Зазвенел звонок. Через полминуты в лоток скатился кусок мяса.
Собака встрепенулась, подошла к лотку и принялась есть. Было неудобно: мешала торчащая из шеи стеклянная трубка.
За клеткой – на людской стороне, которая называлась лабораторией, – послышались голоса. Разговаривали двое: ассистент Василий – тот, который кидал мясо в лоток, – и Иван Петрович, профессор.
– Как проходит эксперимент? – спрашивал Иван Петрович.
Василий отвечал:
– Пока безрезультатно.
– Продолжайте, голубчик, продолжайте. Если я правильно рассчитал, должно получиться. Мы на верном пути.
– Точно так, Иван Петрович.
Собака слушала человеческие разговоры за сеткой и продолжала есть. Мясо было вкусным, но мысли безрадостными.
«Люди мной недовольны, – думала собака. – Мало того, что в шею стеклянную трубку воткнули, так еще добиваются чего-то. Знать бы, чего. Уж я бы постаралась, чтобы им угодить. Неужто не понимаю, что не первая здесь?! А остальных прирезали. И меня прирежут – если не соображу, чего добиваются».
Дни шли за днями.
Дважды в день тренькал звонок, через полминуты в лоток скатывалось мясо. А человеческие голоса становились все более и более раздраженными.
– Никакого результата? – спрашивал профессор. – Неужели после звонка совсем из трубочки не покапало?
– Не капало. Я б заметил, – отчитывался Василий.
– Может, голубчик, вы позвонить забыли или перепоручили дворнику, а тот возьми и забудь?
– Обижаете, Иван Петрович.
Профессор долго стоял перед клеткой и смотрел на собаку. Думал.
И собака тоже думала:
«Прирежет – как пить дать, прирежет... Вон, почесался. По всему, руки чешутся за скальпель взяться».
В один из однообразных дней прозвенел звонок.
«Сейчас мясо в лоток скатится, – подумала собака. – Какая банальность!».
И отчаянно зевнула.
Из трубочки, торчащей из шеи, полились слюни.
«Фу, мерзость! До какой жизни я докатилась!», – содрогнулась собака.
И услышала восторженный крик Василия:
– Есть! Есть!
Ассистент пулей вылетел из лаборатории – впрочем, через секунду воротился, чтобы кинуть в лоток кусок мяса, и убежал снова. Прибежал через пять минут с профессором.
– Уверены, голубчик? – спрашивал Иван Петрович.
– Абсолютно, – отвечал Василий. – Обильное слюноотделение непосредственно после звонка, но до приема пищи.
– Неужели мы на верном пути? – заулыбался профессор.
Но тут же прекратил улыбаться и задумался.
Ассистент предложил:
– Повторим через час? А, Иван Петрович? Не терпится же проверить...
– Не торопитесь, голубчик: наука не терпит суеты. Сейчас собака сыта. Накормим в шесть вечера, по расписанию. Если после звонка потекут слюни, значит, свершилось.
Услышав такое, собака чуть не подавилась.
«Вот оно что, – наконец прозрела она. – Хозяевам нужно, чтобы я пускала слюни после звонка? Всего-навсего?».
В шесть вечера профессор появился в лаборатории загодя.
– Приступайте, Василий, – начал он проникновенным голосом.
Ассистент надавил на электрическую кнопку, в клетке зазвенел звонок.
Собака внимательно посмотрела на людей, замерших за металлической сеткой, и послушно пустила слюни.
– Видите?! Видите, Иван Петрович?! – воскликнул Василий. – У нее все-таки выработался условный рефлекс! Это же переворот в науке! Нобелевка!
– Ну прямо-таки и переворот? Прямо-таки Нобелевка? – заскромничал профессор.
Собака подумала и подпустила еще слюней.
– А впрочем, да, – согласился тот с очевидным. – Именно что переворот и Нобелевка. Условный рефлекс – это вам не хухры-мухры. Такую собачку не грех и на Парижский физиологический конгресс взять: не прогадаешь.
Василий кинул в лоток заслуженный кусок мяса.
Собака жевала, а сама думала:
«В Париж в самом деле неплохо прокатиться. Мир посмотреть, себя показать. Все лучше, чем сиднем в четырех стенах. По крайней мере, не прирежут».
Физиологи принялись обсуждать, размахивая руками. До собаки доносились возбужденные голоса:
– Рефлекторная реакция...
– Динамический стереотип...
– Индифферентный раздражитель...
Боже, как они ошибались!