Сны о сбывшемся

…Преодолев невысокие молчаливые дюны, покрытые низким кустарником, они вышли к морю. Мелкие волны лизали песок часто-часто, будто гонялись друг за другом, пытаясь наступить предшественнице на пятки.

Светло-зеленое, почти салатовое пространство перед ним почти сплошь было покрыто гребешками волн. Далеко-далеко, там, где море незаметно переходило в небо с таким же светлым зеленоватым оттенком в естественной лазури, были видны корабли. Казалось, их едва видимые силуэты парили в воздухе, что придавало картинке ощущение нереальности.

Но, к сожалению, все это было реально.

— Даже море у вас не такое… — раздраженно буркнул Фрэнк. — Неправильное. Разве это море вообще?!

«И ведь я знаю, что она сейчас скажет…» — пронеслась мысль.

И Аэлита не обманула в ожиданиях

— По-прежнему стадия гнева. — услышал он мелодичный голос. Интонация была сочувственной.

Ни отвечать, ни оборачиваться смысла не было. Про себя Фрэнк подумал, что, скорее всего, ему никогда не перейти на стадию принятия, он так до смерти и будет мучиться бессильной злостью.

Абсолютно один на всей этой чертовой планете, под сверкающим по ночам небом, будет злиться и жить. Жить и злиться.

И никто и никогда его не спасет.

Они были добры к нему, что уж говорить. Очень добры. Не поставили его перед фактом сразу, ждали, пока он сам догадается. Ненавязчиво подсовывали ему необходимую информацию. «Наш опыт показывает, что такие открытия лучше сделать самому», — с сочувственной улыбкой сообщила ему Аэлита после.

Собственно, звали ее не так, просто первые два звука в имени воспринимались человеческим слухом как А и Э, остальные воспроизвести ему показалось невозможным. Никто не возражал, когда Фрэнк, представившись сам, попросил разрешения звать ее так, она сама тоже. «Ну вот и ладушки», — решил он.

«Вот и ладушки, — думал он теперь с прежней злостью, возвращаясь домой, к своему кораблю, уже под вечереющим небом. — Невозможно покинуть планету — вот и ладушки… Ничего, я еще вам такое устрою!..»

Что и как устроить — он размышлял об этом часто и понимал, что все эти мысли бессмысленны, что они действительно лучше него знают: нельзя, невозможно, нереально. Но по крайней мере, эта злость давала призрачную надежду.

Хотя внутренне он соглашался с Аэлитой: чем дольше он остается на стадии гнева в принятии неизбежного, тем больше тратит психических сил, тем большая депрессия его ждет потом…

Невероятная и глупая случайность: словить микрометеорит при выходе из гиперпространственного тоннеля, когда защита еще не успела включиться.

Невероятная и крайне удачная случайность: спустя несколько минут, когда уже стало ясно, что повреждения серьезные, а помощи ждать неоткуда, система сообщила ему, что поблизости есть кислородная планета. Совпадение показалось ему странным: буквально только что отчет показал, что у безымянного светила планет нет вообще.

Над этим, а также над тем, сколько займет ремонт, Фрэнк размышлял после посадки, когда система вновь ожила и сообщила, что собственных ресурсов на заращивание пробоины хватит, и что вообще-то поблизости расположен комплекс явно искусственных строений, а от него к месту посадки, похоже, движется делегация.

Он вспомнил свое удивление, когда обнаружил, что все члены делегации прекрасно владеют космолингвой, и усмехнулся горько, вспомнив, как они привели его к Аэлите, и он принял ее за королеву. Позже он узнал, как ошибался. Королей и королев здесь не было сотни тысячелетий, а она была всего лишь выборным чиновником с неограниченным запасом знаний по социологии, психологии, этике, истории общественных и личных отношений… И только Бог знает, по каким еще гуманитарным дисциплинам.

Запас этот был действительно неограничен: в распоряжении этой цивилизации были все знания Вселенной. Возможно, они отчасти и были богами, по крайней мере, для некоторых ныне известных рас — уж точно когда-то были…

Собственно, как оказалось, они были самой первой разумной расой во Вселенной. Бывшими ее повелителями.

