Собачий экспресс

Немного грустно было осознавать, что ты больше в этом мире никому не нужен. Последний луч тепла ушёл вместе со смертью бабушки, и пёсик остался один. С хозяйкой ушло и лето, осень постепенно покусывала бока и вгоняла в хандру. Но что было делать собаке на улице, там ведь теперь только лужи. Уже не поваляться на горячем асфальте, уже не побегать в зелёном лесу, уже осень… Прерогатива лежать у магазина и просить еды у прохожих вызывала отвращение, он не такой бездельник, чтобы таким промышлять. Хоть бабушка и кормила его, но он всё же её защищал.

Собаке начали приглядываться люди, их бесконечное оживлённое хождение явно имело смысл, только единицы из человеческого рода валялись на улице, в основном все человечки работали. Пёс видел, что человек в любую погоду может быть счастливым, даже осенью некоторые люди улыбались, он тоже так хотел, но не получалось. Ещё он видел, что люди могут покупать себе вещи, жить в своих домиках и самое главное — работать. С самого раннего утра сотни двуногих забирались в буханки на колёсиках и ехали неизвестно куда. В этом, наверное, и смысл: едешь, работаешь, ешь, радуешься.

Пёс решил разбавить свой быт, после очередной ночи на теплотрассе он пришёл на остановку и стал дожидаться буханки. Ему было не важно, куда его отвезут, ему главное была работа. Вот уже стал народ собираться, бабульки и озабоченные школьники стали трогать шерстку пса в надежде, что он получит удовольствие. Но такое никак не корёжило пса. Вот и приехал этот странный объект, забравшись в салон, на него сразу упали десятки глаз. Стали слышны перешёптывания: «А он чей?», «Что он тут забыл?», «Снимите, снимите его!» Пёс же держался статно, как человек, он не обращал внимание на всё это, он создавал вид того, что сильно занят внутренними думами. Новые люди, входившие в салон, замечали животное, но сильно не реагировали, лишь одна старушка, что везла котейку за пазухой, всё поглядывала на пса, на которого он сильно-то и не смотрел. Ему нужна была кошка, что так ехидно смотрела на это низшее создание. Во всех её усах читалось презрение, кот насмехался над участью собаки. Видимо, от такой же натуры бабка вмиг закричала на весь салон: «Чей это пёс?» А когда никто не ответил, пинком выкинула пса из буханки.

И чего можно было ожидать от мира людей, собаке тут не место. Пёс сдаваться не планировал, ему нужен был новый план. Чёткая цель резала его сознание: «Нужно работать для того чтобы быть». Но только вот в новом месте он ничего не знал, незнакомая часть города пугала пришельца. Пахло тут скверно, явно где-то есть кошачьи угодья и своя группировка собак. Встречаться с ними у него не было никакого желания, а ждать следующую буханку не было смысла — снова выкинут. Урчание в животе заставило собаку двигаться, ему нужна была мусорка или какой-то магазин, а лучше мусорка у магазина. Там всегда было чем поживиться. Пробегая квартал за кварталом, пёс видел других животных, что уже сжились с этим местом. Коты нашли себе подвалы, собаки заняли место у теплотрасс, а мелкие грызуны — кормовую базу. Эти звери смотрели на новую собаку с опаской, они не принимали её тут, ведь в животном мире это лишь новый рот, что пришёл забирать дары человека. Но действовать никто не хотел, глядя из подвалов, коты следили за псом, а другие собаки обходили его стороной.

Вот близится сетевой продуктовый магазин, яркая вывеска чуть слепила ослабевшее зрение собаки. Но ему было чётко видно, как в компании пары псов сидит человек. Он весь грязный и заплывший, его бородатое лицо издавало несвязные звуки, а опухшая грязная рука всё дрожала и просила монет. «Он наверняка хочет мяса», — подумал новый пёс. Подойдя ближе, его встретил оскал остальных собак, что оберегали своего хранителя. Эти псы были такие же, как и он, грязные и ленивые, они мерзко лежали перед ним и лизали ему грязные руки. Пёс захотел было оттуда убежать, но он статно отошёл и пошёл на задний двор магазина.

