Снос башни

В Сергее Маркелове сочеталось взаимоисключающее. К примеру, одни и те же люди сначала говорили, что звёзд с неба он не хватает, а через пару секунд — что поймал звезду. В отличие от этих говорунов, я был прямым подчинëнным Сергея Павловича и контактировал с ним каждый день, поэтому верил им через раз. А зря… Стоило прислушаться. Это стало понятно в ходе следующей истории.

Плавно приближался вечер пятницы. Я «починил» работавшую неправильно программу и-и-и… Нет, не начал бездельничать, а взялся за следующее задание. Не успел вникнуть, как в наш маленький кабинет с двух ног и одной руки влетел немаленький Сергей Павлович. Из его беззубых уст вылетела фраза:

— Кливерин! Живо ко мне в кабинет, надо поговорить.

Сергей Павлович обращался ко мне, но Антон Чеканов, второй обитатель кабинета, почему-то не остался безучастным. Он вскочил со стула даже быстрее меня:

— А что случилось-то?

— Пока секрет. Пока! — отмахнулся Сергей Павлович. Его физиономия, и без того вечно красная, была налита кровью ещë больше обычного, что не сулило мне ничего хорошего. К тому же он всегда разговаривал более-менее спокойным тоном, а тут рявкнул так, что пузко качнулось в такт крику… Да уж. С тяжëлым сердцем и лëгким недоумением я вышел вслед за начальником.

Вернувшись в свой кабинет, Сергей Павлович заговорил не сразу. Сначала так плюхнулся на стул, что откатился назад, к окнам. Что примечательно, из ранее гостеприимного помещения пропали остальные стульчики и табуретки. Совпадение?..

— Мне только что поступил сигнал из нашего поселкового филиала. Как и зачем к ним попало резюме некоего Ивана Кливерина? Что оно там забыло?! Объясни!

Моя рука сама потянулась к репе. Что тут объяснять, если мы с родителями живëм в том самом посëлке, о котором шла речь? Каждый день тратить два часа не такой уж плохой жизни на езду в вахтовом автобусе — сомнительное удовольствие. Раньше мне это не мешало, но с тех пор произошло кое-что важное. Вот что:

— Сергей Павлович, у меня тяжело болеет мать. Просто хотел быть к ней поближе. Как говорится, «как бы чего не вышло».

— Чем это твоя мамзелька внезапно заболела? Поподробнее!

— Знаете, почему я сразу не предупредил, что собираюсь переводиться? Потому что не хотел отвечать на этот вопрос. Про «мамзельку». Ситуация деликатная.

Сергей Павлович от таких объяснений только оскалился. Я уже не впервые заметил, что его рот напоминает шахматную доску, только вместо белых клеток — немногие уцелевшие зубы. Тем сильнее на психику давило ощущение, что близится мат. Во всех смыслах слова.

— Не понимаю. Предлагаешь Антону работать чуть ли не в одиночку? Жëстко! — продолжил Сергей Павлович. Я даже не стал спрашивать, при чём здесь «в одиночку», если всего в нашем отделе числилось восемь человек, включая Сергея Павловича. Сразу сказал:

— Антон просто работает, как обычный человек, но этого хватает, чтобы вы звали его по имени. А я два года подряд занимаю призовые места на конференциях, но до сих пор остаюсь для вас Кливериным, а моя мать — «мамзелькой».

Конференции я упомянул неспроста. Когда Сергей Павлович был моим ровесником, ему на шею тоже нередко приземлялись медали за успехи в конкурсах научных работ молодых специалистов. Но намëк остался без внимания:

— Ты не ответил на мой вопрос, Кливерин. Так почему? Только из-за того, что от дома недалеко? Недальновидно! Я к чему веду… Ты интересуешься тем, что в компании происходит? Очнись! Не молчи.