Поэтому сначала он назвал их для себя Аннунахами, а потом, когда узнал, что за фантастические светопреставления разворачиваются в небе от заката до рассвета — Мулкрулами. Во-первых, это древнее австралийское название странных легендарных пришельцев — «люди снов», — подходило им больше всего, а во-вторых, ему самому было так понятнее и ближе, ведь в его жилах текла капля крови аборигенов…

Фрэнклин Далатнгу усмехнулся: кроме аборигенской, в его жилах текли еще десятки капель крови других земных рас и национальностей. Как и у всех землян нынче. Но все-таки фамилия и темные вьющие волосы достались ему от далекого-далекого австралийского предка, и поэтому с детства и до учебы в Школе косморазведки он всерьез интересовался историей и обычаями их племен и кланов. А психолог на тестировании при поступлении не возражал, даже похвалил: мол, современному человеку при такой профессии, которую выбрал Фрэнк, важно иметь самоидентификацию, и считать себя потомком аборигенов — далеко не худший вариант…

…Отсюда же, из глубин памяти об обычаях предков, выплыло слово «Майадан» — «время сна», — чтобы назвать им еженощные светопреставления.

Собственно, небо поразило его в первую же ночь. Не могло не поразить.

Он забрасывал в систему свой отчет об аварии, о приземлении, о встрече с гуманоидной цивилизацией, о посещении «дворца» Аэлиты…

Боже мой, как мало Фрэнк понял тогда, с первого раза! Даже то, что он назвал чиновничий офис дворцом, говорило об этом красноречивее многих его последующих действий!

Так вот, он надиктовывал отчет, когда система прервала его, сообщив, что на небосводе происходят неопознанные явления, наблюдаемые в видимой части спектра. Сначала он выглянул в иллюминатор, а потом…

Потом выскочил из корабля, забыв об опасности, забыв обо всем. И о себе тоже…

…В небе низко-низко, как ему показалось, точнее, невероятно, невозможно близко к планете, проходило неизвестное космическое тело. Его поверхность была изрыта кратерами, отчетливо видимыми при боковом освещении… Откуда?! Ведь местное солнце село в другой стороне!

Поверхность переливалась необычайными цветами, чистыми и яркими. В голову пришла мысль, что пока что подобное он видел здесь только в городе: дома, словно в противовес довольно блеклой здешней природе, были окрашены во все цвета радуги… А на небе сейчас розовый, зеленый, синий, фиолетовый, оранжевый словно решили поспорить с городской яркостью, и совершенно явно побеждали в этом споре!

Затем он заметил два бледных серпа — поменьше и побольше, — в стороне от громадного отчетливо выпуклого диска, и в голову стрельнуло: «Это же космическая катастрофа!» Тело само сжалось, сердце ухнуло в пятки…

И только спустя какое-то время, может быть, минуты, а может, часы, он услышал голос системы из внешнего динамика корабля, повторявший, что никакой опасности нет, явление происходит только в видимом спектре, регистрируются также незначительные электромагнитные колебания других длин волн.

Ему показывали немой фильм. Невероятный, потрясающий по масштабам, но всего лишь немой фильм. Ему или всей планете?

С этим он и уснул в ту ночь: все-таки организм разведчика был достаточно натренирован, чтобы ставить жизненные потребности выше любых потрясений.

А утром пошел во дворец, чтобы задать множество вопросов, но получил множество отказов.

— Ее нет сейчас на месте. Она в настоящий момент очень занята. У нее есть и другие обязанности, — твердили ему на разные лады подчиненные Аэлиты, которых он тогда еще считал свитой королевы.

Он пытался спрашивать их, но они отмалчивались, либо отвечали, что передадут запрос Фрэнка ей.

Сейчас он понимал, что они были всего лишь такие же чиновники, просто со знаниями в других областях, они попросту не имели полномочий ему отвечать. Вполне вероятно, что они попросту считали его психику, психику представителя молодой цивилизации, слишком нестабильной — с такой надобно работать только специалисту. Очевидно, что необходимым навыком обладала Аэлита — кто-то вроде мэра города, функционер, способный разобраться с особенностями любой личности, разрулить любые конфликты.

В ее ожидании прошло еще несколько дней и ночей.

Днем он изучал природу в окрестностях города или свободно гулял по нему. Бывало, спрашивал о чем-то важном для себя горожан, они, как правило, отвечали, делились знаниями сами или посылали к тому, кто знает. Так он нашел для себя кого-то вроде местного архивариуса. Сам он вряд ли понимал, о чем рассказывает, но у него, как понял Фрэнк, был неограниченный допуск ко всем областям знаний. Архивариус поведал ему историю мира, в котором оказался косморазведчик.

