1.
Шестилетний Андрейка стоит у окна держась руками на подоконник. Капли весеннего ливня звонко стучат по стеклу и гулко барабанят по крыше дома, сливаясь в бесконечный шум дождя.
За окном гремит гром и нестерпимо ярко, слепя глаза, разрывают серые облака ветвистые, стремительно исчезающие молнии, оставляя в глазах тёмные, размытые пятна мешающие смотреть. Ливень рухнул на маленький городок внезапно, как часто бывает весной. Но ведь сегодня не простой день, подумал Андрейка, завтра наступит День Победы, праздник, который отмечался всеми жителями улицы.
Перед домом, в палисаднике, накроют столы, вынесут посуду и нехитрую закуску. Все соседи соберутся вместе, будут петь песни. Дядя Лёша из второй квартиры, вынесет баян и станет играть грустные или весёлые песни, от которых то свербит в носу и наворачиваются слёзы, то хочется бегать и прыгать вокруг стола, мешая взрослым.
Андрейка, в свои шесть с лишним лет, знал, что такое война и День Победы. Накануне праздника, единственный раз в году, бабушка Шура доставала из шкафа деревянную коробку, в которой хранились её самые ценные бумаги. Перебирала их и тихо плакала, вытирая слёзы уголком платка.
В коробке лежало несколько фотографий, которые бабушка показывала ему. На одной из них, пожелтевшей и потрескавшейся, с отломанными уголками, был молодой мужчина в военной форме, в фуражке, перепоясанный ремнями и с саблей на боку. Его напряженное лицо с усами и прищуренными глазами, казалось смотревшими с фотокарточки строго и даже, сурово, напоминало фотографии в газетах, бережно складываемых бабушкой на этажерку.
– Это твой дедушка, – объясняла баба Шура. – Он еще в Первую Мировую, в шестнадцатом году, сражался на войне, на Кавказском фронте. Получив звание прапорщика, за храбрость и отвагу был награжден орденом. А потом, после революции, вступил в Красную Гвардию и прошёл всю Гражданскую войну. Дважды был ранен в ноги, а под городом Царицын, был тяжело ранен в живот и еле выжил.
Андрейка знал, что такое война – это когда фашисты напали, а наши солдаты их победили. Ребята во дворе часто играли в войну, но никто не хотел быть фашистом, поэтому врага изображали кусты и огромные листья лопухов, в которые отчаянная ребятня врубалась с ветками, изображающие сабли, в руках.
– Ба, – спросил Андрейка. – А дедушка с фашистами воевал?
– Сначала с турками, потом с белыми, потом с японцами, затем с финнами, а уж после, да – с фашистами.
– И всех победил? – Не унимался малыш.
– Победил… – ответила бабушка и на её глазах снова навернулись слёзы. – В сорок первом, только стал подполковником и его отправили на фронт. Там он и погиб, под Киевом. Его однополчане сумели выйти из окружения, и вынесли залитый кровью партбилет. Так что, в отличии от тысяч других, пропавших без вести, нам пришла похоронка…
– Ба, ты не плачь! – Андрейка погладил её по руке. – Когда я вырасту, то тоже стану солдатом и всем фашистам отомщу за дедушку…
2.
Десятилетний Андрюшка сидел за столом вместе со взрослыми, ёрзая на стуле от нетерпения: его друзья, приплясывая и корча рожи, «семафорили» ему из кустов, раскинувшихся вокруг общего стола, о готовности бежать в парк и играть там в свои, немудрёные мальчишеские игры, но…
Сегодня был День Победы, и все жители дома, как и обычно, праздновали его вместе. Дядя Лёша-баянист, постаревший и поседевший, выпив пару рюмок водки, снова пел грустные песни про танкистов и крупные слёзы скатывались по его небритым щекам. На пиджаке у него висели криво приколотые медали, среди которых две «За отвагу» на замусоленных ленточках.
Андрюшкин отец, дядя Толя, как его звала вся уличная детвора, по случаю праздника тоже надел милицейский китель с капитанскими погонами, носимый им исключительно два раза в году: на День Победы и на День милиции, поскольку работал он уголовном розыске и постоянно носил гражданскую одежду.
На кителе отца, наряду с медалями за безупречную службу и медалью за отличие в охране общественного порядка, бордовыми лучами сверкал орден Красной Звезды, вручённый ему в мирное время за задержание банды, оказавшей вооруженное сопротивление. Раненый из пистолета и порезанный ножом, он сумел обезвредить опасных преступников, но и сам еле выжил, проведя почти четыре месяца на больничной койке в госпитале.
– Мам Шур, – обратился Андрюшкин отец к тёще. – А расскажи про войну пацану, а то он только из кино и знает о ней.
Бабушка неодобрительно глянула на отца, по какой-то недоступной пониманию Андрюшки причине, она отца недолюбливала и периодически ругаясь на непослушного мальчишку произносила загадочную и малопонятную ему фразу: «Почему ты так поступил? Ты человек, или милиционер?»
По мнению самого Андрюшки, милиционер – вполне достойное занятие, а уж стать таким, как отец можно было и помечтать.
