницы Вайтнесс, Литл Приг. Все самые важные дела Вайтнесс всегда контролировала лично, в её схемах не было просчётов, и, конечно же, она не могла планировать злодейства с использованием заклинаний, которых не было в книге. Ведь знания были уникальными, как она сама говорила! Но, пролистав древний том, принц не встретил ни единого, даже самого незначительного заклинания. Это значило, что где-то имелась вторая часть или дополнение, или хотя бы вырванные страницы!

Почти так же, как себе, Вайтнесс доверяла только Литл Приг. Возможно, земнопони знает, где находятся эти заклятия… Она ведь была чем-то вроде личного телохранителя Вайти, и может быть, даже охраняла недостающие бумаги… Эта мысль его обнадёжила, и принц быстро начиркал записку, с помощью которых они обычно общались с пегаской, если Эдуард не мог лично приплыть в бухту. На этот раз перерыв между его визитами пройдёт быстрее, чем обычно.

____________

* - имеется в виду "мальчик для битья", то есть ребёнок, который воспитывался вместе с будущим монархом и подвергался телесным наказаниям за его проступки, что позволяло наглядно продемонстрировать коронованной особе последствия его плохого поведения.