Снежный дым

Ему снился парад на день ВМФ. Он шёл в коробке своего взвода в составе сводной роты Севастопольский бригады морской пехоты выделенной для участия в параде. Белые ремни, белые аксельбанты, белые перчатки, чёрная парадка, чёрные береты с черепом у левого виска, чёрные громобои. Только почему так тихо? Где чёткий стук ботинок роты об асфальт? И почему такая жара? В тот день было пасмурно, и моросил дождь. Становилось всё жарче, пот жег глаза, мешая видеть спину идущего в первой шеренге. В голове мелькало — только не упасть, держать строй, только не упасть. Смирна-а! Девушка в белом платье у трибуны машет ему рукой. Она же сказала, что не успеет приехать. Жара, держать строй, только не упасть. Идущий впереди слева Антон, крупный рыжий матрос, оборачивается и кричит: не спи — замёрзнешь! Как замёрзнуть в такую жару? Не спи — замёрзнешь! Он открыл глаза.

— Не спи — замёрзнешь! — рыжий хлопал его по плечу здоровой рукой и почти уже орал в лицо, — Колян!!!

Они посмотрели друг на друга.

— Я, думал, ты тоже того, замёрз, — сказал он, успокоившись, — весь в инее и дыхания не видно.

— Рыжик, — спросил Коля, смахнув иней с воротника, — Тельняшка белая в чёрную полоску или чёрная в белую полоску?

— У меня она уже, — рыжий выделил слово «уже», — в мёрзлую полоску, иди, грейся, твоя очередь, — скаля зубы, он махнул рукой в сторону входа в снежную пещеру.

— Добрый, погоди, я же шаль не завяжу, — так Рыжик называл непонятно почему выданные им новейшие спальные мешки, мягко говоря, не той системы.

Коля поправил развёрнутый спальник на Рыжике и связал тесёмки. Потом подержал руки у хилого костерка и, осторожно отодвинув маскхалат, заполз в условно тёплое место, на сосновый лапник. Минус двадцать в пещере по сравнению с минус пятьдесят на улице это уже тепло, хоть и ненадолго. В ней с трудом помещалось три человека. Один час — танцы в ледяном аду вокруг костра, два в забытьи. Командир группы прапорщик Кантемиров пытался лучиной запустить генератор, портативная машинка пыталась работать, но после пары чихов, глохла.

— Матрос Добронравов, — прохрипел прапорщик и не услышал ответа, — Добрый, бл...ть!

— Я, — так же хрипло откликнулся Коля.

— На рацию.

— Есть, — он пододвинулся поближе к рации и скинул варежки.

Прапорщик надсадно закашлялся, от чего лучина потухла. Матерясь, он зажег её снова и трясущейся рукой поднёс к генератору.

— Вызывай.

— Что толку, контрольные лампы не горят, — ответил Коля и постучал пальцем по грязнобелой коробке.

— Вызывай! — приказал Кантемиров, прикрывая лучину, чтобы огонь снова не погас от кашля.

Добрый потёр озябшие руки, и тупо уставился на панель, зная, что ничего не произойдёт.

— Вызывай, сука! — через кашель заорал прапорщик и заёрзал.

— Заряда нет, и от лучины не будет! — ответил матрос офицеру.

— А куда ты спирт для генератора дел?! Выжрал?! — проорал Кантемиров и зашёлся кашлем.

— Саламыч, молчи, береги силы, — очнувшийся от дремоты старший сержант Луценко вступился за Колю. — Добрый растёр тебя тем спиртом. Стоял бы сейчас приставленный к дереву, как Егорка с Литвой.

— Как вы не понимаете, мы не можем вернуться без приказа... без приказа ... вернуться, приказываю идти искать Захаряна, — слабо прошептал прапорщик и отключился.

— У него жар, — сказал Добрый, потрогав лоб командира.