Сергей Павлович не без труда поднялся со стула и начал сверлить меня взглядом. Пришлось смотреть не чëтко в глаза, а выше — на брови. Но против следующего откровения даже это не помогло:

— Поселковый филиал собираются закрывать. Ты переезжаешь из нормального дома в дом, который скоро снесут. Подумай! Не веришь мне — поговори с главным инженером, с другими отделами — да с кем угодно.

Я молчал. Что в такой ситуации говорить? Кричать «ура»? Сергей Павлович, видимо, истолковал моë безмолвие по-своему:

— Знаю, ты всë равно не веришь; но у меня есть доказательство. Сейчас сам всë поймëшь. Смотри!

Через пару секунд на стол передо мной опустились два расчëтных листа. Судя по некоторым строкам, как раз из поселкового филиала. Явно дорогая бумага и идеальный по чëткости шрифт забавно сочетались с довольно скромным числом в графе «итого к выплате за месяц». Ещë хуже с такой зарплатой сочеталась должность получателя обеих расчëток — главный инженер-программист. «Шахматист» пытался намекнуть, что наши заработки намного больше?

— Гляди! Это зарплата моего друга пять лет назад. Смотришь на вторую расчëтку, уже годовой давности, и что видишь? Зарплата только уменьшилась, — повторил Сергей Павлович то, что я и так понял. — Оптимизация! Сначала урезали зарплаты, это не помогло — скоро вовсе закроют филиал. Как думаешь, я возьму тебя обратно, когда это случится?

Так «шахматная партия» ничем и не закончилась. Пару минут мы мило препирались на тему того, кто кому больше обязан и кто кому нужнее. Кончилось всë гениальным напутствием от Сергея Павловича:

— Если пойдëшь к ним на собеседование, покажи это и поспрашивай про зарплату. Лови!

Сергей Павлович направил мне в лицо расчëтные листы почти тем же жестом, каким недовольный игрок сметает фигуры с шахматной доски. После такого оставалось только возвращаться в свой кабинет за кейсом и идти домой. С расчëтками в руках, да.

Антон Чеканов уже две-три минуты назад имел право уходить, но оставался на месте. Почему? Я понял это, когда он выпалил:

— А что в итоге случилось-то? Нечасто Павлович так «горит».

Я пересказал суть беседы. Антон был слишком серьëзен, даже лысина у него постепенно переставала блестеть; захотелось немного разрядить обстановку:

— Не ты ли сделал тук-тук?

Якут Антон так выпучил глаза, что стал похож на европеоида.

— Я?!

— Верëвка от буя. Шутка. Я это к тому, что не знаю, кто сдал.

Смысл шуточки будет понятен лучше, если пояснить: Антону я тоже не говорил про попытку перевестись.

— А вариантов-то сколько? Что-то не помню, чтобы ты рассказывал хоть кому-то, а? Так что отстучали сами же поселковые… — Антон заблокировал компьютер и двинулся к выходу, я тоже. — А может, к таким переходить-то не надо?

Я только махнул рукой и коротко объяснил, что пока ничего не ясно, даже переговоров по телефону ещё не было. За закрытие кабинета и возвращение ключа в ключницу отвечал Антон, так что наши пути быстро разошлись.

Каким-то чудом на вахтовый автобус я не опоздал. Час дороги до дома пролетел почти незаметно. В августе наши леса выглядят неплохо, но мне это стало ясно только после кучи раздумий. Самому смешно: смотреть-то в окно смотрел, но не видел. Просто голова была занята другим — из неë не вылетала внешне безобидная метафора Сергея Павловича: «Ты переезжаешь из нормального дома в дом, который скоро снесут».

Всë началось с того, что мне вспомнилось увиденное в детстве произведение местного художника. Название довольно двусмысленное — «Снос башни». В центре полотна — реально существовавшая в посëлке многоэтажная развалюха с одним подъездом, прозванная в народе Башней. Картина больше походила на фотографию. Чугунный шар на тросе подъëмного крана оставлял от ветхого третьего этажа одни воспоминания. Прошлое и настоящее словно угодили в один кадр. В десять лет я так поразился этому чуду живописи, что на мгновение забыл важную деталь: высотки запрещено сносить ударом шар-бабы в нижнюю половину, их демонтируют по-другому…

Что символично: в реальности этот аварийный дом всë же не снесли. Повезло. Так Башня и стоит до сих пор, пугая прохожих внешней незаметностью своего ремонта.

