Солнце для Харибды

Рыба трепыхалась, билась, сверкая серебром чешуи, пытаясь освободиться из плотных объятий сети. Дно лодки глухим стуком извещало о тщетных попытках добычи в борьбе за последние мгновения жизни. Димитрис накрыл рыбу парусиной и взялся за вёсла – пара сильных гребков и нос лодки развернулся к берегу. Теперь осталось ещё немного потрудиться, войти в полосу прибоя и спокойно подмять днищем прибрежный песок. Жилистые руки налегли на вёсла, довольная улыбка заиграла на губах. Хороший сегодня улов подарило море. Не только крупная кефаль, но и пара упитанных тунцов. Правда, после последних нужно будет снова чинить сеть, но оно того стоило – на рынке тунцы уходят за хорошую цену.

Руки ритмично сгибались, погружая вёсла в лазурную воду, толкая по лёгким волнам лодку ближе и ближе к берегу. Димитрис по привычке глянул влево, где высились высокие остроконечные скалы, выходящие из воды, образующие проход с левым берегом лагуны. Харибда. Не та, мифическая, конечно, но не менее опасная. Неизвестно кто назвал это место так, но название жило уже много поколений. Сейчас практически штиль, но в этих местах штормы налетают внезапно, меняя течение в тихой лагуне. Ветер, срываясь с высоких скал, у подножия которых лежала деревня, ураганом мчится в лагуну. Кипарисы, растущие вверху, трещат, сгибаясь, только чудом не срываются с места. И тогда неистовый поток огромных волн устремляется в проход между берегом, и острыми скалами. Ни одна вёсельная лодка не сможет вырваться из стремительного течения. Только щепки и останутся от разбившегося о скалы судёнышка. И проскочить проход невозможно – течение всё равно закрутит водоворотом, и бросит на тёмные скалы.

Ианта … Семь лет назад Харибда забрала её, сожрала, проглотила. Море разметало на куски лодку, а его, Димитриса, поломанного и в беспамятстве брезгливо выплюнуло прибоем на песок. Одного. Ианту так и не нашли. Долгие недели вся деревня выхаживала его. Заботилась о детях, которые в силу возраста без последствий пережили смерть матери. И именно дети стали той тонкой соломинкой, которая вытащила их отца из омута самобичевания, плача и сумасшедшего ночного воя по ушедшей любимой, укоров себя за то, что взял тогда жену с собой. В какой-то редкий момент, не одурманенный очередной бутылкой анисовой водки в надежде забыться, заново перебирая редкие фотографии, Димитрис понял, что ещё немного и дети станут сиротами. Взяв топор, он разбил в погребе оставшиеся запасы бутылей узо и тем же топором вскоре срубил старые высокие кипарисы для новой лодки. Ему есть, для кого жить.

Лодка, мягко подталкиваемая прибоем, зашуршала по песку. Димитрис спрыгнул в воду и, упираясь в корму, подальше вытолкнул шлюпку на золотистый песок. Улыбнулся, глядя в сторону деревни – от крайних домов к морю бежали дети. Кирос, как всегда впереди, а Танис чуть отстав, звонко шлёпая пробковой подошвой сандалий по маленьким пяточкам. Но выбежав на песок берега, брат подождал младшую сестру, чтобы взять её за руку. И уже неспешным шагом они подошли к отцу.

– Ого! – Кирос заглянул под парусину, – Тебе помочь донести?

– Да я уж сам. Такой улов и нести в радость. Ты лучше лодку привяжи, а Танис мне поможет сеть с рыбой в мешок уложить. Дома уже выберу да подплету после этих красавцев. Смотри, как порвали. Зато надёжно закрутились в неё.

Танис, разложив на песке большой холщовый мешок, сверкнула улыбкой:

– А мы сегодня абрикосы с персиками собирали. Кирос дыни принёс – почти десять штук спелых нашёл. Пап, можно я с вами на рынок поеду?

– Можно, можно, моя хорошая.

– Пап, – Кирос прищурил голубые глаза, – можно мы с Танис пока на лодке поплаваем. Фрукты и всё для рынка мы собрали уже, пока ты с рыбой закончишь, мы и вернёмся.

– Хорошо, – Димитрис взъерошил чёрные кудряшки сына, – только на вёслах, парус не ставь.

Отец знал, что мальчонка силён для своих одиннадцати лет и уже умеет ставить парус в лодке. И на вёслах долго не устаёт. А море … Ну, так он сам на вёслах впервые лет в семь в лагуну вышел. Ещё раз взглянув на детей, Димитрис улыбнулся каким-то своим мыслям и взвалил мешок с уловом на спину.

Лёгкий ветерок шевелил виноградные листья. Солнце уже вовсю набирало силу, но в тени лозы, укрывшей зелёным небосводом внутренний дворик дома, было прохладно и уютно. Рыба, выпутанная из сети, и переложенная свежими пальмовыми листьям, отправилась в плетёные корзины. Взяв одну из них и с хрустом разогнув уставшую спину, Димитрис вышел из-под виноградного навеса и мельком бросил взгляд на скалу над деревней. Корзина с хрустом сухих прутьев упала на каменные плиты дворика, а Димитрис уже бежал вниз, к морю, падая, сбивая в кровь локти и колени. Кипарисы на скалах ожесточённо мотало верховым ураганным ветром …

В неистовстве стихии, мгновенно превратившей тихую лагуну в кипящий котёл, Димитрис только и успел заметить, как с маленькой лодчонки, гонимой течением и ветром к Харибде, срывает мачту с парусом. Белое полотно будто крыльями замахало на прощание лодке, на которую то и дело обрушивались всё новые и новые тёмные валы волн. И после этого Димитрис уже ничего не помнил. Только пятнышко ярко-оранжевой лодки, исчезающей под очередной волной и белое полотно паруса, уносящееся по спирали вверх. Не помнил он и то, как несколько человек, видевших его бегущим в безумстве к морю, вытащили почти бесчувственное тело из воды. Практически захлебнувшегося, с лицом, в неистовстве и от ужаса произошедшего, расцарапанном ногтями, с кровавыми ранами на голове. Там, откуда пальцы, сжатые даже в беспамятстве в кулаки, с кожей вырывали клочья волос.