Там стояла пара бачков, из которых доносился заветный запах еды, такая сладость помоев и гадость их пожирания взвинчивали сознание пса. Он прыгнул и оказался на одном из них. Носом открыв крышку, он увидел протухшее мясо, что вмиг наполнило его желудок. Пожирая отбросы, собака начала задумываться, а почему человек такое выбрасывает и что значит его понятие вкуса? Для пса было всего две категории еды: та, что естся, и та, что не естся. Первую можно разделить на редкую и обыденную, то есть мясо, например, — обыденное, а какой-нибудь протухший сыр — это редкость. А та еда, что не шла в пищу, — цитрусовые, алкоголь и кофе и т.д. — имела такой отвратный запах, что даже прикасаться к ним не хотелось.

За долгими думами пёс закончил с этим баком и залез в другой. Тут же на него выпрыгнуло чёрное существо, что до этого сидело там смирно. Упав на пол и собравшись, комок чёрной шерсти загавкал, но быстро закончил и посмотрел на пса:

— Спаситель! — сказала чёрная собака.
— Куда уж там, собачья солидарность.
— Не принижайся, я бы умер в этом баке, просидев там дольше. — Пёс подошёл ближе. — Ты новенький тут у нас, как тебя зовут?
— Да никак, никак не зовут.
— Ты же субъект, у тебя должно быть имя, меня вот зовут Негоид!
— Странное имя для собаки.
— А сколько в нём смысла!

Дверь из магазина отворилась, и гигантский чёрный силуэт с метлой в руках стал кричать на собак. Чёрный пёс гавкнул: «Бежим!» И псы скрылись в домах. Негоид провёл нового друга в свои владения, он жил в дырявом и пустом мусорном баке на окраине района совсем один. В его конуре было на удивление уютно, даже по-человечески. На полу были разбросаны бумажки, на которых он спал, на стенках лежали куски матрасов, а дыру в баке закрывала импровизированная дверь-деревяшка. Негоид помял бумаги лапами и уселся на них, а псу же стало тепло, так как было у бабушки.

— Мой друг, будь как дома. Но к тебе у меня есть вопр-рос. Ты не похож на жителей клетки, откуда в тебе столько жизни, щенок?
— Есть причина. — отвернулся пёс. — А клетка...
— Это наша область, тут нечего смотреть, это тебе не центр. Тут живут барконисы, кашары, ну и их бомжи, само собой.
— А это...
— Барконисы — клан собак, а кашары — клан котов. Какие-то межвидовые разборки у них, мне они не интересны. Вот ты, как сюда попал?
— На автобусе приехал.
— Ах-ха-ха! Как человек! — чёрный встал. — Не сочти мой смех за грубость, я впервые встречаю пса вроде тебя. Ты прямо как я, человек в теле собаки.
— Ты о чём?
— Наверное, тебя удивило моё жилище, я его сам возвёл. Прям как человек. Моя философия заключается в том, что собака на улице должна быть, как человек, иначе ей не выжить.
— А как другие?
— Нету никаких других, они приспосабливаются, а я создаю. Тебе доводилось слышать о Диогене Синопском?
— Откуда, извини?
— Прощу, так вот, этот древнегреческий философ жил как собака, он даже об этом сам говорил. И от большого ума его никто не понимал, только лишь избранным доводилось прикоснуться к его уму. И такой же — Негоид.
— А где ты...
— Прям тут в книжках! От скуки я научился читать, вот и узнал. Теперь, мой друг, тебе тоже надо имя, я предлагаю Таркос!
— Откажусь.
— Так и быть. — нахмурился Негоид. — А чего ты вообще хочешь от жизни?
— Автобус, люди в него садятся и работают, точнее он как этап. Мне нужно в него попасть, и чтобы не прогнали, тогда я смогу работать. Вообще, мой хозяин умер, бабушка была уже стара, на улице поэтому оказался.
— Не вспоминай о ней, лишний груз. А зачем тебе работать?
— А что-то ещё остаётся?
— Мудро. — покачал головой пёс. — Кстати о твоих автобусах, у нас тут на клетке есть парковка для них. Можем сходить.

Уже смеркалось, ночь постепенно зажигала огни в окнах и свет в глазах котов, что шныряли по тёмным улицам. Чёрному Негоиду повезло, его шерсть скрывала его в ночи, а вот его спутнику везло меньше, мех его был кремово-белым, и в темноте его видел почти каждый. По дворам клетки расхаживали жирные собаки, что были домашней породы, по рассказу напарника их питомник ограбили, и щенки бульдогов оказались на улице. Неповоротливые доги сторожили улицы района, чёрного они знали, а вот белого совсем нет. Но у Негоида была скверная репутация, его обходили стороной и спутников его не трогали, это сказал сам пёс, но белый ему верил.

