Солнце Ладоги

…смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных…

(«Речи Высокого», «Старшая Эдда»,

перевод А. И. Корсуна)

В волнах отражается небо,

В небесах видится море…

Горизонт размывает границы,

Сине-белые и голубые

с бирюзовой мешает краски…

Только горы, а также равнины

оставляют росчерки силы…

разбавляют небесные краски…

(Дмитрий Маточкин)

Алина заварила горсть высушенных багряных бутонов шиповника пополам с хвоей. Сладко-горький аромат, кислый с горчинкой вкус… Напиток цвета тёмного янтаря был выпит до дна.

Алина подошла к окну своего, а когда-то бабушкиного, дома, прикрыла глаза и прикоснулась к кулону в золотой оправе, что красовался у неё на груди, приспособленный золотой же булавкой. Подумалось, как он у неё появился.

Воспоминание.

Запах соли, вкусный на губах аромат яблока… Взгляд цепляет по краешку белые клоки облаков, отмечая их подобие морской пене, маячившей средь прибрежных волн.

Кроме яблок, перекус у моря в тот день состоял ещё и из выборгских кренделей. Пряный с горчинкой вкус этого самобытного изделия дополнял образ воспоминаний совершенно замечательно.

Влад подарил ей кусочек янтаря с совершенно серьёзным выражением лица, однако в его серых глазах танцевали янтарные же искорки. Золотая оправа появилась у камня уже после того, как родилась их дочь. Несколько слов, которые он сказал ей тогда, звенели, наподобие весенней песни…

Алина открыла глаза. Полюбовалась, как Влад колет дрова во дворе.

Алинин и Влада старший сын ожидал своей очереди, смотрел внимательно за каждым движением отца и был не по-детски спокоен совершенно, как будто. Дух доброго дерева пронизывал всё пространство вокруг них. Стальной блеск вспыхивал порой в лепестках солнечного света.

Средний их сын с тоской поглядывал от костерка, за которым приставлен был следить. На щеке у него красовалось уже пятно от сажи, костёр несомненно переплёл ныне свой запах с древесным духом. Оранжево – красно – синие огоньки плясали не зря.

Рагнар уже с час смотрел на белый лист бумаги, время от времени, поглядывая в окно, за которым высились стены Староладожской крепости, и в которое било солнце, пронизывая лучами прозрачное, чисто вымытое, стекло. Внутри Рагнар чувствовал волнение и непонятное чувство ожидания, непонятное, потому что он ничего не ждал, но как будто что-то внутри его происходило, двигалось к какому-то итогу, зрело и не могло выйти наружу. Так уже было однажды, пять лет назад, когда он гостил у Харальда в Норвегии.

Ещё два дня назад Рагнар зачем-то распечатал начальные прозаические строки эддической «Песни о Вёлунде», но для чего он это сделал, он не знал. И вот теперь он раз за разом перечитывал эти строки древней песни и не понимал, что так цепляет его в них, но на буквы, чёрные на белом, он смотрел почти неотрывно, а его дух что-то в них искал:

Жил конунг в Свитьоде, звали его Нидуд. Двое сыновей было у него и дочь по имени Бёдвильд.

Жили три брата — сыновья конунга финнов, — одного звали Слагфид, другого Эгиль, третьего Вёлунд. Они ходили на лыжах и охотились. Пришли они в Ульвдалир и построили себе дом. Есть там озеро, зовется оно Ульвсъяр. Рано утром увидели они на берегу озера трех женщин, которые пряли лен, а около них лежали их лебяжьи одежды, — это были валькирии. Две из них были дочери конунга Хлёдвера: Хладгуд Лебяжьебелая и Хервёр Чудесная, а третья была Эльрун, дочь Кьяра из Валланда. Братья увели их с собой, Эгиль взял в жены Эльрун, Слагфид — Лебяжьебелую, а Вёлунд — Чудесную. Так они прожили семь зим. Потом валькирии умчались в битвы и не возвратились. Тогда Эгиль отправился искать Эльрун, Слагфид пошел на поиски Лебяжьебелой. А Вёлунд остался в Ульвдалире [1].

Рагнар давно уже не работал в музее на полную ставку, его отец, Ивар, в будущем хотел передать свое дело – строительную фирму в Волхове – ему и поэтому попросил сына стать его замом. Рагнар согласился, хотя это было ему не слишком по душе, но отказать отцу он не хотел и не мог. А со временем Рагнару в фирме отца даже понравилось, когда он стал вести собственные проекты по разработке резных деревянных интерьерных изделий, которые Рагнар тоже делал сам. Дерево, его дух… свежая древесина в руках, под инструментами, янтарные капельки смолы у хвойных пород… умение придавать всему этому иную форму… Это Рагнару в работе с деревом нравилось больше всего. И резал он по дереву лучше многих. Рагнар был искусным мастером, и недостатка в заказах не знал. Ни в интерьерных, ни в музыкальных. Уже в старших классах школы Рагнар стал делать традиционные древнескандинавские музыкальные инструменты, всего чаще тагльхарпы, а ещё финно-угорские кантеле. А уж играл Рагнар на них так, что сам Браги мог бы ему позавидовать. Рагнар был большим скальдом и складывал висы, как никто другой. Когда-то давно, почти двенадцать веков назад, Рагнара звали иначе, и был он лучшим скальдом в Упплёнде [2], и по дереву он резал не хуже, чем теперь. А ещё он знал толк в корабельном деле и даже однажды строил вместе с Торвальдом Корабельщиком для Альрика конунга корабль. В Упплёнде его звали Велором Дерзким Скальдом, а в Норвегии – Велором Дружинником оттого, что был Велор больше всех предан Альрику конунгу.

