Сны человечества

Я помню это так, словно это было вчера, хотя прошло уже больше полувека. Или не я. Я тогда уже родился? Или умер?

Тот момент, когда рухнул мир машин, был одновременно концом одной эпохи и началом другой, и я, тогда ещё мальчишка не понимал, почему взрослые смотрят на тёмные экраны с таким же ужасом, с каким раньше смотрели на военные сводки. Гигантские дата-центры остывали, и над ними поднимался пар, а человечество, лишившись привычного дыхания цифры, на несколько лет застыло в растерянности.

Мы привыкли верить, что прогресс — это безостановочный бег вперёд, и что каждое новое поколение машин будет быстрее, холоднее, умнее, но вдруг оказалось, что железо не умеет мечтать. Оно упёрлось в пределы — крошечные транзисторы дрожали на грани атомов, энергия ускользала, как вода сквозь пальцы, а время обработки росло, словно нарочно насмехаясь. Я тогда впервые услышал странное слово — энтропия, и оно звучало, как приговор всему нашему миру.

А потом появилась она - SOMA. Говорили во сне мозг свободен от законов материи, а значит, способен на невозможное.

Люди смеялись когда услышали это впервые, но когда учёные доказали, что один спящий бродяга способен заменить тысячи целых серверных блоков и передать данные в мгновение ока, смех быстро сменился дрожью. Оказалось, что пока мы мучили кремний и транзисторы, под нашими веками всегда существовал собственный космос — гибкий, податливый, беспредельный. Нужно было лишь закрыть глаза и довериться.

Я видел первые лаборатории SOMA — они были похожи не на технопарки, а на сады, в которых вместо цветов и деревьев росли биолюминесцентные коконы, пульсирующие в такт сердцебиению мира. В этих коконах сплетались наши нейроны и сны, и, подходя к ним, я чувствовал, как что-то внутри меня откликается — будто часть моего собственного сознания ждала там, за тонкой живой плёнкой. Люди сидели в креслах, подключённые не к холодным кабелям, а к корням, и их дыхание сливалось с дыханием органических машин.

И впервые во сне я встретил человека, которого никогда не знал. Мы смотрели друг на друга, не понимая, кто первый пришёл в чужой мир, но он произнёс моё имя так, словно знал меня всю жизнь. В тот миг я понял — сны больше не принадлежат каждому из нас по отдельности. Они стали общими, сплетёнными в одну ткань, и эта ткань была прочнее любого металла.

Теперь, спустя десятилетия, когда я сижу у окна и вижу, как города дышат живыми фасадами, как транспортные узлы бьются биолюминесцентными ритмами, а старые небоскрёбы ржавеют, словно кости давно погибших титанов, я понимаю: мы не потеряли технологии, мы их превзошли. Мы перестали строить мёртвые машины и научились выращивать живые. Мы перестали гоняться за скоростью света и научились её обгонять — во сне.

И всё же, когда закрываю глаза, я помню тот первый взгляд, ту чужую улыбку, то имя, произнесённое в темноте сна. Потому что именно там, в пересечении миров, началась история, которую я теперь обязан рассказать.