Собака с рваным ухом

Смерть есть условие, дающее нам возможность жить подлинной жизнью.

(с) Ирвин Дэвид Ялом

Камень просвистел рядом с моим лицом, глухо стукнув о дерево за спиной.

В венах вместо крови стучал чистый адреналин. Никогда я не был так рад гнилой влажности Джатты и своим непрактичным скользким кедам — хоть что-то еще спасало мою жизнь. Вода заливала глаза. Каждый вдох резал легкие. Метрах в пятнадцати перед собой я еле различал мелькающие белые волосы, облеплявшие хрупкий силуэт. Беглянка обреченно пыталась скрыться от меня за толщей ливня, как и я — стремился этого не допустить.

Только бы нагнать, пока мы на Элу.

В этом, обычно полном туристами районе, совершенно некуда спрятаться — слева многометровый обрыв до тонких декоративных вод Итты, справа — сплошная стена Джаттского дворца. Если бы не деревья, можно было бы уже давно метнуть деактиватор и надышаться. А ведь неделю назад я считал это место таким приятным.

Как и ее. Черт.

Я услышал вскрик и чудом сократил расстояние на пару метров. Поскользнулась, проклятая. Было еще слишком далеко, чтобы я мог действовать — но достаточно для прилива сил. За пределами Элу я точно задохнусь.

В голове вдруг мелькнуло — она ведь не сможет игнорировать вопросы.

Гениально.

— Если ты не обманка — почему бежишь?

Мой надрывный голос почти потонул в реве джатского ливня, но я уверен — она точно услышала меня. Секунда промедления — голова дернулась в мою сторону с сдавленным тихим ответом — и я стал еще ближе. Гладкая рукоятка деактиватора удобно лежала в руке — я тысячи раз метал его на отработках. Не всегда метко. Привычно напряг мышцы правой руки, занося ее для броска.

Мелькнула наивная недостойная мысль — вот бы промахнуться.

И тут же, как проклятье, моя нога угодила в размыв песка — ровно в ее след. Я чудом удержался на ногах. Холера. Потеряв драгоценную секунду, я попытался вжать остатки сил в бег — ноги предательски отзывались напряженной болью от каждого движения. Одежда намертво прилипла к телу. Промерзали кости, вызывая так некстати вибрацию в руках.

Небо мелькнуло разрывом света на секунду. Она упала. Я схватился за скользкий ствол дерева, задыхаясь от окончания безумной гонки. В нос ударило мокрой древесиной.

Увидел — попыталась встать.

Услышал — вскрик, утонувший в пробирающей до костей дрожи неба.

Я яростно провел рукой от кисти до локтя по губам, втягивая влагу с кожи и отвратительно холодного рукава. Соленая. Сильнее сжав рукоять деактиватора, неуверенно я сокращал расстояние — шаг за шагом. Когда я поравнялся с вывихнувшей лодыжку и тяжело вдыхавшей последние минуты женщиной, я наткнулся на затухающий в волнах отчаяния свет ее небесных чистых глаз.

Неприятно засосало под лопаткой. К горлу подступила тошнота. Дурак, я не должен — не должен верить этим глазам. Пускай раньше они смотрели на меня так правдиво. Хитрая стерва. Я так долго верил тебе!

— Рэд, не надо, — слезы лились по ее щекам, сливаясь с потоком небесной воды. Она мелко дрожала. Словно не была частью сильнейшего оружия, которое чудом не отравило весь мир. — Я ничего не сделала. Я хочу жить.

Ее тонкий, надрывный голос врезался в самые глубокие слои моей души. Я был в шаге от поражения. Меня так манили воспоминания о ее руках на моем лице, о словах, обещающих долгую жизнь. Все — обман.

— Жить?

Я усмехнулся и на секунду закрыл глаза, впустил колючий воздух в битые погоней легкие.

— Да. Рэд, ты помнишь свое детство?