Жил Рагнар все также в Чернавино вместе со своей женой Асой, их старшим сыном Альриком и младшей дочерью Радой, Радославой, в доме своих родителей. Ивар и Ольга оставили свой дом Рагнару и его семье, а сами переехали в дом поменьше. Этот дом для них построили мастера Ивара недалеко от прежнего, чуть дальше на север по берегу Волхова. Это было некоторое время спустя после того, как у Рагнара и Асы родилась дочь. У Рагнара и Асы были мысли переехать в Ладогу, но как археолог и историк Рагнар знал, что в землях исторических поселений много ограничений по использованию земельных участков, а жить за пределами исторической части Ладоги Рагнару не очень хотелось. Тогда и пришло то решение, которое в итоге и было воплощено. Его инициаторами были Ольга и Ивар. Им показалось, что так будет правильнее, хотя все давно привыкли жить большой семьёй под одной крышей. С тех пор Ольга и Ивар были частыми гостями у Рагнара и Асы и наоборот. Аса также работала в фирме Ивара. После того, как Рагнар перешёл работать к отцу, он оставил себе в музее 0,25 ставки, потому как любил эту работу и не хотел полностью отказываться от неё. И теперь, находясь рядом с древней твердыней, Рагнар снова испытывал те чувства, какие ему пришлось испытать девять лет назад, когда здесь, в стенах Староладожской крепости, он встретил Харальда, и оба вспомнили о том, кем они были тысячу лет назад. Рагнар не понимал, что сейчас с ним происходит и почему он неотрывно смотрит на распечатанный фрагмент древней песни и что именно его дух ищет в нем. Но это старое чувство запертой двери и неполноты жизни снова окатило Рагнара, когда он вышел из рабочего дома, свежим ладожским ветром, как девять лет назад.

Дочь Алины и Влада наблюдала за всеми присутствующими во дворе, стоя под окном, девочке сегодня исполнилось пять лет, старшему было семь, и тоже нынче же. И хотя Алина не видела сейчас лица своей дочери, точно знала – глаза у девочки прямо-таки сияют внимательным восторгом. А венок из цветов в её волосах источает задорный аромат. В память о том, как с утра был впервые сплетён полностью собственноручно.

Алине снова, как утром сегодняшним, вспомнилось о том, как ей самой исполнилось пять лет и как в тот самый день они с бабушкой ходили к реке от этого самого дома…

Загаданное желание о цветке папоротника…

Цветущая ветвь ивы спустя ровно четырнадцать лет у неё в руках...

Алина сплетает венок и надевает его на голову, из мрака ночного леса к ней выходит Влад…

Камешка цвета гречишного мёда в тонкой золотой оправе коснулся солнечный луч, проникший сквозь блёстко прозрачное стекло окна.

Спустя недолгое время колка дров завершилась, и результаты пребывали теперь в положенном порядке. Все обитатели и гости дома собрались у огня во дворе и устроились на брёвнах, на такие случаи тут и оставленных в своё время. Влад рассказывал о Кузнеце, дети затаённо внимали, Алина тоже. Прочие... тоже слушали.

Рассказчик иногда замолкал, в такие моменты он заглядывал в глаза своей жене, и виделось им обоим несказанное.

– В той стране, что нынче называют Ирландией, во времена обретения обычая плавки меди с оловом из воды ловили золото, то самое, из которого однажды было сотворено много сильных вещей, и некоторая их часть легла в клады с тех времён и позже. А немало таких вещей сгинуло вовсе. Золото, по сути, принадлежность тех, в ком сила, влекущая вперед то, что принадлежит вечности. В руках других оно – есть нечто много меньшее. И однажды часть того золота принесли трое братьев в волчью долину к волчьему озеру. Та долина была недалече от берегов моря, я назову это море Янтарным в память о хвоерождённом сокровище, обретаемом на его побережье по сей день. Три брата золото, принесенное, прикопали у волчьего озера посередь дремучего леса. Закончили к вечеру. Домой не пошли. Три женщины, так уж случилось той ночью, тоже были у озера. Две выбрали, одна старшего брата, другая младшего. А третья выбирать не хотела, но и в стороне не осталась.

Несказанное.

Они до той ночи не знали друг друга. Но она подошла смело, он встал ей навстречу, и её ладонь через мгновение коснулась волос у него на затылке. От её прикосновения, теплого, горячего даже, по позвоночнику метнулись колючие искры, она была высокой женщиной, и ему потребовалось только чуть наклониться к её поднятому лицу. Озерный берег не самое удобное ложе, но ощущения, то подтверждающие, пришли значительно позже. А в тот момент тусклого лунного света хватало, чтобы видеть достаточно явно блеск её глаз, бледность кожи, очень светлой, но весьма тёплой, с первого прикосновения.

Сказитель примолк ненадолго, ни на кого не глядя.

– Не истинный вождь – вор, истинный вождь – даритель. Верная примета, тот конунг, о котором тут речь пойдёт, думается мне, не был истинным вождём, хоть и нашлись такие, кто последовал за ним.