– Война? – Поджав губы проговорила бабушка, – война – это голод, холод и двенадцатичасовые смены на заводе. Осенью сорок первого, вывезли всех женщин с нашего завода на рытьё окопов. Земля холодная, тяжёлая. Работа трудная, но обещали хорошо покормить, да и пайку хлебную можно было домой принести для голодного ребёнка. Пока окопы копали, согрелись немного, а в обед, привезли нам в термосах еду. И как раз фашистские самолёты налетели…
– Мессеры? – Переспросил Андрюшка, уже не обращая внимания на знаки своих приятелей.
– Самолёты. – Глядя в сторону сказала бабушка, – черные, быстрые. Налетели сбоку и вдоль траншеи стрельнули пулемётами… Четырнадцать женщин убили и улетели…
– А наши, наши их догнали и сбили? – с загоревшимися глазами воскликнул Андрюшка, получив мимоходом подзатыльник от мамы, сидевшей рядом.
– Не знаю, догнали или нет, а вот нас с рытья окопов сняли, и мы тела убитых женщин привезли на завод на грузовиках. Весь народ из цехов вышел, выгружать помогал. И все молчали, только кулаки и зубы сжимали…
– Пап, мам я поел. Спасибо. – Зачастил Андрюшка. – Я побегу, там ребята меня уже зовут. Ага?
3.
Четырнадцатилетний Андрюха сидел в углу бабушкиной комнаты. Сегодня праздник – День Победы, но небо заволокло тучами и начался дождь, испортивший уличные посиделки.
Стол к празднику накрыли в комнате, пригласив ближних соседей, но это застолье не шло ни в какое сравнение с тем, когда соседи собирались всей улицей под открытым небом.
Да и соседей, переживших войну, оставалось всё меньше и меньше. Умер дядя Лёша-баянист, наверное, от ран, полученных на фронте, хотя многие тётки с улицы говорили, что от водки сгорел…
Бабушкина коробка с документами лежала на подоконнике и Андрей, спросив разрешения, перебирал желтые, потрескавшиеся фотографии и тонкие, хрупкие листы бумаги с печатями. На самом дне коробки обнаружились медали и документы к ним. С удивлением Андрюха прочитал бабушкину фамилию на удостоверениях и стал выкладывать медали в ряд на столе.
Первая была «За оборону Москвы», за ней «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и «За победу над Германией». А вот последняя – серебристый кружок с надписью «За отвагу», поразил его больше всего.
– Ба, – спросил он у бабушки, расставлявшей тарелки на столе, – а откуда у тебя боевая медаль? Ты в партизанах воевала? А почему ты их не носишь и даже на день Победы не одеваешь?
– Мне вот тоже не понятно, – Андрюхин отец, принеся от соседей стулья расставлял их возле стола. – Мам Шур, ты никогда не носила медали, хотя такими наградами не каждый солдат похвастаться может.
– Вот именно, – поджав губы ответила бабушка. – Солдаты кровь проливали и награды ими честно заслужены, а я в тылу была и таких медалей не заслужила. Поэтому и не ношу.
– Ба, ну расскажи за какой подвиг медаль «За отвагу» тебе дали, – спрсил Андрюшка.
– Ни за какой и не за подвиг…– бабушка села на стул возле стола глядя в окошко продолжила. – Это было зимой сорок первого, как раз в декабре. Городок наш был захвачен фашистами, но они не сильно лютовали, да и не долго была та оккупация. Я вечером от соседей шла и увидела белый сугроб возле нашего крыльца. Ну и стон услышала. Сначала думала, что показалось, а когда подошла поближе, то заметила солдата с автоматом в руках в белом маскировочном костюме. Нагнувшись и пошевелив его рукой, услышала слова: «…Я наш, советский. Разведчик. Вот ранили меня в ноги, уйти не смог. А ты – беги отсюда, если немцы тебя со мной увидят, то расстреляют тебя…»
Бабушка замолчала, видимо заново переживая эти события. В комнате, вокруг стола стояли и сидели наши соседи и слушали рассказ.
– А дальше, ба, дальше…
– Ну как я, вдова погибшего на фронте подполковника Красной Армии, могла пройти мимо? Взяла солдатика под мышки и потащила, сначала на крыльцо, а потом и в комнату. Раздела его, ноги пораненные обмыла, простыню на полосы распустила и перевязала. Лекарств-то никаких у нас не было, так что как Бог даст – выживет. Веник схватила и на улицу побежала – следы снегом заметать…Ну а потом накормила супом из картошки да хлеба кусок дала, что у соседей на иголки выменяла. А он мне и говорит: «Зря ты меня домой принесла. У тебя вон, дочка маленькая, а если немцы найдут меня, всех постреляют. И ещё – ты из дома завтра не выходи, наши в наступление пойдут, бой сильный будет. А как наши придут, то в штаб беги и скажи, что разведчика раненого у себя спрятала. Они – заберут меня…А зовут меня Степан, Стёпка стало быть…»
– Так оно и вышло, – продолжила рассказ бабушка. – Весь следующий день с утра громыхало и шли бои в городе, а потом и всю ночь стреляли. Только через сутки затихло и люди стали потихоньку выходить на улицу. Ну и я, оставив дочку соседям, пошла искать штаб. Нашла военных и рассказала им о разведчике Степане. Они на двух машинах, посадив меня рядом с шофёром, чтобы показала дорогу, поехали к моему дому. Степана без сознания вынесли на руках и уложив в машину повезли в госпиталь, а их командир, записал мой рассказ и мою фамилию в блокнотик.