Дома тоже всё было не слишком радужно. Я не успел опустошить хотя бы половину тарелки с гречкой, а папа уже материализовался в самом неожиданном месте — у меня за спиной:

— Что… Настолько вкусно, да?

Рука второй раз за день потянулась к репе сама. Но не дотянулась: маленький рост и худощавое телосложение часто позволяли отцу двигаться тише среднего. С другой стороны, я тоже всегда был тощим и невысоким, но навыков ниндзя у меня никогда не наблюдалось…

— Тебе тоже доброго вечера. Долго ты наблюдаешь со спины или только что подкрался?

В небольшой отцовской ладони умудрилась поместиться куча пустых пакетов для фруктов. Видимо, папа наводил порядок на подоконнике. Тут-то меня и осенило: почему я не слышал характерного шороха? Так что моя рука всё-таки продолжила свой нелёгкий путь к репе.

— Да ты суть замечания не понял. — Отец даже не отправил пакеты в мусорное ведро, сразу сел за стол передо мной. — Смотри… Гречка невкусная, потому что я варил еë слишком долго. Но при этом ты еë так уплетаешь, что не замечаешь шума за спиной. Это непросто объяснить, да? Но… Я объяснить могу. — Дальше папа озвучил то, о чëм я догадался сам: — Ты заедаешь стресс. Отсюда и невнимательность. Да что у тебя случилось?

Почему-то отец вëл себя так, словно я пытался что-то скрыть. Зря. У меня не было намерения молчать об итогах разговора с Сергеем Павловичем, было только желание перед рассказом разрядить обстановку:

— Гречка — парадоксальный продукт: если её переварить, то она не переварится.

Моя «шахматная» история отцу не нравилась. Он то чесал плешь, то перебивал меня, то делал всё это одновременно. В конце сказал:

— Да-а-а… Не судьба посоветоваться со мной перед тем, как что-то куда-то отправлять? Да я бы тебя быстро отговорил.

— Почему?

Только в этот момент папа наконец догадался встать и устроить долгожданную встречу мусорного ведра с пакетами:

— Слушай… Да мы оба знаем, что помогать маме могу я. — Отец чуть ли не упал на стул, тот даже затрещал. — Если не сломано — не чини. Раз моя работа близко к дому, значит, вопрос уже решён, так? Так…

— Тогда кто поможет мне самому? Сколько можно тратить по два часа в день на автобус?! Ты сам описал моё настроение. Ещё несколько месяцев в таком режиме — и стресс будет ещё заметнее, чем сегодня.

— Да подожди, — перебил отец. — Одумайся… Где ещё ты найдёшь такую зарплату, какая у тебя сейчас? Мы, по-твоему, миллионеры? Погляди вокруг. Видишь здесь убранство, как у богачей? Огромные сейфы с кучей купюр? Какие-нибудь следы миллионных банковских счетов? Не видишь, да? Странно… Я тоже.

Разумеется, ничего из перечисленного я не видел. А что видел? Что скрывалось за относительно новым пластиковым кухонным гарнитуром дружелюбно-зелёной расцветки, неплохим линолеумом и более-менее современными светло-серыми обоями без узоров? Ветхие облезлые стены и неровный пол, сделанный ещё в «ровные» девяностые. Более того, именно линолеум упоминался неспроста — ковров почти не было. Только мини-коврик с рисунком в виде того самого «Сноса башни» у меня в комнате и единственный нормальный палас в спальне родителей. На кухне и в коридорах — ничего. И всё, комнаты закончились. Не убедил?.. Ладно, вот ещё один признак скромности нашего житья-бытья: площадь этих самых комнат и коридоров довольно мала, а про размер балкона даже говорить нечего. Тесновато. Ни натяжных потолков, ни дорогих компьютеров-телевизоров-заводов-газет-пароходов. Техника как минимум пятилетней давности. Разжёвывать можно ещё долго, но суть отцовских намёков и так понятна.