Невероятно древний мир лежал перед ним. Возможно, это вообще была одна из первых сформировавшихся в юной Вселенной миллиарды лет назад планетных систем. А цивилизация — уж точно первая. Во всяком случае, сами они не обнаружили никаких следов братьев по разуму старше себя.

Звезды рождались и умирали, космическая империя то расширялась, то снова сжималась, боролась с появляющимися тут и там новыми молодыми цивилизациями и заключала с ними мир — о многих из них не осталось и упоминаний, — или, возомнив себя богами, вмешивалась в развитие новорожденных рас… Проходили миллиарды и миллиарды лет…

Пока не пришло к своему логическому концу.

Их никто не завоевывал и никто не побеждал. Их, наверное, никто и не мог уже ни победить, ни завоевать, ни убить — они знали, умели и могли практически все.

Никто, кроме собственной старости.

Они вернулись на свою собственную планету так же, как старики возвращаются в деревню, где родились: почему-то приятнее умереть на родной земле, быть похороненным там же, где предки. Вот и все.

Услышав это, Фрэнк возликовал. Он напал на золотую жилу — и в прямом, и в переносном смысле слова!

Сколько легенд о неведомых Первопроходцах ходит по Галактике! Сколько реальных артефактов, зримых и вещественных, оставшихся от них, находят на планетах! Сколько историй о странных древних богах сохранилось почти у каждой расы!

Так вот же они — Первопроходцы! И на этой, благодаря случайности открытой им планете, этих артефактов — вовек не сосчитать и не изучить! И знания, знания!

Именно тогда он назвал их Аннунахами. Ха, и он удивился, что они говорят на космолингве! Они же сами этот язык изобрели!

Архивариус только печально улыбнулся, глядя на его энтузиазм:

— Кажется, я сообщил вам лишнее. Мы закрыты для контактов с другими цивилизациями. Навсегда и полностью.

Ха! Закрыты! Не хотите контактировать — мы сами этим займемся! Найдем способ!

Фрэнк не высказал этих мыслей, уходя, но и не мог даже предположить тогда, что старик сказал ему правду, как мог точно.

Так он проводил дни, а ночами наблюдал за невероятными картинами, разворачивающимися на небе.

Неведомые галактики, рождения и смерти звезд и планет... Один раз он был уверен, что распознал космическую битву — может быть, самую масштабную за всю историю Вселенной. Но часто он видел и другое — невероятные световые узоры, похожие на полярное сияние, спирали и геометрические фигуры, в которых он не смог понять ничего. Возможно, это были картинки из самого далекого прошлого Вселенной, во всяком случае, казалось, что они несут какую-то информацию, но какую?..

Наконец во дворце, который он, благодаря знаниям, полученным от архивариуса, звал теперь офисом или мэрией, ему сказали, что Аэлита прибыла и ждет его.

— Хм… Наверняка тебе понятен смысл выражения «информационное поле», — начала она, услышав его вопрос, и Фрэнк кивнул. — Хорошо, что не стал спрашивать у архивариуса, он бы не смог перевести термины на понятный тебе язык… Смотри. Вы ведь уже подозреваете, что сознание и душа человека как единицы цивилизации бессмертна?

— Мы подозреваем это так давно, что… — усмехнулся он и махнул рукой.

— Мы тоже долго подозревали. А когда узнали, что это так и есть, создали эту сферу. Инфополе. Туда отправляются сознания тех, кто умер. Ушел навсегда. Весь их опыт, все их знания, воспоминания — там. И все их грезы. А ночью они спят. И видят сны. Или просто грезят. Вспоминают что-то свое.

Она сказала все это так буднично, что Фрэнк молча ждал продолжения. Не мог поверить, что все так просто: все это невероятное, потрясающее до глубины души ночное зрелище — всего лишь чьи-то воспоминания о былом величии. Грезы о прошлом: космические полеты к неизведанному, неведомые небесные тела... И да, ему не показалось тогда — битвы, великие битвы, в которых решалась судьба Вселенной…

— Майадан… — пробормотал он, и Аэлита взглянула вопросительно. Он счел нужным пояснить: — «Время сна»…

— Верно. Если хочешь, это наше коллективное бессознательное, откуда мы черпаем все наши знания. Я никогда не была на Земле, но знаю вашу психологию, социальное устройство и большую часть истории, могу экстраполировать ее до настоящего момента. Я вообще с планеты не вылетала никогда, родилась уже здесь, хоть и очень давно. Но мы на Земле были, — она подчеркнула слово «мы», и вдруг сказала: — Можешь называть нас Сидхе.