– А медали? Когда наградили, сразу? – Андрейка нетерпеливо заёрзал на стуле.
– Нет, не сразу, – степенно ответила бабушка. – Прошло, наверное, с месяц, и на завод, который уже начал работать, приехал на черной машине лейтенант госбезопасности с шпалой в петлицах. Зашёл к нам в цех и спросил у начальника цеха, где я. А у того аж губы затряслись, и даже побледнел. А лейтенант и говорит: «Вы не переживайте, Александра Алексеевна – настоящий герой и советский человек. Мы с ней побеседуем, а потом привезём обратно на завод.» Вот так меня и отвезли в НКВД, ну, конечно, допросили о том, как разведчик ко мне попал и что он мне рассказывал. Но я-то не дура какая, а жена военного и о том, что Степан мне рассказал про наступление, ничего говорить не стала. И обратно на завод меня привезли на этой машине. Ну и через два месяца, прямо на собрании рабочих завода, секретарь райкома партии мне медаль «За отвагу» и вручил. Ну а остальные медали, уже позже, после Победы нам давали. Всем, кто на заводе всю войну работал, кто траншеи копал – все получили…
4.
Двадцатиоднолетний Андрей, лейтенант и выпускник военного училища, сидел за общим столом, накрытым как к празднику. К сожалению, на День Победы в этом году собраться всей семьёй не удалось, поскольку в училище были курсовые экзамены, затем – государственные, но теперь все наконец собрались.
После поступления Андрея в училище бабушка сильно сдала, здоровье её ухудшилось, проклятый диабет и гипертония требовали ухода за ней. Поэтому, родители обменяли бабушкину комнату в коммуналке и свою «двушку» на трехкомнатную квартиру в соседнем доме, тоже панельном, но более поздней постройки с чуть более просторной кухней и раздельным санузлом.
За бабушкой ухаживали родители Андрея, а днём, когда они работали, приходила сиделка. Зрение бабушки совсем испортилось и вообще она редко вставала с кровати в своей комнате.
Но – не сегодня. Сегодня отмечали окончание училища и ради этого момента Андрея попросили быть в форме. Рядом с ним сидела за столом и его жена с уже годовалой дочкой на руках.
Баба Шура, подслеповато щурясь, проводила морщинистыми, натруженными руками по лицу Андрея, по его погонам на плечах, и слёзы катились из её глаз, падая на белую скатерть.
– Ну что, за нового офицера в семье! – провозгласил отец Андрея, подняв рюмку с ледяной водкой. – За твои лейтенантские погоны сынок, за успешную службу!
Отец Андрея, получив майора, сегодня тоже был в форменной рубашке с погонами. Раны, полученные им, заставили его уйти с оперативной работы на административную и как он шутил, сделали из него «бумажного майора».
Выпив водки, мужчины набросились на закуску, а женщины, и даже бабушка, отпив глоток красного вина, с умилением наблюдали за насыщавшимися мужчинами.
– И куда же вас распределили? – спросила мама.
– В Туркестан, к верблюдам, – ответил Андрей, обгладывая куриную ножку.
– Ох! Там же Афганистан…– схватилась мама за сердце посмотрев на отца.
– Ты, мать, раньше времени панику не поднимай! – преувеличенно строго сказал отец, – ничего ещё не известно, да и если в Афганистан пошлют, то для того парня четыре года учили, чтобы знать, что на войне делать…
– Это хорошо, Андрюшенька, что у тебя дочка. – В наступившем молчании раздался голос бабушки. – Если вдруг большая война начнётся, она в тылу будет, не на фронте. Лишь бы большой войны не было…
– А в тылу вам что, намного легче было? – Андрей спросил бабушку наклонив к ней голову. – Тоже не сахар, голодно, холодно…
– Да, голод был в войну страшный, – ответила она. Мамке твоей, когда война началась, два годика было, а в сорок пятом – шесть. Помню, как она сидит на корточках перед тумбочкой, куда я хлеб из пайка складывала и смотрит на пустую полку, как будто ждёт, что там кусочек хлеба появится.
– А я не помню такого, – сказала мама.
– А я плачу, – добавила бабушка и говорю ей, – Вот, дочка, война закончится и появятся пряники. А потом, девятого мая, как мы узнали, что война закончилась, прибежала я домой, разбудила её и кричу: «Победа! Война закончилась!» А эта малявка к тумбочке подходит и открыв её спрашивает: «А где пряник?»
За столом возникло неловкое молчание, женщины вытирали выступившие на глазах слёзы, а отец Андрея, разлив водку по рюмкам, сказал хриплым голосом: «За Победу! За главный праздник в каждой семье!»
***
А меньше чем через год, бабушка умерла, не дожив до юбилея Победы три дня...