Снежный финист

Летит по полям, по лесам птица-ветер шальная; снегом заносит, вьюгою обдувает. Большая-большая, белая-белая; на человека в рубахе похожа. И сыпятся щедро из рукавов бриллианты...

Не засмотрись: собьёт! Заморозит!

Не рады-то люди его алмазам: только чистым душам алмаз, остальным – льдинка. Пустил охотник стрелу в птичье тело.

Так и упал снежный Финист в одном дворочке. Только пышный сугроб на земь постелить успел...

Подобрала его девица Алёнушка, душа сердобольная.

– И хорош, и пригож, и так его угораздило!

***

Омыла девица рану гостеву, на постель уложила молодца; всю-то ночь не спала – ухаживала.

Лечила где добрым словом, где сладким чаем, а где и молитвою. А больше нечем: старые времена!

(Нет, не была наша Алёна ведьмою: другое в ней было. Чуткость и милосердие...)

Сядет рядом с больным вечером; он в жару. Смотрит ему в глаза затенённые и песню поёт. Про садочки, цветочки, парочки да базарный день. Про всяко-разно, грустное да весёлое. И душа его на голос в тело-то ворочается.

И зацветают очи юноши таким голубым, что хоть лети в них, а хоть купайся...

Где тут паре не быть!

Полюбили друг друга.

Целовалися, миловалися, говорили с утра и до ночи; и летали, само собой – куда без этого!

Только скоро февраль подошел к концу: пора соколу восвояси!

– Прости меня, Алёнушка, время моё пришло. Улечу я в снежное царство до новой зимы. Хочешь, жди, хочешь, счастье с другим пытай.

Вот тебе на пямять белое пёрышко: будет трудно – взмахни, беды гони.

Заплакала, запричитала девушка.

– Мил-родим дружок, почто с собой не берёшь?

– Нельзя тебе со мной. Мне – зима, тебе – лето. Мне навь, тебе явь.

Прощай, милая, не тужи долго.

С тем улетел.

Оставил убор бриллиантовый – да перо малое.

***

Словно душа Алёнина улетела с другом. Нет ей ни в чём отрады, и камушки не нужны. Тает на дворике мартовский снег, а капель под очами капает.

Вышла дева во двор, махнула с тоски пёрышком.

Три птички из ниоткуда – порх!

И встала великая снежная буря.

Голос родной из неё зовёт:

– Алёна!..

Бросилась девушка в мглу да снег в чём была.

Метёт тьма великая, бело-синяя, по лицу хлещет; на все голоса воет.

– Куда идёшь, красна девица? Там зима вечная!

– С милым зима, что зелёный май!

– Куда идёшь, красна девица? Там льды вострые.

– С милым что лёд, что хрусталь.

– Куда идёшь, красна девица? Там снега непролазные.

– С милым что снег, что лебяжий пух.

Вдруг посветлело. И летят на встречу не льдинки-морозинки, а пух с одуванчиков. Поле из них кругом... Не льдами горит – кристальной росой.

Ни тепло, ни жарко, светло да бело.

Долго-ли идёт, коротко, дворец видится. Стеклянный – блестит, аж жаром пышет!

Входит Алёнушка под своды его зеркальные; идёт переходами- коридорами, одни других чудней. Вступает в тронную залу.

А там, в необьятной палате сидит женщина из стекла зелёного: ни дать, ни взять, статуя. Крепкая да высокая.

Робко-робко к ней девица двинулась.

Раз – открыла глаза ледяная царица.

– А вот и ты пожаловала!.. Невестушка. Много вас на красоту и богатство позарилось, да не каждая сквозь метель прошла.

Заходи, гостьей будешь.

– Мне бы Финиста увидеть...

– Улетел твой сокол.

Коль докажешь, что ты ему пара, выйду на башню высокую, свистну на четыре стороны. Прилетит – свадьбу сыграем.

Не докажешь – с девой птичих кровей индийской сосватаю.

Осталась Алёна в ледяном дворце; хоть и боязно, а за любовь побороться надо. Ишь ты, дева кровей индийских в соперницах!

***

Наступил час испытаний. Вывела Льдица-царица девчонку к реке большой. На ней лёд-стекло, с дуб толщиной, да прорубь с напёрсток.

Рядом белья три холма; деревца сверху выросли.

– Выстирай всё бельё; времени даю один час.

И удалилась.

Закручинилась было Алёна, запротивилась. Да про пёрышко вспомнила...

Махнула пером – выскочили три птички-невелички.

Ударились оземь.

Стала одна большим озером; другая бабами-постирухами; третья дедком-горячи-руки.

