Сок

Его разбудила сухость во рту – противная, сильная, как после долгого сна под лекарствами. Кирилл открыл глаза, посмотрел на часы: 3:17. Спать больше не хотелось, хотелось только одного – прохладного, кислого яблочного сока. Он ворочался десять минут, но мысль о соке не отпускала. В конце концов, махнул рукой, натянул поверх пижамы старый халат и поплелся на кухню.

Холодильник был пуст. Пакет молока, соус, пустая упаковка масла. Сока не было. Кирилл раздраженно вздохнул. Магазин «У дома» работал круглосуточно. Всего-то спуститься с пятого этажа, перейти двор.

Он щелкнул выключателем в прихожей, взял ключи из чашки и открыл входную дверь.

Темнота в подъезде была абсолютной. Не горели даже лампочки в плафонах на лестничных площадках. Окна на лестнице, всегда пропускавшие тусклый свет фонарей со двора, были похожи на закрашенные чёрной краской квадраты. Кирилл поморщился. «Опять ЖЭК экономит», — пробормотал он, достал телефон и включил фонарик.

Узкий и жалкий луч прорезал черноту, выхватывая из небытия знакомые ступеньки, почтовые ящики на первом этаже. Было тихо. Не просто тихо, а глухо, как в саркофаге. Ни гула лифта, ни звуков из квартир, ни уличного шума. Даже скрип его собственных тапочек по бетону глох, не давая эха.

Кирилл спустился, толкнул тяжелую дверь в тамбур. Она с тихим шипением открылась. Двор тоже был погружён во мрак. Фонари не горели. В окнах соседних домов – ни одного огонька. Луна и звёзды отсутствовали, будто небо затянули плотным, не пропускающим свет бархатом. Но магазин светился.

Окно «У дома» сияло в конце двора ядовито-жёлтым, неприятно ровным светом. Вывеска горела, но буквы казались расплывчатыми, словно сквозь толстое стекло. Кириллу казалось, это был единственный источник света во всей вселенной. Он, сжав телефон в потной ладони, быстрым шагом направился к нему.

Дверь магазина с тихим щелчком открылась сама. Внутри пахло не привычными ароматами кофе и свежей выпечки, а стерильной чистотой и озоном, как после грозы. Полки стояли ровными рядами, заставленные товарами, но их упаковки были какими-то блёклыми. За кассой сидел продавец — тот самый, вечно сонный мужик в синей толстовке. Он смотрел прямо перед собой, не моргая. На его лице не было выражения.

«Здрасьте», — хрипло сказал Кирилл. В ответ – тишина. Продавец даже не повел глазом.

Кирилл, стараясь не смотреть на него, прошёл к холодильникам с напитками. Там было всё: соки, вода, газировка. Он взял первую попавшуюся коробку яблочного, на ощупь холодную и слегка влажную, и понёс к кассе. По дороге взгляд его упал на большое зеркало у колонны, в котором обычно проверяли, не забыли ли чего.

В зеркале отражался магазин. Но не такой, каким он был. Полки были пусты. Свет мигал, как в аварийном режиме. А за кассой никого не было. Кирилл резко обернулся. Продавец сидел на своем месте, неподвижный, как манекен. Он снова посмотрел в зеркало. Там – пустота и мигающий свет. И в этой пустоте, прямо за его отражением, стояло Что-то.

Не форма, не существо. Место, где зеркальное стекло мутнело и текло, как расплавленный пластик. От него расходились по полу магазина, по пустым проходам в отражении, длинные, жирные тени. Но не от света – казалось, тени были источником тьмы.

Кирилл выронил сок. Коробка с глухим стуком упала на пол, но звук был приглушенным, плоским. Он отшатнулся от зеркала, налетел на стойку с шоколадками. Они посыпались бесшумно.

И тут продавец зашевелился. Он медленно, с механической точностью, повернул голову к Кириллу. Его глаза были стеклянными, пустыми. Рот открылся неестественно широко, и пространство разорвал сухой, статичный треск, будто ломались кости. Кирилл не услышал слов, но в висках, в самой костной ткани черепа, проступило знание, чуждое и влажное, как плесень на камне.

«Manete. Finis est. Umbra manet*.»

Ужас, острый и животный, ударил в виски. Кирилл рванулся к выходу. Дверь не открывалась. Он бил по стеклу, но оно не дрожало, будто было вылито из цельного камня. В зеркале отражение пульсировало, и тени в его мире стали тянуться к нему, к его ногам в отражении. Он чувствовал ледяной холод, ползущий по щиколоткам в реальности.

Отчаяние, гуще тошноты, поднялось в горле. Ледяной холод уже обвивал икры, парализуя. Кирилл видел, как в мутнеющей глади зеркала те самые тени – источники тьмы – шевельнулись и потянулись к его отражению. К нему. Они были там, в том пустом мире, и теперь двигались сквозь стекло, налипая на его силуэт в зеркале, как черная паутина.

Кирилл, сдавленно вскрикнув, вырвал тяжёлую чугунную подставку. Дикий, животный порыв выкрутил его тело – и он со всей дури всадил подставку в зеркало, в самую середину расплывающихся теней.

Раздался звук – не бьющегося стекла, а хрустящей тонкой ледяной корки. Зеркало не разлетелось осколками. Оно треснуло паутиной от точки удара, и по этим трещинам тут же побежала черная, как мазут, жила. И в тот же миг погас свет. Весь, кроме вывески над дверью, которая вспыхнула ослепительно-белым и погасла.

Продавец рухнул за кассу, как тряпичная кукла.

Дверь с тихим вздохом открылась. Кирилл выскочил в чёрный двор и не бежал, а летел, не чувствуя под собой ног, к чёрной дыре своего подъезда. Он ворвался в тамбур, взлетел по лестнице, не помня себя, заскочил в квартиру и захлопнул дверь на все замки. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Он прислонился к двери и медленно сполз на пол.

Через час он осмелился подойти к глазку.

В подъезде горел свет. Тусклый, желтый, родной свет лампочки на площадке. Из-за двери соседей сверху доносились звуки телевизора. Он выглянул в окно на лестнице – во дворе горели фонари, в окнах домов были огни. Луна висела на своем месте. А магазин «У дома» был тёмным, с табличкой «Закрыто».

Кирилл вернулся в квартиру. Руки всё ещё дрожали. Он прошёл на кухню, чтобы налить воды.

На столе, в луже конденсата, стояла коробка яблочного сока.

Холодная. Влажная. Без чека.

*(Перевод фразы: "Manete" — оставайтесь (мн.ч., императив). "Finis est" — граница/конец здесь. "Umbra manet" — тень остается.)