Почти сутки Димитрис не приходил в сознание. То лежал, почти не дыша, то метался на кровати так, что сердобольные соседи, всё время находившиеся рядом, еле удерживали его. А когда пришёл в себя, то долго, до хрипоты и беззвучных воплей плакал. Сутки изменили Димитриса до неузнаваемости. Впалые щёки, обострившиеся скулы, чёрные круги вокруг глаз. И безумный взгляд, который с каждым часом тускнел, будто жизнь покидала его. Апатия овладела им настолько, что кормить Димитриса приходилось чуть ли не силой. А на третий день в дом пришёл староста деревни. Поиски, организованные им, окончились неудачей. Только и удалось найти, что детскую сандалию с пробковой подошвой, выброшенную прибоем на песок берега. Димитрису только взглянул на обувь, покрытую золотистыми крупинками песка, как тут же молча обмяк, теряя сознание. Все расходы с похоронами взяла на себя деревенская община. И на кладбище, в тени старых диких олив, по обе стороны от могилы Ианты появились два свежих небольших холмика с небольшими кипарисовыми крестами.

Мало кто верил, что Димитрис сможет вернуться к нормальной жизни. Но каким-то чудом он смог. Сумел не сойти с ума и не утонуть в водочном омуте скорби. Хоть и знал, что любой сосед поделится с ним даже последней бутылью узо. Димитрис нашёл в себе силы не только жить дальше, но и навести порядок в почти заброшенном саду, проводя время среди грядок, деревьев и на рынке, сбывая местным торговцам урожай. Но всё же каждый раз после шторма он выходил на берег, подолгу стоял на мокром, покрытом водорослями и мусором песке. Стоял и что-то беззвучно шептал, глядя вдаль. В эти моменты даже пенный прибой успокаивался – море отступало от уреза воды, оставляя ноги Димитриса сухими, будто извиняясь за ту боль, которую причинило этому человеку. А после он шёл в сад за домом и вскоре на трёх могилах в оливковой роще лежали свежие цветы.

Но одним ранним утром многие в деревне проснулись от звонких ударов топора и задорного визга пилы. Некоторые любопытные соседи заглядывали через стены дворика дома Димитриса и на их лицах появлялись улыбки. Люди понимающе и с уважением, а то и с явным облегчением кивали головой, и спешили сообщить другим радостную весть. Димитрис занялся строительством новой лодки. Сухие стволы кипарисов распускались на доски, вырезались детали, гнулись, скреплялись, промасливались и лодка постепенно обретала свою форму. Димитрис посвящал ей всё свободное от поездок на рынок время. Не прошло и месяца, как шлюпка уже покачивалась на волнах прибоя, сплетая клубок из запахов смолы, свежей краски, ароматного кипариса и морского воздуха. Димитрис налёг на вёсла, разминая руки, почти забывшие их тяжесть. И под одобрительные крики, улыбки жителей деревни, под их рукоплескание, лодка вышла в спокойные воды лагуны.

Ещё несколько раз Димитрис выходил на воду. Просто плавал на вёслах или под небольшим парусом на крепкой мачте, но не рыбачил. Хоть староста и принёс ему ворох сетей, которые пусть и требовали небольшого ремонта, но могли ещё долго послужить. Нет, Димитрис просто кружил по обширной лагуне, отдаваясь на волю лёгкому ветру, течению или силе рук, взметавших вёсла вверх с веером брызг. И в один из таких дней, когда очередная прогулка подходила к концу, а лодка почти вошла в прибой, Димитрис обернулся к берегу, глянув вверх. Кипарисы на скалах сначала медленно, а потом сильнее и сильнее начинало клонить, качать, гнуть … От берега подул ощутимый ветер, грозящий унести лодку обратно. Димитрис поднял вёсла и закрыл глаза. С минуту он оставался неподвижным, а потом резко опустил одно весло в воду, сильными рывками разворачивая лодку. И уже двумя вёслами он погнал её прочь от берега, оставшегося за кормой. Сильнее и сильнее вёсла взрывали воду, пока лодку ощутимо не стало сносить в сторону Харибды. Вырвав вёсла из уключин и бросив их за борт, Димитрис быстро поставил парус, надёжно закрепив его. И лёг на дно лодки, чувствуя, как она набирает скорость, повинуясь воле набирающего силу шторма.

Рваные полосы темнеющих облаков проносились над Димитрисом. А он достал из кармана рубашки сложенный вчетверо лист бумаги и развернул его. Рисунок. Красочный, простой, в чём-то даже небрежный. Детский. Оранжевое солнце с неровными лучами и разноцветные отпечатки ладошек по обе стороны от него. Совсем маленькая и чуть больше. Каждый пальчик отпечатался на бумаге своим цветом. Димитрис двумя ладонями прижал рисунок к груди, закрыл глаза и улыбнулся.