Фрэнк покачал головой:

— Мне ближе Мулкрулы.

Аэлита на секунду замерла, и он понял, что она запрашивает информацию из Инфополя.

— Да. «Люди сна». На Земле нас называли и так. Пророческое название. Мы засыпаем, Фрэнк. У нас сотни, а может, и тысячи лет не рождались дети. И не родятся никогда: мы слишком стары для этого. Банальная физиология. Мы уже живем в той реальности, в реальности снов. Наше существование сведено к функционированию, слегка приукрашенному общественными ритуалами, только для приличий и чтобы заняться было чем. Не совру, если скажу, что ты — мое первое настоящее дело за все время работы в этой должности. И останется единственным таким. Все ответы на все вопросы найдены, и даже вопросы к ответам давно известны. На планете всего восемь городов, в самом большом тридцать девять тысяч восемьсот два жителя… О, прошу прощения, уже восемьсот один житель. Нам осталось жить не более трех десятков ваших земных лет. Вот и все. Мы засыпаем, и когда заснет последний… — она внезапно прервала саму себя, и закончила: — Инфополе пустило тебя только потому, что нельзя оставлять разумное существо в таком бедственном положении.

«Так вот почему система сначала сообщила, что у светила нет планетной системы!» — осенило его, но эта мысль, которая уже тогда могла привести к осознанию масштабов трагедии, в которую он влип, была перебита другой.

«Бог ты мой… Всего два десятка лет — и пустая планета, отданная во власть ветра, дующего здесь постоянно… Этот мир и так очень тих, от старости ли, или по природе своей, а потом останется только этот тихий вечный гул ветра… И вечное же сияние грез о былом величии по ночам…»

Он догадался спустя пару дней, когда ночью лежал в спальнике под сияющим чужими снами небом и думал, что вот-вот покинет планету: всего пару часов назад система сообщила, что ремонт закончен и все системы корабля функционируют нормально.

Просто сложился паззл: соединилось вместе несколько фраз, в том числе случайно услышанных. Хотя теперь было ясно, что не случайно.

Так вот.

Ему никогда не покинуть планету. Он останется здесь и будет весь остаток жизни наблюдать величайшие битвы Вселенной, гадать, где, в какой галактике расположены эти небесные тела, какую тайну хранят в себе геометрические сполохи…

В конце концов он останется один, будет слышать только этот гул ветра и видеть эти сны. Абсолютно один.

Может быть, однажды ему удастся увидеть Землю. Они же ее видели, и она может им пригрезиться…

Потому что он уже — единственный живой в мире снов. В мире давно умерших. Они просто еще почему-то функционируют, правильно сказала Аэлита. Их же коллективное бессознательное уже твердо знает, что планета мертва. А с того света, как известно, не возвращаются.

К чести Фрэнка, он не пошел громить мэрию, даже не стал устраивать одиночных пикетов. Несколько часов он носился по степи вокруг, оглашая воздух неистовыми криками и ругательствами, временами падал на землю и колотил по ней кулаками. Крики и ругательства унес ветер, руки покрылись ссадинами.

Утром он очнулся у самого люка корабля и решил стартовать немедленно.

Надо ли говорить, что две попытки не удались, а третья закончилась тем, что кораблю снова понадобился ремонт? Ну, хотя бы мелкий на этот раз — так, обшивку помяло. Зарастет через пару дней, как не было…

Да, взлететь удавалось. Но на высоте около пятнадцати километров корабль словно упирался в невидимую стену — невидимую, но совершенно непроницаемую.

С тех пор прошло около месяца — сколько точно, Фрэнк не считал, он даже не хотел общаться с корабельной системой. Острый приступ ярости прошел, осталась лишь хроническая злость. Его раздражало буквально все на планете. Если поначалу его трогала и даже умиляла гуманоидность Мулкрулов, то теперь в глаза бросались нечеловеческие черты облика — большие глаза, слишком длинные пальцы, иные пропорции фигур, словно «тянутых» вверх, — и бесили, бесили, бесили его.