Пришлось резко выдохнуть. Неожиданный вопрос выбил почву из-

под ног.

— Помню. Какое, к черту, тебе дело?

Конечно, помню! Была деревня, был старый дом на отшибе с видом на пухлые ели. Или это были сосны? Скрипучая кровать, пружинный матрас до пола. Собака с рваным ухом. Бабушка готовила мои любимые пирожки с малиной. То глупое падение с лестницы, о котором напоминал шрам на ноге. Все я помню.

Я сам не заметил, как сжал зубы до скрипа.

Ее всхлип вернул меня в реальность. Я увидел, как она засунула руку в карман куртки и начала что-то вытягивать.

— Мне есть дело. Ты уверен в деталях? Вспомни про наши одинаковые шрамы. Ты же помнишь?

Мурашки прокатились по спине. Пора было заканчивать этот фарс.

— Уверен, Элиза.

И, конечно, я все помню.

Голос дрогнул, противореча этому.

— Я бы так хотел ошибаться сейчас.

Коротко взглянув на свой дрожащий кулак, сжимающий деактиватор, я хотел было сделать выпад — как она опередила меня. Рванулась ко мне как загнанный зверь, пытающийся задеть ядом глумливого преследователя. Но почему деактиватором? Такой ярости в ее голосе я и представить никогда не мог.

Чудом я успел отскочить от этого прыжка судьбы. Это не было бы смертельно для меня, но что-то внутри заставило не давать ей ни шанса меня задеть деактивационным клинком. Элиза глухо шлепнулась в грязную лужу, вскрикнула — я не хотел знать больно ли ей. Сердце било во все колокола и так.

Элиза охотилась на меня? Что за чушь.

Пока она разворачивалась на спину, я рванулся и ужалил клинком ее бедро. Там, где только что было тело, мелькнула голограмма. Зачем-то в эту секунду я посмотрел на ее лицо. Дурной, вот что я хотел там увидеть? Теперь эти недавно родные глаза, наполненные отчаянным разочарованием, будут преследовать меня всю жизнь.

Одежда, больше не чувствуя опоры, тяжело шлепнулась на землю. Я слышал свое тяжелое дыхание. Чувствовал сырой запах земли. Видел мокрый ежедневник, торчащий из кармана куртки. Деактиватор, которым она пыталась меня задеть.

Дождь прекратился так же резко, как и начался.

Я выполнил свою работу — устранил последствия старой утечки. Наше упущение как безопасников.

Отчего же было так мерзко на душе?

— На что ты намекала, обманка чертова?

Мой крик разнесся по Элу. Не в силах сжимать бездушную рукоять, я вскочил на ноги и со всего маху швырнул деактиватор в Итту.

Мысль об одинаковых шрамах на наших ногах не покидала мою голову.

***

Не помню, как я очутился в своей квартире. Как стянул с себя сырую одежду.

Сколько времени сидел на полу, завернувшись в старый колючий плед и смотря на мокрый ежедневник в руках. Я не решался его открыть. Пальцы дрожали. Не знаю, что я боялся там увидеть — но такого страха и непреодолимого отвращения к себе ранее не знал.

Я смотрел на синий переплет, и видел Элизу. Видел, как моргнуло синевой ее лицо и навсегда исчезло из моей жизни.

— Прости.

Серые унылые стены маленькой квартиры давили. Одинокая лампочка смотрела с потолка. Непропорционально большая черная дверь нависала надо мной — всего несколько часов назад я открыл ее Элизе, радуясь неожиданному визиту. Тогда я и представить не мог, что услышу этот бред про одинаковые воспоминания.

Я всего лишь шутил, пытаясь ткнуть ее деактиватором. Оказалось — был чертовски прав. Элиза побежала от меня, как от чумы — а у меня не было ни шанса не поверить своим глазам.