Кстати, о тесных коридорах… Я догадался о приближении матери по характерному стуку инвалидной коляски о стены. Освоение нового транспорта давалось маме с трудом. Она ещё не успела доехать до кухни, а уже крикнула:

— Что за шум, а драки нет?

Одним из важнейших качеств мамы всегда было умение слушать. И слышать. Она за один раз осилила и отцовский вольный пересказ «шахматной партии», и мою более правдивую версию, ни разу не перебив никого из нас. Вместо этого меня перебивал сам папа. Как всегда. На когнитивные способности матери болезнь не влияла, поэтому выводы не заставили себя ждать:

— Что за совпадение… Мне тоже недавно говорили, что не стоит увольняться, если сильно устаёшь. Что надо терпеть. Что, нравится результат? — Мама похлопала по колёсам инвалидной коляски.

— Да не знаю, не знаю. Ваня чу-у-у-уть-чуть моложе. Совсем… Да и работа у него офисная.

— Без паники. Самое интересное ещё впереди! — Я вернул папе должок, перебив его. — Я же не написал заявление на перевод. И не факт, что напишу: обратной связи со стороны филиала ещё не было. Вот если будет — посовещаемся.

На этот раз силы взаимного притяжения руки и репы резко увеличились не у меня, а у отца. Нет, он не почесал макушку, зато начал потирать подбородок левой рукой, а пальцами правой энергично забарабанил по столу. Но из-за чего? Я не высказал ничего феноменального. Мама воспользовалась ситуацией:

— Что за вопрос — будет обратная связь, куда они денутся. Что, на переезд в нашу глухомань много кандидатов? Что-то сомневаюсь.

Тем временем отец очнулся. Правда, наполовину — его речь была не слишком уверенной:

— Да кандидатов на переезд мало из-за невысокой зарплаты, при чём здесь глушь — не глушь. Чудес… Не бывает. — Папа помолчал пару секунд, затем продолжил куда увереннее, даже смотреть стал не на крошки на столе, а на меня: — Кстати… Ты взял расчётки с собой, да? Можешь их показать? Для наглядности.

Показать расчётки для наглядности я, естественно, мог. И показал. Но далеко не сразу… Сначала доел чудо-блюдо и вымыл за собой тарелку — иначе отец сам же и назвал бы меня свинтусом. Потом пару минут просидел в прострации — делать ничего не хотел, а ложиться сразу после еды боялся, вот и уселся на кровать, выбрав что-то среднее. Если сидеть так, взглядом упрёшься в край стола, а именно — в семейную фотографию на нём. Давно неактуальную. Буквально каждый из нашей «несвятой троицы» здорово изменился с момента запечатления. Папа давно вылечил глаза и перестал носить очки, а вот волос у него стало поменьше. С мамой ещё интереснее — как ни странно, она с возрастом постройнела, хотя на снимке была чуть полноватой. Плюс перекрасила волосы из вызывающего пшеничного цвета в более тёмный и скромный. Про третьего члена семьи и говорить нечего. Не поменялись только могильно-серые глаза и короткая стрижка. На фото ему восемь лет, в реальности — двадцать семь, вот и всё объяснение.

Мне понадобилось около сотни притопываний по изображению разрушаемой Башни на ковре, чтобы взять себя в руки и достать из кейса расчётные листы. Собирался вернуться на кухню, но не тут-то было — при повороте от стола к двери уткнулся в папу. Бесшумность его движений начинала пугать. Видимо, моё удивление проявилось внешне, потому что «русский ниндзя» расхохотался:

— Да ты и впрямь стал невнимательным. Показывай…

В коридоре мама ехала мимо прохода в мою комнату. Не повернулась ни разу. Что такого отец успел ей наговорить?