Около подъездов стали собираться предводители этого племени, бомжи, что выпросили себе на спиртное, собрались и стали почивать, собаки же в любой удобный момент старались украсть кусок мяса или солёной рыбы. Бездомные ругались на них, но в своей доброте не били и не прогоняли. Охрана чуть стихла, стало ходить чуть спокойнее, и до места оставалось совсем немного, как вдруг собаки наткнулись на чёрную гору. Перед ними стоял чёрный мастиф, что перекрывал свет фонаря. Своим грозным рычанием он стал отгонять пришельцев назад, но там их тоже поджидали пару бульдогов, что убежали от бомжей.

— Что ты за шавку сюда привёл? — прорычал мастиф.
— Дай пройти, Бандор.
— Может, я лучше представлюсь?! — проскулил пёс.
— Ты можешь только нахер пойти, Негоид!

Двое бульдогов окружили спутников и взяли под бока, мастиф же встал сзади и дал команду. Бульдоги тащили псов куда-то, чёрный всё приговаривал: «Не переживай, они так всегда.» Протащив их так обратно на пару дворов, под светом окна псы попали в подвал. Водонапорная комната была полностью обставлена мисками и едой, притом той, что давали домашним. Вверху на трубах сидели совсем маленькие собачки, самые большие сидели на полу и грели тех, у кого нет такой тёплой шерсти. Где-то посередине сидел он, гладкошёрстный, чёрный как ночь доберман. Бандор подошёл к нему и стал что-то рассказывать, а белый всё больше оглядывался. Это логово было не только замком, но и полноценным борделем, где-то за стенкой явно пахло суками. В этом чертоге были ещё и слуги, маленькие крысы постоянно собирали корм, что выпадал из мисок, и складывали обратно.

Мастиф закончил доклад и отошёл, заняв своё место около правителя. Тёмно-карие глаза самца поднялись, и белый его разглядел. Его бойцовская морда, вся изрезанная шрамами, была спокойна и на удивление чуть добра. Чёрная как ночь шерсть лежала ровно, он не проявлял признаков агрессии, он полностью был расположен к разговору. Помявшись на импровизированном троне, доберман заговорил:

— Не мне с тобой бороться, философ. Время тебя покарает. Пока сидишь ты в своей конуре и питаешься с помойки, мы пируем. У меня тут целая страна, а ты тащишь в дом позорных шавок.
— Да говно твоя страна, Гильгамеш. Смысла в ней нету. Называя моих друзей шавками, не забывай о своих. Где ты подобрал этих бедолаг?
— Тебе ли не знать. — спустился Гильгамеш. — Но вот только у меня есть цель, а у вас?
— Мне нужен автобус! — загавкал белый.
— Автобус? Ха-ха?! Какой у тебя пылкий нрав. — обошёл кругом пришедших правитель. — Да будет тебе известно, что за прошлый месяц у нас умерло пятнадцать людей. Как думаешь, почему?
— Потому что они живут как собаки!
— А ты сам не собака что ли?

Белый задергался и стал мяться, он хотел было подтвердить, но он понимал, что если это скажет, то все обозлённые собаки кинутся на него. Если он человек, то он враг собак, потому что именно из-за него они все попали сюда и не живут по домам с хозяевами. А если скажет, что он собака, то его цель с автобусом покажется чушью. Времени на ответ не было, но сказать тоже было нечего, Негоид с ухмылкой смотрел на пса, ему самому было интересно, что ответит напарник. Гильгамеш уже злился, его карие глаза наполнялись злобой, и вот момент, надо говорить...

— Я не знаю. — гавкнул пёс. — Быть может, автобусы дадут мне ответ.
— Так и быть. Но впредь ты не ешь из нашей мусорки, бульдоги следят за вами.

Направляясь к выходу из подвала, пёс ещё раз услышал голос правителя, что явно уже располагал к себе:

— А зовут-то тебя как?
— Я не знаю.