Медленно, я все же открыл дневник на странице с закладкой. Прикусил себя за щеку изнутри, пытаясь подавить прилив кома тоски от вида ее почерка. Пролистал пару страниц назад. Чем больше мои глаза цеплялись за фразы, тем сильнее я ощущал щекотку от волос на своем затылке.

«не верю, что на этом все. Безопасники трясутся за свои задницы. А если копий было больше?»

Эти мысли приходили и мне. Никто не ожидал, что наработки могут украсть из лаборатории. Но масштаб так и не был обнародован — почему все были так уверены, что обманок новой версии было всего три? Как выяснилось, минимум четыре.

В окно ударил припустивший с новой силой ливень.

«от нас требуют быстро бегать и не задавать вопросов. Зачем так много тренировок по деактивации?»

Вот об этом я не думал. В шее стучала вена, мешая воспринимать информацию из дневника.

«пароль ****************. Безопасники наняли идиотов. Спасибо!»

На этом аккуратный почерк заканчивался. Я перевернул страницу и увидел написанную дрожащим почерком фразу — «доверяю только Рэду». Сердце заныло, желая разорваться на части.

Вырвав страницу с паролем, я захлопнул дневник.

***

Перед глазами на экране мигал пайп.

Медленно, осторожно я ввел все шестнадцать символов пароля. Словно каждое нажатие могло привести как минимум к реву сигнальной тревоги на всю Джатту.

Пока крутился водоворот значка загрузки, я не решался сделать вдох. Снова начал кусать пальцы — сколько времени пытался избавиться от этой привычки, но все без толку. Серый кружок гипнотизировал.

— Ну давай, холера!
Я тихонько стукнул кулаком рядом с ноутбуком. В этот же момент значок исчез, уступая место дереву из папок.

Папку с названием «version 61.09» я нашел почти сразу. Задержав руку над клавиатурой и втянув воздух, нажал на нее. И начал читать.

«Старая деревня в глуши, дом далеко от основных улиц в сосновом бору…»

«Кровать скрипит, матрас пружинный, продавлен…»

Нет, не может быть. Холера.

«Собака лает у дома…»

«Бабушка, готовила пирожки с малиной. Очень любит и скучает по пирожкам…»

«Шрам на ноге после падения с лестницы. Пытался посмотреть на мир глазами великана…»

Я отчаянно пытался найти ложь среди обучающего листа для новой версии интеллекта — но не мог. Мне стало трудно дышать. Я смотрел на свои дрожащие пальцы, боясь увидеть там голограмму вместо кожи и сбитых костяшек.

Я помнил куст ежевики у бабушкиного дома. И тут же мне казалось, что я просто видел фотографию этого дома с кустом и все придумал.

«Фирменное ругательство — „холера“»

Мысли, как тараканы, разбегались в разные стороны и не давали мне подсказок.

Был ли хоть один вопрос от других людей, на который бы я не ответил? Я не мог ничего вспомнить.

Щеки горели. Я уперся руками в стол и резко оттолкнул себя от него, затем вскочил со ставшего вдруг жестким стула. Провел руками по еще мокрым волосам. Зачесалась шея.

Есть только один способ узнать правду.

Обведя квартиру взглядом, на секунду задержавшись на валяющемся дневнике, я нашел деактиватор и в миг подлетев к нему, схватил и сжал его. Сжал так, что костяшки побелели.

— Я ничего не сделал. Я хочу жить.

Мой голос подводил меня, выдавая хрип. Я почувствовал тепло слезы на своей щеке. Деактиватор никак не мог удобно улечься в моей ладони.

На секунду я представил ее глаза. Голубые, как воды Итты в ясный день. Вспомнил, как мы много смеялись и молчали друг с другом. Как она однажды обняла меня в парке у дворца.

Пора.

Я размахнулся и всадил деактиватор себе в ладонь.

А за окном ливень в очередной раз отступил, уступая место пробивающемуся теплу рассвета.