– Не было братьев подле кузнеца уже и жены не было, но он ждал её возвращения, потому что верил, что дом его самый лучший для неё и потому что творил он из золота сильные вещи. Но не было в тех вещах охранной силы, другая была. И превратил конунг кузнеца в узника, ещё и покалечил, и взял всё, что нашлось при нём. Ни огонь, ни ветер, что были покорны кузнецу, не оберегли его, как и чудесно прекрасное золото.

Несказанное.

Ноги, служившие исправно всю его жизнь, теперь не держали как должно. Боль не прошла ещё, но виденье последствий терзало сильнее; ни охотиться обычным образом, ни воевать он больше не сможет. Это виденье впилось гремучей змеей и глодало волком самую суть; убило горячий гнев, зато питало исправно стылую ярость. И он стал более чем коварен и более чем жесток.

– Не сберегли того конунга ни те, кто был с ним, ни украденные богатства, ни собственная удача. Потерял всё, что взял, ещё и сыновей лишился. Только меч да внук остались ему на память о кузнеце.

Несказанное.

А кузнец не разучился смеяться, тем не менее. Только смех его сперва был злым и отвратительным, но это изменилось в один день…

Когда сказка кончилась, Алина и Влад, оставив детей на попечение бабушек и дедушек, пошли в дом.

Там Алина убедилась, что праздничный пирог готов, и выключила духовку. Бросив взгляд на часы, отмерила мысленно нужное время, до полноценной готовности. По-хозяйски оглядела помещение.

Влад собирался пойти в кузню, но сперва нужно было забрать то, что он оставил где-то здесь утром, а Алина думала отнести во двор что-то, вроде как нужное там.

Взгляды Алины и Влада встретились. И оба увидели следующее:

Жар небольшого, но злого огня, хлад долгой северной ночи… Тот, кто ковал – не на добро… Озарены лунным лучом злые сокровища.

Отблеск янтарный заходящего солнца растворился над океаном солёного хлада.

Наяву.

Одна лисица в лесу, недалеко бежавшая по своим делам, приостановилась, фыркнула, развернулась и шмыгнула в ином от прежде намеченного направлении. Алина лишь поймала её внутренним взором, и ей, и Владу тут же открылось другое… важное?

Видение. Поцелуи пламени.

Пламень очнулся,

Вскинулся знатно,

Здесь его радость,

Здравствуй же, светлый.

Ночью брат старший,

Днём тот, что следом,

В сумерках третий,

Плавили в жаре олово с медью,

Ветер без устали веял им верно.

Где это было, как же их звали,

Скрытно, хоть важно.

Пламень небес

Расточительно бросил

Златно сиянье к холоду соли,

Смуглая дева

С берега скрылась.

К ночи вернулась,

Стыло застыла ветрам на радость –

веяли знатно.

В солнечных бликах

Вспыхнули искры

Хвойности древней,

Здесь зародившейся в пору,

Когда ещё не было

Здешнее море солёным.

Солнечный свет

Плясал в янтаре,

Вздрагивая от ее

Дыхания.

Холодные струи ладились к пальцам,

По злата кусочкам солнце скользило.

Прежние кузни молчат в этом крае,

Скоро осколки сиянья потока

Там недалече от моря, что дарит

Солнечнохвойными сколами света,

Станет огонь целовать жадно, страстно,

В единстве сольются осколки злата.

После потянется долго да тонко

Золото и заплетётся в узоры.

Вернётся достойный,

Светлый, что солнце,

Вождь яркославный.

Златые обручья, гривны и кольца битвой горящим дарованы будут…

– Так ли разве…? Было? Будет? – спросил Влад.

Алина ничего не ответила, подошла, обняла, закрыла глаза. Щека её прижималась к полотну, уже накрепко пропахшему огненным духом, навсегда, никакая вода не смоет. Она слышала ровный ритм сердца, он обнимал её в ответ, осторожно, ищуще, она подняла голову, серые глаза, цвет и дух грозного неба в них, взгляд, память…

– Кузнец оставил меч у того конунга, что стал дедом его сыну. Тот ребёнок, как ни странно, и правда однажды получил этот меч. А сам кузнец более меч в руки не брал. И, возможно ли? Почему-то верю, что да, от него произошёл человек, чьё имя было Эрвальд. Его прозвали Эрвальд, чей город у моря. Один из его потомков, его звали Уни, как-то сказал, что однажды придёт достойный вождь, и ему понадобится всё достойное его… И почему-то именно сейчас я задаюсь вопросом, пришло ли время?

Алина и Влад смотрели друг на друга ещё буквально один миг. Потом она отвела взгляд, а Влад сказал:

– Яблоня посреди дома, меч, ждёт своего…. Вот что-то вспомнилось. Читал вчера опять об этом.

– Когда… поедем в Ладогу. Возьми с собой то, что вы с Костей на «тот самый случай» готовили, может и пригодится.

– С такой штукой просто так разъезжать… Ладно, возьму. Почему всё-таки в Ладогу? Меня туда тянет, но я ж не знаю почему, а ты знаешь?