В какой-то момент он даже стал обвинять Аэлиту и ее соплеменников в зависти:

— Вы просто не хотите делиться с нами знаниями, считаете, что мы недостойны, считаете, что нам в таком случае слишком легко все дастся, вы-то своим потом и кровью все заработали, а мы молодые, у нас все впереди!.. — бессвязно выкрикивал он ей.

— Да, мы завидуем вам, верно, — неожиданно согласилась она. – Нам действительно все доставалось сложнее и тяжелее, чем вам, младшим цивилизациям. Оглянись — на планете нет и никогда не было холмов выше двухсот метров. Даже в пору геологической юности. Догадаешься сам, почему?

Он замолчал, пораженный ее согласием и внезапным поворотом разговора.

— Эта планета первого поколения. Здесь практически нет тяжелых элементов и магнитного ядра. И нет и никогда не было серьезных тектонических процессов. У вас ведь есть птицы? Мы до идеи полета шли тысячелетия, потому что нет возвышенностей — нет летающих птиц. Было что-то вроде ваших киви и страусов… А уж выход в космос… Еще тысячи лет до реализации: топливо собирали буквально по крупицам. А вам да, вам слишком легко все далось: еще и высшие формы жизни не образовались, а залежи урановых руд — уже к вашим услугам!

Это что за откровенность? Фрэнк по-прежнему молчал, ошеломленный ответом.

Правда, в последнее время Аэлита и другие чиновники, а, нет, даже горожане, стали отвечать практически на все его вопросы. Он подумал, что получил своего рода «высший допуск» — инфополе, похоже, решило, что теперь он свой, никуда не уйдет и ни с кем своими знаниями не поделится. И это тоже бесило его, потому что напоминало о собственной беспомощности. Особо бесило, когда они начинали разговаривать с ним вот так, слишком по-человечески, будто за словами начинали проглядывать настоящие эмоции. «Да хватит! — думал он тогда. – Хватит прикидываться! Вы сами говорили, что просто исполняете ритуал, сами признавались, что из эмоций у вас осталась равнодушная грусть, сожаление да ностальгия!»

Сейчас ему хотелось прокричать это, но Аэлита подняла голову: над ними пролетал воздушный транспорт. Парусный.

— Вот видишь, мы даже до крыла додуматься не смогли. А когда увидели у других, поздно было заимствовать, все уже устоялось, — с каким-то ядом в голосе сказала она, и вдруг сменила тон на привычный ностальгический: — Были когда-то у нас мегаполисы, над ними не протолкнуться было от таких лайнеров. Огромных лайнеров. А сейчас… Малолитражка. Просто кто-то решил исполнить очередной ритуал — навестить родственника в другом городе… И морские корабли – ритуал. Видимость поездок и торговли. Гальваническая реакция в трупе.

И тут его снова рвануло:

— Да чем же вас удивить, чем, скажи?! Что такое должно произойти, чтобы вы прекратили так со мной?! Да будьте же… Понятнее, что ли! Прекратите бесить, прекратите!

Он снова орал что-то бессвязное, плевался, дергался, исходил бессильной злобной истерикой…

Аэлита взяла его за руку.

— Чем удивить?.. Не знаю… Разве что сном, который мы не видели… — она снова улыбнулась, как обычно: чуть грустной рассеянной улыбкой, намек на эмоции исчез.

В эту ночь Фрэнк никак не мог заснуть. Избивал подушку, такую земную подушку с вышитым сестрой котиком. Злился. В голове бились мысли, такие же бессильно злобные, как и раньше.

«Сном их удивлять! Сном, который они не видели! Да они все видели, все, что есть во Вселенной! Сволочь, сболтнула, натрепала, а я теперь заснуть не могу! В первый раз в жизни! Твари, домой хочу! Домой!!!»

Еле-еле, колоссальным волевым усилием, он успокоил дыхание. Стал снова, как все предыдущие дни, вспоминать слова психолога в Школе:

— Есть пять стадий принятия ситуации: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Но запомните: по-настоящему безвыходных ситуаций практически не бывает. Только смерть. Поэтому стадия гнева должна быть использована по максимуму для принятия верных решений. Злость — сама по себе разрушительное чувство, но может быть использована конструктивно. Учтите это и учитесь правильно канализировать злость.

«Так. Ладно. Мы имеем то, что все вокруг, даже их коллективное бессознательное, считают, что я уже мертв, как они. Но я-то не мертв! Я жив, у меня есть желания, куча желаний, а желания имеют только живые! Только живые злятся! Значит, они должны меня выпустить!

