Собрание

Сельский клуб «Соловушка» постепенно заполнялся народом.

У входа, прямо под вывеской с нарисованной в профиль птахой с распахнутым клювом, торопливо докуривали трактористы, пастухи и механизаторы. Женщины: сильные, краснощёкие, полнокровные, будто сошедшие с картин Дейнеки, были более дисциплинированными: уже заняли места в зале и громко переговаривались друг с другом, обсуждая насущные дела и перешучиваясь.

Председатель колхоза Иван Савельевич, усталый пожилой мужчина с рябой лысиной, обрамлённой пегими волосами, хмурил лохматые брови. На одутловатом лице пролегали глубокие морщины, которые становились ещё глубже, когда он морщился – очень сильно болела голова. Состояние было настолько отвратительным, что даже висящий на сером пиджаке орден красной звезды казался тяжёлым, как чугунное колесо.

В зале быстро стало душно, и председатель с вожделением косился на графин с водой, который стоял у него на столе. Он бы с радостью наполнил гранёный стакан и утолил жажду, но вчера он видел, как в графине плавала муха и не был уверен, что воду сменили.

— Проходите быстрей, товарищи! – раздражённо потребовал он, когда на входе образовалась небольшая пробка. – Не задерживайте!

Потребовалась ещё пара минут на то, чтобы все расселись по местам и угомонились.

— Итак, товарищи, — начал председатель. – Начнём собрание коллектива. Где Степан? Степан!

Последовала небольшая заминка, в ходе которой все вертели головами и спрашивали друг у друга, куда подевался Степан, которого только что видели.

— Выйди сюда, — потребовал председатель, когда пропажа нашлась.

На невысокую сцену, где располагался стол председателя, поднялся огромный детина в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами и сдвинутой набекрень кепке, из-под которой выбивался светлый чуб. Поднимаясь, он страшно топал по ступеням сапожищами такого размера, что было сложно поверить, что это настоящая обувь, а не театральный реквизит.

— Ну, — мрачно сказал он, когда остановился, сунул руки в карманы и мрачно оглядел зал.

— Не нукай! – рыкнул председатель. – Бумага на тебя пришла. Из милиции! – председатель надел малюсенькие очки. – Сожительница твоя, Марья, обвиняет тебя в сис-те-ма-ти-чес-ком! – Иван Савельевич поднял указательный палец, подчёркивая важность слова, — абьюзе! Просят повлиять на тебя. Вот мы и будем влиять, верно, товарищи? – обратился он к остальному коллективу.

— Да Машка везде абьюз видит! – сразу пошёл в атаку Степан. – Чуть косо посмотришь, сразу в крик! А сама в своём глазу бревна не видит, слова ей поперёк не скажи! Навыстраивала личных границ и…

Председатель стукнул ладонью по столу:

— Ты нам тут газлайтинг давай не разводи! Легко сказать, что это она всё придумала, а ты белый и пушистый! Люди просто так в милицию не обращаются!

— Ага! – раздался женский голос из зала. – Не верьте ему, товарищ председатель, абьюзер он! И вообще аморальный тип!

— Молчи, дура! – огрызнулся Степан. – Что ты вообще знаешь?

— Знаю, что ты вокруг Тоньки вился! – ехидно ответил голос. – И домогался до ней!

— А чего она нюдсы свои демонстрирует?! – распалялся здоровяк. – Ещё б на доску почёта повесила! Значит, хотела, чтоб домогались!

— Степан-Степан, — укоризненно покачал головой председатель. – Нюдсы – они не для тебя нюдсы, понятно? Антонина – свободная женщина, что хочет, то и демонстрирует! И вообще, у тебя же сожительница есть! Чего это ты к ней приставал?

Коллектив одобрительно загудел, ожидая ответа на вопрос.

— А мне можно!

— Это как же так? – недоверчиво прищурился Иван Савельевич. – Всем нельзя, а тебе можно?

— За всех не знаю, а нам – можно! У нас с Машкой неэксклюзивные отношения, понятно вам?

— Неэксклюзи-и-ивные? – протянул председатель.

Из зала выкрикнули:

— А Машка-то об этом знает?

Грянул хохот, Степан погрозил шутнику пудовым кулаком.