Влад словно бы не зло, но несколько ехидно подшучивал над ней, сколько бы они ни были уже вместе, как бы искренне он ни доверял ей, а всё-таки благоговеть перед своей хозяюшкой яблоневого сада не научился. Она, впрочем, тем ничуть не тревожилась, потому что, когда ей это было важно, он всегда слушал её серьёзно. Алина поцеловала его, и они на какое-то время забыли про предстоящую экскурсию в Ладогу, и о многом другом, впрочем, тоже. Но потом Алина всё-таки сказала:

– Ты сегодня о вожде вспоминал. Про яблоню… Мне увиделась совершенно точно одна яблоня, та, у Ладожской крепости, – Алина помолчала, она словно бы то ли не хотела договаривать, то ли что-то мешало ей, но она договорила всё-таки, – истории древние, что ты так часто перечитываешь в последнее время, там вот сказано, что волков и воронов у Вождя было по двое.

– И?

– И вождю понадобится оружие, а я больше не стану отводить тебя с твоего собственного пути. Я уже обещала три года назад, что теперь просто буду рядом, что бы там ни было и куда бы это ни вело. Ты ушёл тогда, вернулся теперь, и я снова отпущу, если снова решишь идти, но, по сути, всё равно буду рядом…

Заключительные слова Алина говорила сбивчиво, в её взгляде снова появилось то, что он смутно запомнил с госпиталя, откуда выкарабкался миновавшей весной. Целым. А другим – многим, побывавшим по ту сторону баррикады, так не повезло.

Алина молчала, Влад ощутил вдруг, что ей безмерно холодно. Обнял, прижал к себе покрепче, но очень осторожно, и сказал:

– Волки, вороны… Про оружие реально понятно только.

Он снова как будто немного подшучивал. Алина тихонько и с показным недоумением заметила:

– Вчера к вечеру вроде волк мне у леса примерещился, а ведь люди говорят, что давным-давно нет тут волков, а ты почему-то ещё ему как будто обрадовался…

– Это ты у меня такая, чего только тебе ни привидится, время от времени…

Алина тихонько улыбалась, а Влад обнимал её всё более жадно.

Это утро встретило Чернавино и Ладогу свежим росным туманом и пряным запахом созревающих яблок и слив. В этот год урожай обещал быть обильным, ибо яблоневый, вишнёвый и сливовый цвет весной был сильный, а теперь ветви плодовых деревьев в округе клонились к земле от тяжести почти спелых яблок, вишен и слив, дарованных природой-матерью.

В доме у Рагнара с самого раннего утра уже стоял сладкий и терпкий аромат кофе и какао и насыщенный аромат свежей выпечки. Это Аса колдовала на кухне, замыслив порадовать детей на завтраке норвежскими вафлями. Рагнар уже тоже встал, это от его чашки, которую он поспешно унёс на чердак в мастерскую, тянулся кофейный шлейф. Но до того, как кофе был сварен, Рагнар с Асой долго стояли на кухне у окна, обнявшись, и Рагнар, время от времени, Асу целовал.

Муж и жена говорили о чем-то своём, а потом Рагнар ушёл в мастерскую, прихватив с собой ту самую ароматную чашку с горячим кофейным напитком с нотами тёмного шоколада, сладкой выпечки и карамели. Когда Рагнар ушёл, Аса посмотрела ему вслед, она заметила, что Рагнара что-то тревожит последние несколько дней, но не стала спрашивать его об этом, понимая, что, если бы он хотел, он бы сам с ней об этом заговорил. Аса могла узнать обо всем сама, ибо была вёльвой [3], но она никогда так не делала, для неё это был закон – «не лезть» в души своих близких.

Придя в мастерскую, Рагнар поставил чашку на рабочий стол у полукруглого окна. Здесь же обнаружился тот лист бумаги, с напечатанным отрывком из «Песни о Вёлунде». Рагнар взял его в руки и ещё раз перечёл. Ему подумалось о волках и о том, как однажды зимой он встретил волка в лесу, когда ходил туда на лыжах. Волк посмотрел на Рагнара издали и убежал. Глаза у волка были умные, и в них не было вражды. Это больше всего удивило Рагнара и лучше всего запомнилось ему. Рагнар вернул листок на стол, допил кофе и уложил в чехол тагльхарпу, которую он закончил пару дней назад, и теперь должен был отправить заказчику. Рагнару хотелось испробовать её – сыграть на ней, чтобы удостовериться, что она хорошо звучит, но он не хотел будить детей, поэтому решил, что «проверит» инструмент на работе. Сегодня утром и днем Рагнар работал в Ладоге. Он спустился вниз, поцеловал Асу на прощание и уехал.

Весь путь солнце сопровождало Рагнара. Оно светило в лобовое стекло и сверкало у Рагнара в глазах. Рагнар не любил темные очки, поэтому только откинул козырёк. Солнце было тёплое, хотя в нем уже чувствовался осенний холодок. Рагнар ехал с наполовину опущенным окном, и солнце переливалось на его коже. Около музея Рагнар припарковался у дороги, рядом с мостом через Ладожку. Рагнару почему-то вспомнилось, как девять лет назад почти на этом же самом месте они стояли в сумерках с Харальдом, не зная друг о друге ничего, не помня друг друга, и Харальд показал Рагнару Норвегию девятого века и Альрика конунга с Велором на боевом корабле. Ни Харальд тогда не знал кто он, ни Рагнар, и им обоим пришлось разбираться со всем тем, что они увидели, и после ещё со многим, что им удалось вспомнить, а Харальду ещё и обуздывать свою силу, которая была немалая, и вновь учиться управлять ей.

Работы у Рагнара было немного. Одна утренняя экскурсия и одна дневная. А ещё бумажная работа, которую он почти закончил вчера.