Я должен поступать нелогично для них. Потому что для них логично — это пройти все эти стадии и успокоиться. Заснуть, как они, жить ради этих снов. Которые все о прошлом. Интересно, а им снятся сны о будущем, как у нас бывает? Я не имею в виду вещие — да, есть свидетельства, что они существуют, но они меня не интересуют сейчас. Просто о будущем? Как мне приснилось, например, что я целуюсь с Джулианой, а мы поцеловались в реальности только месяца через два, хотя и было понятно, что все к тому идет… А, впрочем, эротические не будем рассматривать — ведь они, Мулкрулы, тоже были молодыми. Если бы это их удивляло, на небе бы сплошная порнография шла… А у них – какие-то уникальные, может, единственные во всей Вселенной планеты и звезды…»

Он улыбнулся своим мыслям, уже засыпая наконец.

Среди ночи его подбросило.

«Тысячи лет до выхода в космос! Топливо собирали по крупицам!»

Нет, бред какой-то. У них свой путь в космос, у нас свой, вот и все. И они видели тысячи выходов в космос. Чужих выходов, наверняка и таких, которые землянам и не снились…

Вот именно! Не снились нам, а не им! В смысле, им, а не нам! Нам снились, не им! Тьфу, нам это не снилось, это наши достижения!

«Ну и каша в мозгах! — он прижал ледяные ладони к пылающим щекам. — Тьфу, я весь на адреналине!»

Тысячи лет до выхода в космос и топливо собирали по крупицам. Он, конечно, не поинтересовался у архивариуса, но определенно Мулкрулы уже были объединены в планетарное государство, чтобы выполнить такую задачу.

И, главное — такого они не видели, это точно. Вернее, видели, конечно. Наверное, не раз даже, но не видели так, как мы. Не пережили этого. Сон — это личный опыт пережитого, а значит, этот конкретный сон вам не снился, уж точно!

«Идея имеет некоторый шанс на успех…» — попытался он снизить накал своих эмоций, и тихо-тихо, боясь выдать себя дрожью в голосе, попросил, а не приказал:

— Системушка… Помоги, пожалуйста. Все материалы по Космической гонке выдай. Все-все, которые только найдешь в архиве, даже косвенные упоминания. Пожалуйста!

Спустя почти двое суток он лег спать — не в койку, а в анабиозный отсек. Кроме показавшегося в какой-то момент бесконечным накачивания всеми найденными в информационном архиве корабля видео, аудио и фотодокументами по первому полету землянина в космос пришлось выполнить еще много дел, включая проведенную вручную переделку системы управления и собственно анабиозного отсека. Старт и первичная стадия полета во сне были допустимы, но не рекомендованы, система знала, как аварийно переделать все устройства и четко выдавала инструкции, но повозиться пришлось. А особенно покопаться ему пришлось именно с установкой анабиоза: ему не нужна, даже противопоказана была глубокая гибернация, ему нужен был просто сон, но сон совершенно определенный. В этом ему должен был помочь простой и эффективный ритуал его австралийского предка. Точнее, хотелось бы верить, что ритуал простой и эффективный, и что поможет: в юности, прочитав о нем, он попытался было его исполнить, но результаты даже на поверхностный взгляд вряд ли могли быть признаны хорошими.

Ладно, лишние мысли прочь. В этот раз все будет по-другому. Не зря же он накачивался знаниями…

— Система, ты поняла? Взлетаешь мягко после того, как я засну!

— Поняла, командир! — отозвался корабль.

Фрэнк скрестил пальцы и приступил к ритуалу.

— Госпожа, эээ… Некоторые сбои в Инфополе. Так, по мелочи, конечно, но на это стоит посмотреть.

Аэлита отметила про себя безукоризненность пауз между словами и четкое «э-э-э», тщательно рассчитанное по длительности, чтобы продемонстрировать степень затруднения. Ритуал должен оставаться ритуалом, иначе жить совсем уже незачем.

На балконе мэрии толпились любопытные, под балконом, как она заметила, тоже. Все смотрели в небо.

А там…

— Это надписи… Надписи на земных языках! — прошептал кто-то рядом. Она обернулась и увидела неизвестно как оказавшегося здесь архиариуса.

«Титры. Титры к фильмам», — мелькнуло вдруг название, ранее абсолютно бессмысленное для нее.

— Подключитесь! Подключитесь, госпожа! — прошептал ей кто-то.