— Да не прожигай глазами виновницу торжества. Давай расчётки. Быстрее… — Отец вырвал у меня из рук обе расчётки.

— Ты куда-то торопишься?

— Да… Шутка, просто ты меня заинтриговал. Меня в наш филиал не хотели брать никогда — ни в молодости, ни сейчас. Надо же узнать, напрасно ли я пытался туда попасть, да?

Бедная настольная лампа чуть не развалилась от того, что её несколько раз резко передвинули. Неудивительно, что папу так заинтересовали расчётные листы: он сам был бухгалтером. И быстро вынес неочевидный вердикт:

— Смотри… За четыре года здорово уменьшился размер премий, но вот оклад? Да он даже немного увеличился. Это во-первых. Далее… Во-вторых, посмотри внимательно на оклад, затем на премии. Забавно, да?

С моим зрением дела обстояли куда лучше, чем со слухом. Мне не понадобилось дёргать лампу туда-сюда, чтобы понять, что в расчётке было забавным, а что грустным. Я озвучил свои догадки довольно быстро:

— Оклад составляет чуть ли не половину всей зарплаты. У нас это большая редкость, обычно меньше.

— Да… Не только у вас — у всех. Получается, твой Сергей Павлович подаёт информацию выборочно — вот об этом говорю, а об этом молчу?

Рассуждения отца на этом не закончились. Он немного повертел на столе более старую расчётку и не без зависти добавил:

— Старая зарплата выглядит прилично, да-а-а. Выглядела…

— Если Сергей Павлович продолжит чудить, я забуду про расчётки и уволюсь в любом случае.

— Стоп… Я не договорил, — буркнул отец. — Есть ещё «в-третьих». Почему этот Сергей Павлович так легко разбрасывается чужими персональными данными? Да за разглашение зарплаты другого человека его не погладят ни по голове, ни по головке. — Папа, видимо, понял, что слишком громко произнёс последнее слово, и стыдливо вжал голову в плечи, обернувшись к двери. Пришлось успокаивать:

— Неактуальными персональными данными. Посмотри на даты внимательнее.

— Да какая разница. За один год зарплата поменялась реще, чем за четыре? Сомневаюсь…

Тут меня и осенило. Не знаю, чем именно было спровоцировано это озарение — подсказками от отца или моим собственным прокручиванием в голове хода «шахматной партии», — но факт остаётся фактом: я даже начал жестикулировать — направил палец на потолок, что делаю крайне редко.

— Так, стоп. Тебя не накажут за разглашение чужих персональных данных, если… Если эти данные ненастоящие! Ну конечно! Расчётки поддельные. По крайней мере, более новая.

Отцу мой восторг не передался:

— Глупости… Как ты будешь подправлять расчётный лист, если программа формирует его автоматически. Да я сам пробовал так делать — только доломал компьютер.

— Ты тоже программист, как и мы? Разбираешься в таких программах на уровне Сергея Павловича?

— Да… Шутка, шутка. Чёрный юмор, хе-хе.

— Вот и всё.

На самом деле никаким «всё» даже не пахло. Дело в том, что я вспомнил интересный рассказ одной девушки-сотрудницы про Антона Чеканова. Ещё до моего прихода в компанию этот уже далеко не молодой человек как-то раз скорректировал не поддающиеся обработке документы. Причём не в формате Word и даже не в PDF, а в формате фотографий. Мог ли Антон провернуть нечто похожее с расчётками? Почему бы и нет. Вопрос в другом — стоило ли рассказывать об этом отцу? Он уже ненавязчиво позёвывал. Пришлось коротко объяснять суть своего плана:

— Как бы то ни было, мы можем найти следы подделки. — Я вытащил ноутбук из тумбочки и включил его. — Ты не забыл мою старую работу для конференции? То есть её черновик.

— Нельзя забыть то, чего не помнил никогда. Или… Так, погоди, ты выступал не с этим скриптом, а с чем-то другим, да?

Стоило моей самодельной мини-программе запуститься, как папина память резко освежилась.