Между экскурсиями Рагнар решил испытать тагльхарпу. Ему захотелось это сделать на улице. Он вышел из рабочего дома. Солнце в это время пряталось за кипельными облаками, перед Рагнаром текла Ладожка, а с Волхова дул теплый медленный ветер. В воздухе пахло сливами и яблоками, и ещё немного осенней свежестью. Рагнар пошёл к Климентовской башне и обогнул её справа. Там, у самых стен крепости, росла яблоня. Яблоки её были крупные белые и вкусные. Рагнар не раз ходил к этой яблоне за яблоками. Эта яблоня нравилась Рагнару, она представлялась ему особенной, и он любил приходить сюда и проводить у яблони время, думая или играя на харпе. У корней яблони на земле лежали большие серые камни, и Рагнар сел на один из них. Он поставил харпу в нужное положение между коленями и заиграл на ней. Музыка полилась стройно и глубоко, Рагнар сразу понял, что инструмент ему удался. Рагнар всегда испытывал неуверенность, когда делал каждую новую харпу или кравик-лиру, хотя ещё ни разу его инструмент не звучал плохо.

Рагнар играл на харпе, погружаясь в музыку дальше, он играл древний напев, какой всегда любил играть Велор. Это был тот самый напев, какому Велор учил Халльмара, сына своего врага, но в тот период жизни Велора своего единственного друга… Рагнар помнил испытующий и гордый взгляд этого мальчика. А потом его бледное лицо и землю, залитую его кровью. Халльмар пал от рук своих единокровных братьев, а Велору не удалось им помешать. Было Халльмару тогда двенадцать зим.

Рагнар на миг остановился. Он спросил себя: «Где ты теперь, Халльмар?» Почему-то Рагнару казалось, что и теперь Халльмар живёт где-то в Мидгарде [4]. И, возможно, они когда-нибудь встретятся. С реки подул ветер, яблоневые листья зашелестели от его буйного дыхания. Из-за облак выплыло солнце. Рагнар вновь заиграл на харпе. Сначала Рагнар играл привычный мотив, но затем он стал играть то, что не играл прежде, и понял, что эта музыка звучит у него в голове, а руки сами ищут для неё ноты. Эта музыка была больше похожа на рёв, на гул буйного моря, на звериный рык, но сколько же в ней было силы…

Рагнар поднял голову вверх и взглянул на ладожское небо, солнце ударило ему в глаза, и Рагнар увидел ржаное поле, озаренное спелым вечерним солнцем, и красивую женщину с длинными русыми волосами среди колосьев. Эта женщина улыбалась, загадочно и хитро слегка. А на её груди огненным золотом горела нитка янтарных бус. Рагнар чувствовал, что эта женщина была для него значима. Но кто она? Ведь это была не Сигрид, Велорова жена… Скоро Рагнар почувствовал, что та женщина держит его за руки и улыбается ему. Или это он держал её за руки? Вдруг Рагнар осознал себя иным и «увидел» другой свой облик…

Он окончил играть и поднялся с камня. Его серые глаза цвета грозового неба уставились на мир вопрошающе. Солнце обволокло Рагнара, и тогда он пошёл к Ладожке, оставив харпу под яблоней…

Солнце било Рагнару в глаза, воды Ладожки текли ровно, и так же ровно в голове Рагнара, одно за одним, текли воспоминания. Но то были не его, вернее, не совсем его, воспоминания. И то были воспоминания не Велора, а человека, которого звали Ведъярв, и который жил гораздо ранее, чем свейский скальд. И теперь Рагнар знал, что ту женщину в поле звали Сигрдрив, и она была его женой. Рагнар видел озерную долину и озеро, он знал – помнил – что оно называлось Лёг.

Озеро было яркое, и все вокруг было яркое, потому как недавно прошёл дождь. Солнце чуть пробивалось сквозь серые тучи, и на землю падал Биврёст, радужный мост. Рагнар – Ведъярв – стоял у озера и смотрел на его спокойную гладь. Рядом с Ведъярвом стоял Од конунг, владыка, которому Ведъярв служил. Од конунг смотрел на озеро. Они с Ведъярвом не говорили, чтобы понимать друг друга, разговоры им были не нужны.

Велор стоял на берегу реки. На нее опустилось тихое вечернее безветрие. Над ней раскинулся Биврёст, и его ребристый след чуть переливался на её воде.

Велор смотрел на этот след и на реку, и понимал, что то, как он поступил – его судьба. Стать дружинником норвежского конунга – вот тот путь, какой он избрал, отказавшись от своего одаля. Теперь Рагнар понимал, как связалась его судьба с Альриком конунгом норвежцев – Одом конунгом – и то, что он свой долг ему отдал. Велор заплатил за этот путь своей жизнью, пытаясь спасти от недругов Альрика конунга сыновей, когда сам конунг три зимы как уже был в палатах Всеотца.

– Однажды придёт время, и ты отдашь мне свою жизнь, а чтобы это случилось, я свяжу нить твоей жизни с моей.

Так сказал Од конунг Ведъярву в тот вечер, когда отправили Бальдрека, единственного сына Ода конунга от его жены Фрид, в последний путь в горящем корабле. Бальдрек пал в битве, в какой он был вместе с Ведъярвом, когда Ода конунга не было дома – в Сигтуне. Уезжая, Од конунг велел Ведъярву присматривать за Бальдреком, а Ведъярв его подвёл – так считал Ведъярв. Только Од конунг Ведъярва не винил. Он видел больше и дальше многих, и свою, и судьбу Ведъярва он знал.