Матрос Захарян с запасной батарей и спиртом для генератора пропал три дня назад на маршруте во время пурги, как впрочем, Луценко, Литва и Егорка. Эти трое нашлись, а вот армянин потерялся. Литва и Егорка замёрзли во сне позднее, когда Кантемиров приказал каждому вырыть себе убежище в снегу. Опыта не хватило, потом успокаивал прапорщика старший сержант, мы ведь всё по югам да по югам. На самом деле, Николай Добронравов за полтора года, если считать от парада, снег увидел только две недели назад. Африка, Персия, Таиланд и острова в Тихом и Индийском Океанах.

— Добрый, как там — на улице? — спросил Луценко.

— Минус сорок два, - сообщил Николай.

— Теплеет. Пошли на прогулку.

— Захаряна искать?

Но Луценко не ответил. Снаружи их встретил прыгающий вокруг огня Рыжик.

— Вы, что, Захаряна искать попёрлись? — глухо донеслось от замотанного в шарф рыжего.

— Толку нет. Как рука? — устало ответил сержант и начал подпрыгивать вместе с Рыжиком.

— Да ничего, терпимо, мёрзнет сильнее.

— Понятно, — вздохнул Луценко.

— Добрый, что стоишь? — приглашающе помахал рукой рыжий, — присоединяйся, вставай в кружок.

Все трое несколько минут вяло попрыгали на месте и помахали туда-сюда руками.

— Доставай копьё, бери снегоступы, — приказал Луценко Коле, — мы с Коляном на разведку сходим. Рыжик за старшего. Саламычу жаропонижающего дай, бредит уже. И это... прогреть бы его надо, как вчера. С одной рукой справишься?

— Должен, — утвердительно ответил Рыжик, погладив подвязанную под одеждой руку.

— Ты уж постарайся, на одних порошках ему не вытянуть, — попросил Луценко, косясь на сугроб за ближайшим деревом, в котором покоились замёрзшие тела матроса Казлаускаса, по прозвищу Литва, и старшего матроса Кошкина, по прозвищу Егорка и имени Егор.

Добрый достал из пещеры свой громобой, который при такой низкой температуре, можно было использовать только как копьё.

— У тебя годные заряды есть? — спросил сержант.

— Да, шесть штук, — постучал по своей груди Добрый, где во внутреннем кармане кителя лежали, спрятанные от холода, шесть цилиндриков парогенерирующих зарядов.

— Добрый, а если вскрыть капсулу заряда и залить раствор в генератор?

Добрый остановился и посмотрел на Луценко.

— Что смотришь на меня как на дурачка?

— Получится новогодняя хлопушка, — ответил Коля, не ожидавший, что старший сержант сморозит, такую глупость.

— А! Ну да, — сержант хлопнул варежкой по шапке, — совсем мозги замёрзли.

— Куда идём?

— Лощинку одну проверим. Я так прикинул, в ней как раз наш узкоглазый бронепоезд поместится. Заехал в первую метель, замаскировался. Следы замело снегом. Потом уже наша пурга была. Спрятался, по самое не хочу, и ждёт.

— Чего?

— Сигнала. Если ювики наступление поведут, чтобы Хабаровский выступ срезать, он по нашим тылам пойдёт.

Хабаровский выступ на карте выглядел как не дотянувшийся до Японского моря клин в теле Юго-Восточной Империи, мозоля глаза её правителям. Войны и конфликты между государствами из-за этого клина случались с давних пор, и хотя формально они заканчивались всегда вничью, выступ только рос в сторону морского побережья.

— Думаешь, война будет? — Добрый посмотрел на старшего сержанта.

— Может и будет. Я всю службу в ожидании, то тут стычка, то там. Но это всё политика, — Луценко показал большим пальцем вверх, — в учебном центре кто-то орден думал наудачу срубить... или повышение. Заторопились, послали нас, с нашим штатным южным вооружением и боеприпасами. Обмундирование тоже не сибирское. Вдобавок не ищут ни хрена.

