Сомнительное поведение

Ночью прошёл дождь, и дороги развезло. Поэтому вместо обычных тридцати минут от замка до города мы добирались целый час. Наша «Жемчужина» – машина роскошная, но, к несчастью, мало приспособленная для езды по просёлкам. Для глухомани, в которой обитает славный род Кивриных, гораздо лучше подошло бы что-нибудь вроде «Вепря» – у него и дорожный просвет побольше, и котёл помощнее, и цена пониже – последнее особенно важно, учитывая финансовое положение нашей семьи. Однако Киврины, по мнению отца, не могут разъезжать на подобных плебейских машинах. Ведь мы, как-никак, потомки Даргана Счастливого – а он в своё время соперничал аж с самим Императором. И неважно, что это было почти пятьсот лет назад. Посему – только «Жемчужина». Которая хоть и не дотягивает до машин представительского класса, но всё равно выглядит роскошно.

Почти весь путь мы проделали в тишине. Только в самом конце, когда впереди уже показались колокольни Партеша, мама встрепенулась и начала давать мне последние наставления. Не забывай чистить зубы, вовремя сдавай одежду в прачечную, и всё в таком роде. Я слушал и терпеливо кивал.

Отец молчал – всё, что он хотел до меня донести, было сказано ещё вчера. И укладывалось ровно в одну фразу: «Надеюсь, Северин, что хотя бы нынешний год ты проведёшь без приключений».

Прости, папа, не могу тебе этого обещать.

– ...а ещё я попросила кухарку собрать тебе еды в дорогу. Не морщись, дорогой, не морщись, не нужно этих страдальческих мин. Там совсем немного, буквально парочка бутербродов, с ветчиной и сыром, всё как ты любишь. Смотри не забудь про них, а то испортятся. Когда заселишься, сразу разбери вещи... Сев, ты вообще меня слушаешь?

– Да, да, конечно. Бутерброды. Спасибо, мама, я запомню.

Наконец, машина остановилась на вокзальной площади. Обычно тут мы с родителями и расставались, поскольку они не любили людской толчеи, однако на этот раз мама захотела проводить меня до самого перрона. Бог знает почему, но сегодня она весь день была как на иголках. То превращалась в молчаливую тень, полностью погружаясь в себя, то приходила в лихорадочное возбуждение и проливала на меня целые водопады удушающей нежности. И старалась не отпускать от себя ни на шаг. Вот и сейчас она, как могла, оттягивала момент расставания.

Шофер слез с водительского места и открыл двери. Я обошёл машину кругом, достал багаж – один-единственный чемодан – и мы медленно потащились через площадь.

Было поздно, почти девять часов вечера. Небо хмурилось, изредка начинал накрапывать дождь. Со стороны реки тянуло промозглым ветерком. В общем, идеальная погодка для проводов.

Сами проводы, кстати, получились какими-то скомканными. Мы с родителями прошли через огромное здание аэровокзала, выбрались на лётное поле и отыскали нужный причал. Тут, у его подножия, и состоялась сцена прощания. Мать торопливо клюнула в щеку и хлюпнула носом, отец слегка обнял и похлопал по плечу – и вот я уже бегу по гулкой стальной лестнице, взбираясь на верхний этаж воздушного дебаркадера, а тяжеленный чемодан колотит по ногам.

– Не забывай писать, Сев! Ждём писем каждую неделю!

При этих словах я невольно поморщился: храни тебя бог, мама, ты ведь знаешь, что с моими карманными я разорюсь на одних только марках... Но родителей расстраивать не хотелось, поэтому я обернулся и крикнул:

– Каждый четверг, мама, каждый четверг!

Она улыбнулась и помахала рукой. Я тоже махнул в ответ. Да уж, родителей расстраивать не стоит – они и так от меня натерпелись.

Ведь это уже седьмая школа, которую я меняю за последние десять лет.

Наверху, на воздушном перроне, было очень людно, буквально яблоку негде упасть. Над морем шляп и зонтов стоял ровный низкий гул, в который изредка вклинивались крики снующих в толпе лоточников. Дирижабля ещё не было, но он должен был появиться с минуты на минуту. Я задрал голову и начал всматриваться в низкие серые тучи, которые заволокли небо до самого горизонта.