Снова оказавшись на улице, Негоид и белый продолжили путь к автобусам, им теперь не мешали бульдоги, что злостно смотрели на них, но чем было ближе к стоянке, тем больше было кошачьих огней в темноте.

Встретившись с сеткой забора, Негоид начал рыть подкоп и всё что-то приговаривать.

— На раз на два, копать пора, на раз на два копать пора.
— Хорошая считалка. — присоединился белый.
— Ты чего же, кстати, не сказал, что ты человек, когда у Гильгамеша были? — неожиданно начал чёрный.
— Так съели бы. Они ж людей не любят, да я сам не человек.
— Не знаю, вот я сказал, что я человек.
— И что?
— Ну, покусали немного.

Продолжив рыть подкоп, стали слышны шаги человека. Жирный охранник ходил меж автобусов и прогонял котов, что грелись у двигателей. Собаки остановились, они навострили уши и стали ждать момента, когда угроза минует. Кожаные носы посапывали в гробовой тишине ночи, тяжёлые шаги охранника притихли, как вдруг раздался кошачий вой. Десятки пушистых созданий выпрыгнули из самого ближнего автобуса и стали перепрыгивать забор. Мохнатые туловища котов пролетели прямо над собаками и растворились в темноте. Охранник побежал за кошками, но, запыхавшись, прильнул к решётке и заметил собак. Грубое хрипящее дыхание раздалось рядом, а потом зажёгся свет. Фонариком подсвечивая остолбеневших собак, красный охранник, что еле влезал в свою форму, на удивление, улыбнулся.

— Ох, Шарики и Бобики, вас-то я люблю. — Охранник подогнул сетку и впустил псов на территорию. — Пойдёмте, ушастые.

Проследовав до будки охранника, псы приняли от него угощения в виде сушек и грязной воды. Этот дядечка, что по своей природе обрастал седыми волосами, так робко и нежно смотрел на собак, что белый разглядел в нём бабушку. Но его мучала болезнь, его нездоровый цвет кожи явно был признаком осложнений, а лишний вес ещё больше усложнял его жизнь. Белый и чёрный сидели перед открытой будкой охранника и смотрели на то, как он перед ними изливает душу. Он жестикулировал, кричал и боролся, но только вот собаки понять его не могли. Он говорил о чём-то важном для него, сокровенном, наверное, но у собак это не вызывало никаких эмоций. В силу своего характера белый не мог отойти, но вот Негоид всё хотел слинять к автобусам.

— Слушай, что ты его терпишь, не видишь, что он просто наше время тратит?
— Почему же, это важно для него. Мы же люди, должны его выслушать.
— Он-то как раз не человек, посмотри, он живёт в этой будке. — чёрный указал на раскладушку и микроволновку носом. — Он ближе к собаке, что скрывает свои чувства и выполняет работу.
— Но я же и собака.
— Но он-то нет. Как думаешь, о чём он говорит?
— О семье, наверное.
— Насколько ты проницателен, дружище. Один из кашаров рассказал мне, что этого мужика бросили все родственники от того, что он неизлечимо болен. Толстяк должен был умереть ещё десяток лет назад, но, к его сожалению, выжил. А теперь он тут.
— Ты разве не видишь, что он такой же, как мы?
— Нет уж, я родился на улице, там и умру, человеком, знаешь ли, не пользуюсь.
— Но ты же собака, ты эволюционировал из волка в пса, чтобы быть у человека.
— Тогда он сам стал собакой для того, чтобы служить людям.
— Ты потерял суть, собака же собаку выслушает.

Помотав головой, Негоид понял, что спорить бесполезно и уставился куда-то вдаль, и стал ждать, пока охранник закончит. Белый же, ничего не понимая, продолжил слушать, а как человек выдохся и замолк, лизнул его руку. На красном лице воссияла улыбка, что быстро перетекла в истинную доброту. Пухлой рукой потрепав шерсть на макушке белого, охранник уселся обратно в будку и включил телевизор.

Внезапно возникший внутренний вопрос белого вывел его из равновесия. «А что, если я должен был умереть вместе с бабушкой, прямо как этот мужик, по версии своей семьи. Быть может, потеря хозяина у собаки — это неизлечимая болезнь, что также через время меня убьёт? Чего стоит мой автобус, что будет дальше?»

Толчок в спину пробудил белого, чёрный пошёл к машинам.