— Верно. Я делал скрипт, с помощью которого можно распознавать цвета на картинках и присваивать каждому оттенку уникальный номер. Чёрный цвет — номер 1, а вот тёмно-серый — уже 12. И так далее. Перенести всё это на рабочий компьютер не разрешили бы, но идея пригодилась. Ого, ты не перебиваешь.

— Просто задумался немного. Дай… Угадаю: если Сергей Павлович переделывал расчётки в Photoshop’е, то фальшивый текст будет отличаться по цвету от настоящего? Да?

— Наверняка.

— Всё равно не верю. Это… Каким точным должен быть скан расчётки, чтобы программа уловила разницу в оттенках? Да тут всё сольётся в одинаковый тёмно-серый. — Отец всё же направился к двери. — Я попробую поискать в городе места с высокоточными сканерами. Не факт, что найду, но ты завтра всё равно поехал бы, да?

— Нет.

Отец не преувеличил и минут через пять действительно подсказал адрес места, где можно было получить сверхточные сканы. Оставалось только ждать утра. Вахтовые автобусы ездили в город даже в выходные — никто не отменял график два через два у некоторых работников. На следующий день я с утра поехал искать приключения. И нашёл. Почему? Во-первых, не рассчитал, что возвращаться в посёлок тоже на чём-то надо, и не вечером, а до обеда; спасли попутки. Во-вторых, сделал не только высокоточные сканы, но и копии обычного качества — на всякий случай. И «всякий случай» случился, прошу прощения за тавтологию. Дома выяснилось, что на сверхдетальной скан-копии хорошо видны вмятины на бумаге и даже следы пальцев; это здорово мешало моей программе работать правильно и распознавать оттенки.

Когда домашняя работа со сканами на флэшке почти завершилась, произошло чудо. Я расслышал шаги папы. Неужели сила ниндзя пропала? Или на мою чуткость так повлияли выходные?

— Показывай… Ничего не получилось, да? — Отец мерзковато улыбался. В кино такую ухмылочку часто демонстрируют обаятельные злодеи. Не в кино — тоже.

— Тут одним словом не описать, надо показывать всё. Гляди сюда. Вот первые сканы — мои собственные расчётки. И новые, и старые. От поселковых не отличаются. В них цвет текста можно разделить на три оттенка. Они равномерно распределены по всему тексту — как по словам, так и по цифрам. Номера оттенков — семь, девять, одиннадцать.

Отец демонстративно зевнул:

— Меньше… Математики. Да побольше сути.

— Зачем тогда подошёл?.. Ладно, вот следующий скан. Подарок Сергея Павловича — старый, пятилетней давности. Тут цветовая картина та же самая. Снова расцветка чисел не отличается от расцветки слов, снова повторяются те же оттенки. Теперь — гвоздь программы. Более новый подарочек Сергея Павловича. Ничего не замечаешь?

— Нет… Хотя стоп, да, вижу, да. Цвет слов такой же, как на предыдущих расчётках, а вот цвет всех зарплатных цифр уже другой. Появились новые оттенки.

— Совпадение?

— Да…

— Караганда. Я был прав: расчётка подделана.

— Или у них что-то с принтером. Напоминаю: даже в бухгалтерской программе цифры отображаются не так, как слова. Иначе… Да этих новых оттенков всего два! Почти то же самое.

— Невооружённым глазом не отличить, это верно. Ещё и шрифт такой же. Но не спеши с выводами. — Я много раз нажал на крестик в правом верхнем углу, убирая всё лишнее. — Теперь я покажу тебе то же самое, но уже с простыми сканами низкого качества. Имитация того самого «невооружённого глаза». Тут картина такая же! Тоже совпадение?

— Да… Как бы то ни было, обед ты заслужил. Вперёд, на кухню.