Ладожское солнце било Рагнару в глаза. Оно наполняло его душу и заливало все вокруг своим светом. Рагнар чувствовал себя Велором и Ведъярвом и Рагнаром одновременно и каждым в отдельности. Он видел нить, связывающую всех троих, и понимал, как крепко переплестись его судьбы в разных временах: путь определил Ведъярв, Велор расплатился за этот путь собой, а Рагнар стал от этого пути свободным. Больше он не чувствовал самозабвенной связанности с Альриком и Харальдом, но преданность им – ему – разливалась в сердце Рагнара так же, как лился вокруг свет солнца. Рагнар отошёл от реки, перешёл дорогу, не видя почти ничего, кроме солнца, и оказался у каменной стены сувенирных лавок, которые в этот день были закрыты. Рагнару захотелось позвонить Харальду, он достал из кармана телефон и набрал номер друга. Харальд ответил сразу. Он сказал:

– Hei, Védiarfr [5].

У Рагнара сжалось сердце, когда он это услышал, и потому он не мог ничего Харальду сказать. Харальд тоже молчал. В Ладоге вокруг Рагнара лилось солнце, и Рагнар чувствовал его теплоту, как чувствовал теплоту, исходящую от Харальда и направленную на него. А ещё Рагнар чувствовал свободу, уносящую его дух в бездонную синюю высь, под самое ладожское небо, и то, как вновь плетется его судьба. Рагнар чувствовал связанность – всего вокруг. И он вдруг осознал, что это то, о чем говорил Ведъярву Од, но он тогда его не понимал. И от этого Рагнару стало так странно, весь его дух был вывернут и разворошен. Он видел потоки вечности, янтарной смолой стекающие по шершавому стволу древнего хвойного дерева, и его сотрясало от сопричастности, величия и торжественности вселенной и природы.

Харальд вдруг Рагнару сказал:

– Теперь ты мне брат, Рагнар.

От этих слов душа Рагнара вывернулась наизнанку, он почувствовал удивление и радостную боль и Харальду сказал:

– Прости, Харальд.

И сказав это, положил трубку. Сердце Рагнара билось в груди быстро, а по щекам катились слёзы. Он чувствовал то же, что чувствовал Велор, когда Альрик конунг вытащил его из воды Лимафьорда, тем самым, не дав норнам перерезать раньше времени нить его жизни. Тогда Велор тоже плакал, а затем сложил об Альрике драпу, и в ней об этом событии говорилось так:

В дом тюлений [6] сельдью лука [7]

Раненый упал сказитель,

Видел он врата Вальхаллы,

Но вернул ему ты солнце.

Рагнар сел у каменной стены и прислонился к ней. Он сидел и смотрел перед собой, видел он только свет солнца, весь остальной мир размывался солью его слез. Он чувствовал свободу и то, что он все равно пойдёт за Харальдом, куда бы Харальд ни пошёл. Рагнар вспомнил, что был Ведъярвом, и стал свободен. Теперь он мог стать Оду братом, и он им стал. И этот путь он выбрал сам.

Ехать Алина и Влад с детьми вместе в Ладогу собирались на машине, и, стало быть, предстояло несколько часов в дороге.

Влад предлагал, чтобы все загрузились в машину и спали бы ночь в дороге, а рано утром погуляли бы всей семьёй по селу самостоятельно вплоть до начала утреней экскурсии. Алина сказала, что шутка забавная, даже улыбнулась очень весело. Выезжали в итоге на восходе солнца, собираясь успеть на вторую, дневную, экскурсию.

В село приехали вовремя, но без запаса по времени, Алина, однако, ещё на подъезде ощутила, что приближается к Древнему поселению, Влад тоже, по-своему.

А их дети тогда дремали, хотя и спать легли пораньше накануне, и с утра проснулись прежде будильника, но часто пассивное движение в дороге − лучшее снотворное.

При покупке билетов в оранжевом кирпичном домике, где располагались кассы, им сказали, что сбор у крепости и начало через полчаса. Узнав, что спешить некуда, огляделись. По одну сторону тёмно-синие воды реки рябил ветерок, по другую маячили древние, шероховатые даже на вид, каменные стены крепости серым, белёсым и чуть шоколадным оттенком. Всё можно сказать «под рукой». И казалось, что строения прямо вот так и выросли давно-придавно, словно причудливые растения, из этой самой земли, посреди ярко-тёмной зелени, овеваемые густой влагой рек.

Их экскурсия была по теме археологии неолита и раннего средневековья, и осмотр самой крепости тоже предполагался. Тогда предстояло узнать факты, а вот теперь уже можно было погрузиться в собственные ощущения, а их было много. Это место, тем более сейчас, в лучах яркого солнечного света, прямо-таки веяло на них древностью и, казалось, приветственно. Алина, однако, вдруг вспомнила о сиюминутном. Она сказала, что стоит узнать, открыты ли сувенирные лавки. Серьёзных возражений у Влада не возникло, но пошутить захотелось, он сказал:

− Неужто тебе и не всё ведомо?