— Негоид, ты когда-нибудь думал покинуть клетку?
— Я помню себя только тут, к чему пытать судьбу.
— А вдруг на других автобусных станциях есть такие же собаки, как я? Что также потеряли хозяев или что-то в этой жизни.
— Для таких есть Гильгамеш, приходишь к нему, живёшь, ешь, да вот и всё.
— Но ты же к нему не пошёл.
— А я и не потерянный. В моих силах жить самому, зачем мне его царство?
— А я почему не пошёл?

Собака впала в ступор, Негоид остановился и обернулся на спутника, он хотел было оскалиться, но в силу своей философии ровно сказал:

— Потому что ты — это ты.
— А не легче было сказать «я не знаю», а, мудрец?
— Не твоего я поля ягода, белый. У тебя нет даже имени, чего уж тут говорить. Как тебя называла хозяйка?
— Никак.
— Вот и жизнь твоя пока что проходит никак. Пойдём в автобус.

Около буханки на колёсах пахло кошками, они полностью пометили это место. Колёса, крылья, фары, двери — всё было в котах. Было видно, что в салоне бегают пары огней, что так сильно отблёскивали в свете фонаря. Носом раздвинув электрические створки дверей, собаки знатно удивились, что это им далось без труда, но, когда в салоне зажёгся свет, сразу стало всё понятно. Тут всё было также, как и у собак, на задних сидениях расселись вожаки, а вокруг них бегали обезумевшие коты, что сразу принялись шипеть на пришельцев. Белый и чёрный быстро зашли в кабину и стали кидаться на котов, чтобы те их хотя бы выслушали. За лаем и шипением начал раздаваться мурчащий голосок одной из кошек, что сидела на задних:

— Какие персоны, наш чёрненький, а ещё и белый. Всем замолкнуть! — крикнула главная кошка. — Негоид, тебя ли отправили с нами говорить? Ваш Гильгамеш, хи-хи.
— Оксиния, не унижай меня. — Негоид встал увереннее. — Когда ж вы успели переехать из подвала в такие хоромы, королева?
— А что уж тут мудрить, с нами теперь обитает хозяйская тварь. Она-то уж и разрешила.

Маленькая гладкая кошечка выглянула из-за кресла и посигналила зелёными глазами.

— Так у вас тут...
— Не так как у вас, собачки, ваш злюка ещё себе лапы не покусывал от зависти?
— Не знаю, как он, но мне на ваши хоромы всё равно.
— Ай! Жалкая собака, учти же ты, что вас, мусорщиков, уже скоро уничтожат. А нас-то!
— Поменьше пафоса! — вмешался белый. — Вы такие же бездомные, как и мы!
— А-хи-хи-хи-хи! Бездомные? Тут каждой найдётся дом, нас-то больше любят. Про нас рассказывают, на нас собирают деньги, а вы? Вас только кастрируют и травят. Вам даже концлагеря возвели, твари.
— Довольно! — зарычал белый. — Нам нужен автобус.
— Вы хотите лишить нас дома? Вот факт вам в копилку того, что вы все безалаберные глупцы.

Кошки набросились на собак, когтями вырывая глаза. Белый сразу побежал к кабине, он отбивался, но нападавшие его догоняли. Негоид сразу бросился к Оксинии, он, на удивление, не чувствовал боли от порезов и всё хотел добраться до королевы. Белый сел за руль, предыдущий водитель оставил ключи в замке, и пёс стал пытаться провернуть их зубами. Чёрный добрался до Оксинии, открыл рот, чтобы куснуть её неподвижное от страха тело, как вдруг включился свет. Яркий фонарик стал бить в салон машины, коты начали разбегаться и вылезать через окна вентиляции, а псы застыли. На улице стоял охранник, что руками пытался раздвинуть электрические створки дверей. Он видел собак, в его красных заплывших глазах читалась такая боль, единственные существа, что выслушали его, моментально предали. Его толстые пальцы уже проникали в салон, чёрный побежал к напарнику с криками: «Заводи!» В непонимании происходящего белый дёрнул ключ, выжал педаль, и транспорт двинулся.

Неуклюже держась за руль, белый пытался выровнять движение, чтобы не врезаться в другие автобусы, он медленно лавировал по парковке, направляясь к выходу. Надавив задней лапой, водитель снёс ограждение и уронил охранника, оставив того смотреть им вслед.