— И что? Погода резко поменялась, у тебя точно мозги замёрзли! Ищут, наверно, — Коля усомнился в услышанном, но последние слова произнёс не уверенно.

Посылать бойцов с парогенерирующими зарядами южного исполнения, которые теряют силу с каждым градусом ниже нуля и безвозвратно замерзают при минусе тридцати градусах, зимой в Восточной Сибири, теперь выглядело как преступление.

— Но точку эвакуации-то уже вчера можно было проверить. Ты представь себя сейчас в уставных зимних ботинках и кальсонах, а не в валенках и термобелье, — спокойно ответил сержант и остановился, — я за них кинжал йеменский с бриллиантом фельдфебелю на складе отдал.

— Что?! — Коля удивлённо оторвал взгляд от снегоступов.

— Переплатил, конечно, — Луценко отстегнул защитный клапан УНП и открыл планшет с картой квадрата, — азимут от точки эвакуации пять. Четыре с половиной километра.

— А если мы его там найдём?

— Найдём? Да хрен его знает, что тогда делать. Побежали, матрос, а то жопа замёрзла! — весело крикнул старший сержант, подтянул шарф, надел защитные очки и рванул с места.

Задора Луцика, такой позывной был у Луценко, надолго не хватило. От бега снегоступы часто пробивали слабый наст, от чего бегуны падали со всего маху в снег.

— Лыжи бы, — громко дыша, сказал сержант, снова открыл Универсальный навигационный прибор и постучал пальцем по корпусу, — у тебя шагомер работает?

— Нет, только компас и термометр.

— И хрен проверишь, ты читаемые клейма ОРПО видел? Вот, якорь ему в..., смазку никто не менял, — сматерился Луценко, — этот урод ещё и тупой, матчасть не знает.

Добрый служил с Луценко уже больше года, тот любил разговоры в стиле, один я Дартаньян, но в трудную минуту он им и был. Сегодня старший сержант заметно нервничал, нёс уже сверх меры разные теории заговора всех против разведгруппы. Николаю это уже надоело, приходилось терпеть.

— Двигай костылями, иначе и к утру не вернёмся. Ну ладно с зарядами, минус двадцать два при выходе было, думали, прокатит. Отдел ремонта и поверки смазку-то в УНП не менял, ниже скольки градусов летняя смазка терпит?

— Минус пятнадцать, — ни секунды не задумываясь, ответил Коля, — да с чего ты решил, что нас предали?

— Нас кинули. Мы пришли на первую точку эвакуации без Захаряна. Потеря человека в мирное время, это расследование, где вся хрень по организации выхода вскроется, кого-то накажут, и не просто скажут «накажись», а по-серьёзному. Кантемирову приказали продолжать поиски бронепоезда, а что он скажет против — только прапора получил, всю карьеру офицерскую под откос? А потом понеслось одно на другое. Рыжий руку сломал, Литва с Егоркой, сам Саламыч заболел, а самое главное связи нет. Кругом земля, а мы как на необитаемом острове, — нервно засмеялся Луцик.

— Это получается им лучше, что бы мы пропали? — догадался, что имеет ввиду старший сержант, Николай.

— Конечно. Бумажки подчистят, мы ещё и виноваты окажемся.

Через два часа хода под периодический бубнёж Луценко они остановились.

— Совсем разучился без шагомера, сколько прошли определять, — посетовал он.

Луценко сверился с компасом и показал рукой точное направление.

— Ты хоть сам веришь, что он там? — спросил Коля.

— Знаешь, Добрый, — задумчиво ответил Луцик, — я надеюсь, что его там нет. Какая температура?

— Минус тридцать восемь.

— Подумать только, чтобы было пожмоть я полтинник на Сокотре.

— Всего полтинник! — удивился Коля, — Экю?

— Не так же дёшево, рублей, конечно.

— А нам говорил, пятьсот-пятьсот!

— Прип...ел для хохмы, а вы поверили, — объяснил Луценко.