И ну за работу! Бабы бельё стирают, дед руками гладит да осушает.

Час как миг – работа готова!

– Не дурно, милая. Да постирать любая девка сумеет...

Завтра ещё тебя испытаю.

***

Идут Льдица-царица с Алёною на поварской двор. Снега из сахара, фигурки кругом, как лёд – карамель резная.

Входят в кухню широкую.

Там стол и печь; на подоконнике горстка муки да яичко.

– Испеки-ка мне караваюшку: в хоровод обхватом, высотой в часовенку. Времени тебе – один час.

И удалилась.

Девица не растерялась: достала пёрышко. Махнула – вылетели три птички-невелички.

Ударились о земь.

Первая стала чудо-мешком: бери из него, чего надобно, да сколько душе угодно.

Вторая стала стряпухами-Авдотьями, а третья волшебными часиками.

Еле-еле идут, время тянут.

И пошла работа!

Стряпухи из мешка хвать-хвать то молочка, то маслица; то муки, то яичка. Опару ставить, тесто месить, в форму лепить да в печь садить! Печь по размеру тож из мешочка – волшебная штука...

А часики, знай, время тянут.

Вот каравай готов: в хоровод обхватом, высотой в часовенку. А дух стоит – царица до времени сама пришла.

– Не дурно! В полчаса управилась.

Только одним хозяйством любови не удержать – завтра снова тебя испытаю.

А сейчас бери птичек своих невеличек, да чай пить – вдруг вы дохлые, без аппетиту?

Мне невестка со здоровьем нужна.

***

Вволю напились они чаю со всем снежным двором. И царица, кажись, оттаяла.

Идёт в новый день Алёна за испытанием в тронный зал, а сама улыбается: почти родственники. Всё она с пером может!

– Рада, что ты пришла; всё тебе по плечу, верно?

Так спой мне, девочка, как моему сыну пела. Коль хороша твоя песня, так вместе, птицы, летите.

Сказала, лицом посуровела. Черты резкие, острые, зелёным стеклом блестят; глаз ледяной иголкою колет.

Похолодело в груди у Алёны. Хочет рот открыть – он занемел да язык застыл. По рукам-по ногам мороз пошёл, где петь – не упасть бы!

Так и не смогла Алёна песню свою начать.

Покачала главою Льдица да махнула рукой, будто держала что...

В раз опомнилась дева, достала пёро; взмах – три птички-невелички явились!

Ударились о земь. Стала первая арфою, а две другие руками, левой и правой. Взялись руки за арфу и звуки тихие в залу вошли...

Нежные такие, мягкие, робкие даже: как первый раз к любимому прикоснуться. И запела, запричитала душа в Алёнушке; тепло да остро в груди сделалось, и полилась песня сама собой.

Про встречу да про надежду, про сердечную ласку, про глаза лазурные да руки крепкие – и тоску неминучую.

Летит-кружит песня под сводами, и влетают вереницею в зал птицы белые. Песня кружится, птицы кружат. Как снега чистые...

– Довольно!

Птицы сели, умолкла девица.

– Славно поёшь; Финист с братьями сам воротился. Выбирай, где твой сокол – коль угадаешь, и царство вам уступлю...

– Не надо мне, царица, царства вашего, неотмирного. Мне милого надо! Да как его угадать?

– Пером взмахни, коли сердцем не чуешь.

А птицы-то все одинаковы! Глядят внимательно.

И так, и этак девушка смотрит – отличий не видит!

Махнула пером – а они в такт крыльями.

Махнула пером – а они в такт крыльями.

На третий раз не стала махать; смотрит на Льдицу – а та не мигнёт. Села Алёнушка да заплакала.

И тут одна птица её крыльями обняла...

– Не плачь, Алёнушка, все они – я. Не пройти тебе последнее испытание; да разве можно любовь испытывать?

Прости меня, милая, за обычай старый. Пусть и нет в тебе соколиной крови, любо сердце твоё голубиное. Из облаков высоких меня твоя песня вызвала...

Обнялись молодые, заплакали; а царица тихо-тихо за дверь вышла – тож растрогалась...

Долго-ли, коротко, свадьбу сыграли снежную. Всё было бéло да блестело! Вьюга на скрипке играла, Морозы плясали, Снега гуляли так, что попадали!

И я там была, но вино не пила! Пила молочко, пряничком закусывала, и всё на Мороза глядела: ой, хорош! Загулялася, а как опомнилась, молодые в мир к людям уехали. Стали жить-поживать, да добра наживать; а мне в путь-дорогу домой пора, хватит сказки сказывать!

Это конец, а читатель молодец!