Сердце дрожало, а лапы не слушались, белый вёл автобус. Его тело не было предназначено для такого, он не понимал, что сейчас творится. А Негоид всё смеялся, этот смех гиены вырывался из его пасти, как звук того же двигателя, что заполнял салон. Чёрный плясал в кабине, он прыгал от кресла к креслу, отбивая ритм хвостом.

— И вот оно человеческое, теперь уж заживём, теперь уж заживём.

По незнакомым дворам проводя махину, белый вывел автобус к ранее невиданной набережной. Там была всего одна скамейка и гигантский бетонный плац, на котором автобус и остановился. Открыв двери, псы выбежали на улицу и подошли к воде.

Белый плёлся, поджав хвост, а чёрный всё прыгал. Негоид подошёл к берегу и стал жадно пить воду из речки, а напарник его встал рядом.

— Неужели жажда не мучает?
— Не хочется что-то.
— Да что ты всем вечно недоволен, мы ж получили твой автобус!
— Но какой ценой! — зарычал белый. — Охранника-то мы обманули. Ты видел его глаза?
— Что ты привязался к нему! Он сам виноват, что не уследил. — Негоид встал рядом с белым. — Если ты считаешь нас подонками, то я так не думаю. Не бывает плохих черт характера у человека, все они нейтральны. Общество само выдворило самые, по его мнению, плохие и их же презирает. Ты заложник общей морали, в твоих силах изменить её, чтобы быть собою.
— Но мы...
— Пойми, этот человек стал собакой, а мы стали людьми. Не знаю, сталкивался ли ты с таким, но человек всегда забирал всё у собак, всё так и произошло... — чёрный затих.
— Ты сам пришёл к этой истине. Мы все равны, и никто не имеет права что-то забирать у кого-то. Но уже слишком поздно, автобус нам не вернуть.
— И что ты будешь делать дальше?
— Не знаю.
— Ты так с ним хорошо управлялся, может, ты сам станешь водителем?
— Ну ты нагоняешь, собака и водитель.
— Да определись ты наконец! Как тебя зовут?!

Сердце замерло в груди белого. «Пора», — подумал он. Его новая реальность требовала конкретики, ему больше не подходит просто быть, нужно являться. В голову ничего не лезло, Негоид начал предлагать свои варианты, но белый не стал слушать. В туманной голове что-то скрипнуло, белый чётко ответил:

— Александр. Скела!
— Слишком примитивная кличка для собаки.
— А сколько в ней смысла!

Собачий хохот разнёсся на многие километры, его даже услышало взошедшее солнце, что улыбалось новоиспечённому герою Скеле, что только сейчас, кажется, начал жить. Парадокс этих собак был в том, что они стояли на другом уровне человека и пса. Ни люди, ни звери не выбирают себе имя, а они... Собачий экспресс должен отчалить уже скоро, Скела и Негоид принялись убирать остатки котов из салона, чтобы мир встретил их.

Целое утро ушло на то, чтобы очистить салон от шерсти и слюней. Собаки вооружились тряпками и всё отмыли. Скорее всего, это действие будет проходить после каждой смены, так как они будут возить животных. Но это их ничуть не пугало. На омолодившихся мордах сияли собачьи улыбки, что растворялись в приятном предвкушении первой поездки.

Скелу мучили сомнения, он не был до конца уверен, что умеет водить машину, тот раз мог быть простой случайностью, таким минутным повелением. Ещё было не понятно, где брать деньги, которыми расплачивались люди. Не дай бог, снова воровать? Белый не мог себе такое позволить, его суть стояла на шаткой морали, но воровать на бензин было уже слишком. Чёрный тоже сомневался, он позволил себе лишнего, внутри него играли чувства того, что он изменился, притом кардинально. Непонятно было то, что на него так повлияло. Может, это клетка покинула его душу, а может, внутри что-то прибавилось. Он изначально не планировал уходить со Скелой, но сейчас-то он с ним, до клетки недалеко, но смысла в неё возвращаться?

Было уже за полдень, нужно выдвигаться. Заведя мотор и переключив передачу, белый тронулся. Его собачьи лапы покусывали сомнения и страх, он был не уверен в каждом своём движении и всё боялся ошибиться. Чёрный тоже напрягался, ему вспомнился рассказ Оксинии о концлагерях для собак, он думал, что если их поймают, то отправят именно туда.