И она подключилась.

И время захлестнуло ее.

Время.

Боги, какое это было время! Какое потрясающее время!

Две страны, два мира, два полюса! Обе только пережили страшную войну с третьей державой, первая с меньшими потерями, вторая… Было чудом, что она вообще смогла возродиться, а она уже нацелилась в космос! Наравне, наравне с первой!

Ракеты, ракеты! Вот одна взорвалась, вот вторая! Боги, они делают ядерные бомбы, взрывают их на своей планете! И — чистое безумие, — оснащают ракеты ядерными боеголовками!

Но есть и другие ракеты — они нацелены в космос! Взрываются одна за другой… Нет, уже далеко не все взрываются…

Конечно, она видела все это, конечно, ее соотечественники, те, кто в Инфополе, наблюдали это своими глазами, но кто же мог предположить, каково это — вот так, изнутри!

Боги, что за потрясающее время! Их тысячелетие вместилось в десять лет — всего лишь часть жизни одного поколения землян!

Лица! Лица! Потрясают кулаками с трибун, грозят… И смеются…

Спутник! Первый спутник! И чей же? Второй державы, той самой, которая была разрушена войной почти до основания! Вот он летит над планетой — маленькая теплая звездочка, вот на него смотрят в городах и селах, вот на него смотрят аборигены в пустыне и туземцы среди саванн, вот слушают и слышат по радио его простой позывной…

Вот это накал страстей! Вот это время героев!

Лица, лица… Кто-то чертит, кто-то плавит металл, кто-то тренируется на аппаратуре…

Опять ракеты и атомные боеголовки… Шимпанзе и собаки. Взрывы на старте и невысоко от земли…

Президенты и генеральные секретари грозят друг другу и подгоняют в гонке своих подчиненных, Аэлита слышит их речи и почти понимает!

Шпионы, шпионы там и тут, успех в космической программе обеспечит все будущие успехи державы!

Процессы над шпионами… Лица, лица…

Ракеты то летят, то взрываются, раз на раз не приходится. Боги, боги, у нас никогда не было такого времени! Никогда!

И снова собаки…

И вдруг изображение исчезло. Небо потемнело, сквозь только что сиявшую пелену Инфополя стали видны звезды.

Тишина. Звенящая тишина в самом Инфополе — спящие там, в небесах, казалось, сами замерли, прислушиваясь, — и на площади, где столпилось, кажется, уже все население городка…

И в этой тишине раздался голос:

— КЕДР, КЕДР, Я ЗАРЯ ОДИН. КАК СЛЫШИТЕ МЕНЯ, КЕДР?

— ЗАРЯ ОДИН, Я КЕДР. СЛЫШУ ВАС ХОРОШО.

И — взрыв, вспышка! — во все небо – одно лицо землянина! Улыбается широко, открыто!

Аэлита почти физически ощутила, как ахнула толпа под балконом мэрии — настолько силен был восторг.

О боги, какое это было время!

Изображение уже сменилось на другие — почти национальный траур в первой стране, потом тот же человек с широкой улыбкой едет в открытой машине по проспекту — весь в цветах, когда архивариус снова потряс ее за плечо:

— Смотрите, смотрите, госпожа! Как ему удалось улизнуть?!

Она увидела короткий дымный след и удаляющийся огонек на самом краю изображения. Огонек постепенно померк в небе…

— Хм… Ему удалось усыпить их… И нас тоже. И очень удивить… Снами, которые не видел никто из нас… — пробормотала она.

Следующее утро должно было быть обычным утром. Все кончилось, все потечет теперь размеренным чередом до самого Майадан — так ведь предки этого мальчика называли Время снов? Да, верно. Мулкрулы из этих древних преданий его предков, странные пришельцы из Страны снов, знали будущее и предсказывали его. А уж нам наше будущее точно известно…

Так думала Аэлита, пока не прошла мимо уличного оркестра, как обычно, игравшего в это утро на привычном месте. Колокольчики и струнные — все традиционно.

Впрочем…

Ей показалось или нет? Мелодия какая-то иная… Она чуть наклонила голову, прислушиваясь…

Ландыши, ландыши, светлого мая примета…

Вот как. Похоже, полный Майадан несколько откладывается…

Хм, как она подумала? «Полный Майадан»? Это звучало так по-земному, и…

Так молодо?..

Пожалуй, ей это нравится.