Дети восторженно примолкли, им нравилось, когда между родителями звучало то, чему казалось, предстояло прозвучать, они не очень понимали суть этих кратких «перепалок»-перемолвок, но было в этом что-то завораживающее для них. И пока ещё, несмотря на множество различий в интересах уже теперь, это у всех троих детей Алины и Влада было общим. Любопытство к тому, что чувствовалось ярче, чем понималось.

− Нет, – просто ответила и обезоруживающе улыбнулась Алина и больше ничего не сказала, чем слегка разочаровала всех.

В этот момент Владу позвонили. Слышно говорящего было плохо, а голос показался Владу знакомым и встревоженным. Через минуту безуспешных попыток разобрать, что ему говорят, Влад глянул на экран телефона и убедился, что номер незнакомый. Сбросил звонок и, оглядевшись, не увидел нигде ни Алину, ни детей. Народ же у крепости уже вовсю подтягивался к месту сбора экскурсии.

Глянув на часы, Влад убедился, что начало экскурсии примерно через двадцать минут. Вспомнил про сувенирные лавки, которые заинтересовали Алину, и пошёл туда.

Убедившись, что сувенирные лавки по ту сторону от Ладожской крепости закрыты, Влад прошёл ещё вдоль них, сам не зная зачем. Золотистые лучи скользили по серому камню, свежий ветер будто бы чуть подталкивал в спину. Влад увидел мужчину, сидящего у стены, лицо его было странным – как будто ему были открыты тайны вечности, но на блаженного он похож не был, взгляд его был ясным, хотя и перекрыт пеленой слез. Влад, уже подходя, понял, что глаза незнакомца не видят его в упор, хоть взгляд его явно не слеп, и тогда, что называется без резких движений, он положил ладонь на плечо мужчины и спросил:

− Всё в порядке?

Мир для Рагнара соединился в одном русле, когда кто-то положил руку ему на плечо, а вопрос, прозвучавший низким, слегка шероховатым, мужским голосом, окончательно привёл его в чувства. Он поднял на незнакомца глаза. Серые, искрящиеся холодным солнечным блеском глаза увидел Влад, чистые и глубокие, как дно бездонного колодца, пронзенные солнечным, но холодным светом… Не только у Рагнара была другая жизнь – жизни, была она и у Влада. И когда их взгляды встретились, отчего-то Владу упрямо вспомнилось следующее.

Эльдъярн посмотрел на реку, она звала, эта вода могла бы привести его к знакомому, как собственная ладонь, морю, и далее, путь к истоку не столь уж далёк…

Бабушка Сольрун не раз говорила, что время уйти от истоков всегда приходит, и всегда затем следует время вернуться к ним, а потом улыбалась и добавляла, что истоки и сами порой изменчивы до неузнаваемости. Что может быть более ясного, чем солнце? А сколько в нём тайн…

Сперва почувствуешь, что вот что-то твоё начинается, а потом увидишь – где, кто…

Рагнару вдруг вспомнилось тоже, как он сидел на корме корабля Альрика конунга после битвы в Лимафьорде [8], и другой дружинник Альрика, Бьёрн Расколотый Щит, подошёл к нему и спросил, почему он плачет. Велор тогда сказал такую вису:

Клен клинка [9] суровый,

К каждому холодный,

Ясеня в Вальхаллу

Стрел пурги [10] Хильд [11] не дал

К Хникару [12] отправить.

Оттого катится

По холмам подглазным [13]

Град ланит [14] горячий.

Рагнар отчетливо помнил эти строки, и теперь они звучали у него в голове. Он все ещё был разворошен, и каждое чувство хлестало его душу сильно, пронзительно. Он смотрел на Влада и сам не знает почему сказал:

– Бальейг боя [15] скальда [16]

Братом назвал ныне,

Топора Тор [17] боле

Того ждал неспешных

Двух тысячелетий.

Услышав скальдические стихи, явно сочиненные вот тут вот же, Влад на миг оторопел. А затем оцепенение его пропало. Слова, сказанные в такой форме, но сказанные так, как прозвучали бы и тысячу лет назад и ранее, на другом языке… Почти так, как Влад знал, помнил, а теперь услышал. Эти связанные строки что-то изрядно перевернули в сознании Влада, и он ответил прежде, чем осознал, что собирается сказать:

– Рядно связной речи [18]

Рябко яблок духа [19]

Тронуло изрядно.

Торный ток багряный [20]

Бремя шеи [21] давит,

Резко слово рдеет.

В глазах Рагнара, серых, как небо в грозу, мелькнуло удивление. Лицо его сделалось совсем серьёзным, он встал на ноги и тогда уже вгляделся в лицо Влада основательно. Влад же несколько отошёл назад, сознание прошлого и будущего довольно-таки путано переплелись, он и понимал пронзительно ясно, почему стихотворные строки понадобилось сказать здесь и сейчас и в то же время не понимал этого вовсе. Влад глянул по сторонам, собираясь с мыслями. Заметил Алину, которая очевидно уже вышла из крепости и стояла напротив него через дорогу, и заметил, что его нынешний… собеседник? уставился весьма внимательно, прямо на его, Влада, жену.

А до того, как это случилось, Алина пошла с детьми к крепости. Дети забежали в Воротную башню, и Алине пришлось пойти за ними, показав билет смотрителю у входа и сказав ему, что она лишь заберёт детей, потому как они пришли на экскурсию, которая вот-вот начнётся. Смотритель пропустил Алину беспрепятственно. Когда Алина вошла в Воротную башню, на неё чем-то повеяло из крепости – со стороны седого Волхова, и она поймала знакомый ветер, однако же, найдя «беглецов», вышла с ними из крепости – знала, что она сейчас должна быть не там. И теперь Алина стояла у Волховского проспекта и смотрела на то, как Влад и Рагнар друг с другом «говорят».