Успех идеи с распознаванием цветов запустил мою самооценку в космос... Но в понедельник всё рухнуло. Казалось бы, перед самым обедом позвонили из поселкового филиала и предложили встретиться очно — что тут такого? Но жизнь не так уж проста. Во-первых, дата встречи приходилась на рабочий день, то есть мне приходилось бы отпрашиваться у Сергея Павловича. Во-вторых, во время телефонного разговора Антон был в кабинете и всё понял:

— А про зарплату-то ты у них спросил?

— Пока рано. Если бы я спросил сейчас, то они бы сказали: «Мы вам перезвоним» — и всё. Не показывать же им расчётки от Сергея Павловича.

Тут начались странности. Антон поднялся из-за стола, подошёл ко мне и повторил трюк Сергея Павловича — начал сверлить меня взглядом, глаза в глаза. Снова пришлось рассматривать брови.

— А про расчётки-то смысл спрашивать, если ты их проверил и понял, что они поддельные?

Положение моей нижней челюсти в пространстве немного поменялось. Антон не мог этого не заметить:

— Не спрашивай, откуда я знаю. Город-то маленький, сканеры я люблю, а друзей у меня много. А вот врагов… Врагов-то стало на одного больше.

Меня трудно назвать вспыльчивым, но тут я сделал то, что делает со своей продукцией нерадивый винодел. То есть не выдержал:

— Сергей Павлович стал твоим врагом?.. Он насильно заставил тебя подделывать расчётки? Угрожал твоей семье, детишкам?

— Я-то хотел помешать тебе предать меня, только и всего. А почему Павлович так тобой дорожит — не знаю. Зато знаю, что если ты уйдёшь, то он свалит твою работу на меня! За двоих-то никто не хочет пахать.

Пришлось включать Excel и компенсировать недостатки якутских начальных школ:

— Успокойся. Не выходи из себя, а то будешь приходить в себя! — Говорить такое было весьма опрометчиво, ведь плечи Антона по ширине превосходили мои раза в полтора. Но меня уже понесло. — С талантами фальсификатора у тебя дела явно лучше, чем с арифметикой за пятый класс. Гляди. В нашем отделе семь рядовых сотрудников, плюс Сергей Павлович — восьмой. Значит, сейчас ты выполняешь одну восьмую всей работы. Когда я покину ваш милый кружок «рисования», будешь пару недель — не вечно — выполнять уже одну седьмую всей работы. Одну седьмую делим на одну восьмую… Вуаля — ты будешь делать всего на четырнадцать процентов больше работы, чем делаешь сейчас. Где тут «за двоих»?

— А-а-а, ерунда. Из семи этих «рядовых» трое-то — вчерашние выпускницы. Только вникают. Замужние. То есть могут уйти в декрет. Дальше объяснять?

— Это я мог просить тебя кое-что объяснить. Но я молчал. Ничего не говорил про твои фокусы, вёл себя так, словно ты чист. Понимаешь, что это значит?

— А что хорошего-то в том, что ты просто трусишь высказаться?

К своему столу Антон возвращался с надутыми щеками. Именно в момент, когда он только что сел, в кабинет аккуратно заглянула одна из девушек. Хорошо хоть, что не одна из упомянутых выпускниц — наоборот, ровесница Антона, тоже тридцатилетняя. Та самая, что рассказывала мне о древних якутских методах редактирования фотографий.

— Ребят, толщина стен не бесконечная. У вас всё хорошо? — уточнила она. Я промолчал, Антон тоже не блеснул активностью — только вяло проворчал:

— А мы-то что, мы ничего. Простой мужской разговор.

По недоверчиво нахмуренным бровям девушки было видно: представления о том, что такое «мужской разговор», у неë иные. Впрочем, она не ответила ничего — сразу ушла, сверкнув тёмной косой. Дверь не закрыла.

Прошло три года. Маме стало немного лучше, но светлое будущее не гарантировано. Поселковый филиал, в который я перебрался, до сих пор не закрыли. История циклична: снос башни опять не состоялся. Надо ли говорить, что и зарплаты оказались повыше тех, на которые намекал Сергей Павлович? Да, надо. Обязательно.