Проезжая некоторые дворы, чёрный остановил напарника:

— Стой, дальше будут люди, открой двери.
— Ты уходишь?
— Ни в коем случае.

Негоид выбежал и скрылся в куче мусора у дома. Оттуда он достал тряпки, втащил в салон и разложил на полу:

— Мы же только всё вымыли!
— Ничего страшного. Одевай.

Грязные тряпки оказались брюками и куртками. Вельветовые одежды смотрелись скверно на теле собаки, а если учесть, что лапы всё ещё видны, то это был крах. От этого было смешно и одновременно грустно. Сев на своё место, тело сразу ощутило дискомфорт, одежда натирала и сковывала. «И как в этом человек ходит?» — подумал Скела и тронулся. Заехав в город, пёс высматривал остановки, на которых стояли не только люди, но и животные. Казалось, что в этом сером месте собаки и коты сливались с асфальтом и растворялись среди людей. Поэтому пёс почти не останавливался, он просто боялся подцепить человеческую заразу в салон.

Обернувшись на светофоре в салон, белый заметил, как новоиспечённый кондуктор расхаживал в своих грязных одеждах на задних лапах и всё любовался собой. Больно Негоиду нравилась его новая должность, по нему было видно, что он ждал первых гостей. Вновь тронувшись, пёс увидел, что на круговом движении стоит человек в разноцветной форме и махает палкой, видимо, им.

— Негоид, кто это?
— Вот мы и попали. Это полиция! — стал мотаться по салону пёс. — Не переживать! Не переживать! У нас есть одежда, мы люди, мы люди.

Подчинившись воле инспектора, водитель остановился и припарковался около обочины дороги. Обойдя машину сбоку, полицейский заглянул в окно. Его морда сразу же показалась белому знакомой: вытянутый нос, редкие усы, почти чёрные глаза и сопящий нос. Инспектор сам тоже остолбенел, он вытаращился на пса и не мог выговорить ни слова.

— Собака?! — по-собачьи произнёс мужчина.
— Чего?!

Стянув с себя маску, перед Скелой показался что ни на есть самый настоящий пёс. Почти такой же, как и он, с белой шерстью и чёрным пятном на глазу.

— Откуда у вас автобус?
— А ты почему в форме?
— Так стоп! — подошёл Негоид. — Собака! — увидел инспектора пёс.
— Чем больше живу, тем больше поражаюсь. — помотал головой полицейский. — Не думал, что ещё хоть кто-то на такое способен.
— А ты-то как ментом стал?
— Да вот служил, что ж теперь, хозяин умер и я тут. А вы?
— Похожая история. И много таких, как ты?
— Больше, чем вы думаете, но на автобусе первый раз вижу. Маски купите себе и номер поправьте, всего доброго. — инспектор удалился.

Последовав указаниям собаки-полицейского, псы продолжили путь. Дело шло к вечеру, было пора уже возвращаться с работы людям, но они проезжали клетку. На той самой остановке, где когда-то вышвырнули Скелу, сидели Оксиния и Гильгамеш. Они оба грелись о тела друг друга и, видно, о чём-то беспечно беседовали. Такую возможность было упускать нельзя, тем более людей на остановке почти не было. Открыв двери салона и осветив тёмную остановку, перед кошкой и собакой возник Негоид, что своей собачьей улыбкой звал бывших лидеров к себе.

— Гости, гости, что же вы тут сидите?

Безмолвно войдя в салон, кошка и собака расселись по разным местам и смотрели в окна, а кондуктор не унимался:

— Мой повелитель Гильгамеш, где же твои соратники, вождь? Неужели они покинули тебя или вовсе предали, небось?
— Да закрой ты свой рот уже! — зашипела Оксиния.
— Да пусть говорит, заслужили.
— Так что же в клетке произошло?
— Ничего. — рыкнул Гильгамеш.
— Да как ничего, война! — рассвирепела кошка. — Барконисы и кашары распались...
— Погоди ты. — перебил доберман. — Всё началось с вас, слух о том, что вы прогнали кашаров с автобуса и вовсе угнали его, разлетелся до невозможности быстро. Мои парни тоже так захотели и стали ошиваться у станции, несмотря на запрет.
— Ты забыл упомянуть, что каждая собака, даже дворовая, издевалась над кошкой!
— И это тоже. Началась бойня, и кашары, и барконисы захотели этот дар. От этого наши кормильцы мигрировали и вовсе пропали. По меньшей мере полегло пару десятков с каждой стороны, но в конце концов приехали надзиратели.
— Надзиратели? — удивился Негоид.
— СОБЖ — служба отлова бездомных животных — и позабрали почти всех. Оба наших рода не выжили в клетке, редкие кормильцы, что остались, начали умирать.
— И это случилось за два дня?
— Вам может так казаться, но для нас прошла целая вечность. — стал поскуливать Гильгамеш. — На нас повесили, или не повесили, я не знаю, убийство...
— Кого?! Животного? Вы что, домашнего тронули?! — рассвирепел Негоид.
— Если бы... Охранника больше нет...

Автобус резко затормозил, белый выскочил из кабины, оставив двигатель включённым. Почти у края клетки находилась та остановка, где белый, сбросив с себя все одежды, зарыдал. Будет вам известно, что собаки плачут совсем не как люди. У них вовсе не идут капли из глаз, собаки сжигают себя изнутри. Такую бурю можно сравнить с ядерной бомбой, что взрывается тысячи раз в твоей голове, выжигая сознание. «Как всё так обратилось?» — тысячекратно произнёс Скела. «Чего стоит моя паразитическая натура?» — стал биться головой об пол пёс.

Все мечты и грёзы, что строились всё это время, разбились в миг, как голова о камень. Белый больше не представлял себе жизнь, что будет протекать в этом автобусе, его сущность — это паразит, просто заражение на теле общества. Его выборы и решение привели к войне и смерти, а что теперь, радоваться будет? Не имеет смысла, что будет дальше, если прошлое в крови.

К псу подбежал Негоид и стал успокаивать его:

— Что ты так взъелся на себя? У тебя опять мораль выше дела?
— Да чтобы ты ещё понимал!
— Какая разница, что было перед твоим триумфом, каждая псина в клетке завидовала тебе. Ты теперь понимаешь, почему я их ненавижу. И Гильгамеша с Оксинией я тоже ненавижу, потому что они только владельцы этой боли. Капитаны канули вместе с кораблями, но не нам с тобой это говно расхлёбывать, у нас своя жизнь, а у них своя. Они разгневали богов, они пошли против морали, они...

Негоид заметил взгляд Скелы, в нём явно что-то поменялось, теперь он смотрел на всё с яростью, он явно ненавидел всё и вся вокруг. На зубах появился оскал, а в глотке — рык. Разомкнув пасть, белый ответил:

— У собаки собачье место. Тебя, Негоид, я ненавижу.

Отбросив чёрного подальше и растолкав глазеющих Гильгамеша и Оксинию, белый забрался в автобус и на полной скорости понёсся в основание бетонного моста, что вёл через реку клетки.

«Я — жалкое подобие человека и самый оскорблённый пёс. Не может собака быть как человек, просто не может! И полицейский тому подтверждение, он скрылся от глаз и не показывает виду, а я хочу быть и тем, и другим. Он — безморальное животное, что именно служит, а не работает. Собаке такое не нужно, собака — это друг человека, а отверженные псы на улице лишь плешь человечества, мы инструменты, ими и погибнем. Моей смертью будет то, что я пошёл по этому пути, так и погубил всех. Негоид этого никогда не поймёт, он бы и помер в клетке, ничего не добившись, а я... Я самая...»

Не успел он договорить, как его встретила бетонная балка моста. Автобус размазало по мосту, обломки разбросало на несколько сотен метров. По субботним новостям передали, что неизвестные угнали автобус из района клетки, рассказали о массовых отловах животных там, но ни про смерть охранника, ни про водителя автобуса не оповестили. В конце концов всё вернулось на круги своя, Гильгамеш вернул достоинство, Оксиния нашла новых подруг, Негоид остался в том же баке, а Скелы, как и должно, нет в клетке.

Наш четвероногий философ до конца дней бился над мотивами и идеями товарища, но так его и не понял. Даже выброшенные книги не дали ответа. Он так и погиб в том самом баке, с теми же самыми мыслями, но он до конца был уверен в своей мысли, хоть и никогда не применил её.