— Тише, товарищи, тише! – призвал к порядку Иван Савельевич. – Так что ты там говорил?..

— Машка знает, — язвительно откликнулся здоровяк. – Мы с ней всё обсудили. Оба терапию прошли, травмы проработали. Решили, что такой формат нам больше подойдёт. Чтоб можно было встречаться с другими…

Поднялась дебелая тётка в цветастом сарафане и белом платке:

— Ага, да только я слышала, что эта неэкслюзивность только на тебя и распространяется! Не верьте вы ему, товарищ председатель! Врёт он! Сама слышала, как он дружкам говорил, что если Машка с кем загуляет, то ты и его, и её до полусмерти отлупишь!

Зал снова загудел, только теперь это было похоже на громкое «Бу-у», адресованное Степану.

— А ты сядь! Сядь, говорю! – заорал здоровяк, но женщину это только раззадоривало.

— А что не так? Правда глаза колет? А? Вы спросите у него, товарищ председатель! Вот у нас с мужем, — она потеребила за плечо сидящего рядом тощего мужичка с жёлтыми от табака седыми усами, — нормальная полиамория. Всё по согласию, всё друг с другом обсуждаем, чтоб всем партнёрам было комфортно! А этот негодяй словами прикрывается! Никакой он не полиамор, товарищ председатель!

— Так я и не говорил, что я полиамор! – зарычал в ответ Степан. – Одной твоей полиаморией форматы отношений не ограничиваются! Мы с Машкой всё оговорили, так, мол, и эдак…

— И какой же такой у вас формат? – желчно спросила женщина. – Что ж вы такое новое придумали? Может вы вообще синглы?

В зале снова засмеялись. Симпатии были явно не стороне полиаморки в белом платке.

— Не синглы мы, врать не стану! — важно заявил Степан. – А формату этому мы название не придумывали. Не хотим себя ограничивать, ясно тебе? Ни в чувствах, ни в партнёрах! А то назовёшься полиамором, а потом такие как ты будут полоскать за спиной, мол, неправильная это полиамория, не такая, — передразнил он тётку.

— Ой, Степан, — председатель не выдержал, налил себе воды и осторожно, но с наслаждением, выпил. Привкуса мух не было, что вселяло надежду на то, что воду всё-таки поменяли. – На опасную дорожку ты ступил. Ты же понимаешь, что у вас самая настоящая анархическая немоногамия?

— Чего-о? – нахмурился мужик.

— Половая махновщина, проще говоря, — пояснил Иван Савельевич. – Хуже только троцкизм! Нельзя так. Вы давайте там с Марьей разберитесь, что у вас! Сядьте как взрослые люди, проговорите словами через рот, определитесь! А то у вас всё так: хочется и рыбку съесть, и… — он замер на секунду, — косточкой не подавиться. Позор, Степан, позор!.. Ну так что, товарищи, какие предложения будут?

— Поставить на вид! – выкрикнули из зала.

— На вид у меня уже есть, — опустил глаза здоровяк.

— Рублём его наказать! – выкрикнул тот же голос.

Степан снова вскинулся:

— А ты, я смотрю, самый умный!

— Тихо! – стукнул ладонью по столу председатель. – Сейчас ты помолчи. Знать надо, когда молчать, а когда говорить!

— А он никогда не знает! – язвительно заметила полиаморка. – У него же эмпатии никакой!

— Да ты совсем там! У меня этой эмпатии…

— Тихо, я сказал! Ну так что? Ещё мысли будут или рублём накажем?

— Если рублём, то я в запой уйду! – уверенно заявил Степан.

Председатель чуть не задохнулся от возмущения:

— Шантажируешь, гад?! У нас сенокос на носу, а ты…

— Пусть снова терапию пройдёт! – донеслось из зала новое предложение. — Но уже в районе. А если случай абьюза повторится, тогда и рублём можно.

Повторилось одобрительное гудение. Степан поразмыслил пару секунд и кивнул:

— Это можно.

— Ну вот на том и порешим тогда. На выходных в район поедешь. Иди отсюда, чтоб я тебя не видел. Хорошо, товарищи, — председатель перевёл дух. – Тогда следующий вопрос. Что там с гендерной самоидентификацией у нашего агронома?