Первый порыв у Влада, когда он заметил, куда направлен взгляд Рагнара, был весьма незатейливый, древние и современные его представления резко пришли к полнейшей согласованности, ещё и усиливая друг друга, по максимуму, но прежде, чем рука поднялась, разум всё-таки уловил некоторую ошибку восприятия. Смотрел Рагнар не на жену его, а на янтарные бусы на ней.

Как завороженный, Рагнар смотрел на кусочки янтаря, горящие на шее Алины от игравшего в них солнца. Почему-то Рагнар увидел то, чего не мог видеть сам – не было у него колдовской силы, лишь сила слова, какая и есть магия, но особого толка. Суть ее – в связанности слов, сплетающих звуковое полотно. Нужно лишь подобрать ключи. Осознанно или нет – по наитию. Но такого колдовства, которое может вызвать видение, у него не было. Однако же Рагнар отчётливо видел молодую девушку с темно-русыми волосами и испачканной сажей кожей. На ней, на груди, висело несколько ниток янтарных бус, в бусах вспыхивали огни солнца. Девушка стояла на морском берегу, и её взгляд был вопрошающим, ждущим, ищущим. Рагнар вспомнил о датском кьёккенмёдинге [22] Эртебёлле и об археологической находке молодой женщины с ребёнком около небольшого залива Тюбринг Виг. Культура Эртебёлле относится к эпохе мезолита, среднего каменного века. Датируется VI-IV тыс. до н.э. Рагнар подумал, что неужели он видит её, девушку из Тюбринг Виг? Иных предположений у него не было. Девушка, которую он видел, выглядела именно так, как могла бы выглядеть женщина столь далёкой эпохи. Но при чем здесь Рагнар? Неужели все дело лишь в том, что когда-то давно раненый он упал в воду Лимафьорда, у берегов которого расположено поселение Эртебёлле, и обрёл с той древней историей связь? Будто к нему могла обратиться древняя девушка, потому как он оказался в её местах на грани жизни и смерти, тем самым позволив «прикоснуться» к нему.

Пока Рагнар думал о девушке культуры Эртебёлле, Влад думал своё. Не то чтобы Влад счёл пристальный взгляд Рагнара вполне уместным и допустимым, но настрой как-то всё-таки поменялся, когда он понял, что бусы стали предметом внимания незнакомца, а не его жена. А потом Алина посмотрела на него, и он с неким досадливым задором усмехнулся в ответ на её взгляд, подумалось: «Снова всё понятно, да?»

А Алина стояла на той стороне дороги и не собиралась к ним идти. Осознав это, Влад снова сосредоточился на незнакомце. И спросил довольно прохладно, но не зло:

– Что ты там увидел?

Влад не стал официально любезничать и обращаться к Рагнару на вы, но Рагнар тем ничуть не оскорбился. Напротив такой традиционный настрой он оценил.

– То, что и сам не понимаю, – ответил Рагнар.

В это время в его голосе и лице появились особая серьёзность и суровость, какой до этого Влад в Рагнаре не замечал.

Влад кивнул, тоска, восторг и дух звериной охоты отчего-то ошпарили сердце, и что-то ему правда стало понятно.

– Я бы продолжил наш разговор, но боюсь, люди не оценят, если я к ним не приду, – Рагнар указал на группу людей, уже собравшихся у стен крепости по ту сторону дороги.

– Если я останусь с тобой, некому будет вести экскурсию, – добавил то, что уже и так было понятно.

Влад азартно усмехнулся, и в его серых, как грозное небо, глазах заплясали довольные искорки.

– Так значит мы приехали на экскурсию к тебе, – сказал Влад. Он закусил губу и ещё раз усмехнулся. Совершенно не зло, а в предвкушении таинственного веселья. Он бы ещё и руки потёр, да это уже было бы совсем неприлично. Они с Рагнаром ещё раз перекинулись взглядами и пошли к крепости. Вместе.

[1] «Песнь о Вёлунде», «Старшая Эдда», перевод А. И. Корсуна

[2] Исторический регион в Центральной Швеции

[3] Прорицательница, колдунья у скандинавов

[4] Мир людей в скандинавской мифологии

[5] Здравствуй, Ведъярв.

[6] Море

[7] Стрела

[8] Фьорд в Дании

[9] Мужчина, воин, здесь Альрик конунг

[10] Мужчина, воин, здесь Велор, стрел пурга − битва

[11] Имя одной из валькирий

[12] Один

[13] Щеки

[14] Слезы

[15] Мужчина, воин, здесь Харальд

[16] Скальд – древнескандинавский певец-поэт

[17] Мужчина, воин, здесь Рагнар

[18]Полотно стихов, стихи

[19]Сердце

[20] Кровь

[21] Голова

[22] Кьёккенмёдинги (от дат. køkken – кух­ня и mødding – свал­ка, ку­хон­ные ку­чи, ра­ко­вин­ные ку­чи) – на­сы­пи из ра­ко­вин мол­лю­сков, кос­тей рыб и жи­вот­ных, час­то вклю­чаю­щие ору­дия, ке­ра­ми­ку и прочие предметы, относящиеся к быту человека.