Вскоре облачная пелена на западе начала светлеть, наливаясь электрическим румянцем. Казалось, что её подсвечивают изнутри гигантским фонарём. Да так, собственно, и было: воздушный корабль, вынырнувший из туч, светился от носа и до самой кормы. Окна пассажирской гондолы, навигационные огни, выпуклая остеклённая рубка – всё сияло электричеством.

Дирижабль завис над лётным полем, сверкая огнями, как фантастический небесный дворец, и начал медленно поворачиваться. Когда он завершил пируэт, встав к перрону левым боком, на лоснящемся от влаги металле стала видна золочёная надпись: «Фарент».

Надо же, я полечу в столицу на воздушном корабле, названном в честь колыбели нашего рода. В честь нашего древнего герцогства.

Да, когда-то мы, Киврины, были о-го-го и даже, пожалуй, ух ты. В шайке феодальных разбойников, которые орудовали на месте нынешней Срединной империи, наш род занимал далеко не последнее место. Жаль, что эти чудесные времена давно уже канули в небытие. История нашей семьи была похожа на график какой-то головоломной функции: сначала кривая медленно ползёт вверх, затем ненадолго переходит в плато и почти тут же срывается в падение, которое лишь изредка прерывается небольшими подёргиваниями.

Точка перелома пришлась на время правления того самого Даргана Счастливого, из-за которого мы вынуждены ездить на машинах вроде «Жемчужины», хотя эта роскошь давно уже нам не по карману. При нём род Кивриных вознёсся на невиданные высоты – и при нём же начался наш закат.

Как выяснилось, соперничать с императором – идея так себе.

Матросы «Фарента» сбросили швартовы, и работники аэродрома закрепили их на гигантских лебёдках. Электромоторы дружно взвыли, и дирижабль снизился, мягко боднув причальную стенку. В гондоле распахнулись люки, на перрон с треском съехали сходни. Народ похватал свои узлы с чемоданами и потащился вперёд.

Я не стал ломиться вместе с толпой – отошёл в сторонку и прислонился к балюстраде, поставив чемодан у ног. Мне нужно было собраться, встряхнуться, причесать мысли.

Короче, снова стать собой.

Так уж получилось, что последние несколько лет я жил двойной жизнью, словно какой-нибудь секретный агент. И виноват в этом был всё тот же Дарган. Вернее, то небольшое наследство, которое он мне оставил.

Оно и впрямь было небольшим, в самом прямом смысле – одна книга, да ещё одна шкатулка. Обе вещицы были довольно невзрачными. Шкатулка – простой деревянный ящичек, почерневший от времени. Книга – скромных размеров томик с обложкой из желтоватой кожи и обитыми медью уголками.

Но вот что касается их содержимого... Скажем так: если бы мне предложили выбирать между наследством Даргана и целым герцогством, я бы всё равно выбрал первое. Почему? Элементарно: Дарган Счастливый был одним из величайших магов Тёмных веков. А та книга, про которую я упомянул, была его гримуаром. И, по совместительству, дневником.

Никто не в курсе, что мне удалось завладеть гримуаром Даргана. Даже родители. А если бы они случайно узнали про это, то пришли бы в неописуемый ужас. Ведь мой славный пращур был тем ещё типом. «Величайший маг» – звучит очень круто, но к этому званию прилагается целый ряд малоприятных сопутствующих качеств.

Например, Дарган был хитрым политиком и ловким интриганом. А также безжалостным убийцей и умелым отравителем.

Плюс – он водил дружбу с потусторонними сущностями.

Плюс – обладал весьма расплывчатыми представлениями о морали.

И, как вишенка на торте – он периодически забавлялся некромантией.

Пятьсот лет назад такой букет достоинств никого не удивил бы. Дарган являлся типичным продуктом своего времени. Некромант? Эка невидаль. Убийца? Все великие маги убийцы, что тут необычного?

Но это – пятьсот лет назад. А в наш слюнтяйский век от одного слова «некромантия» большинство людей готовы наложить в штаны.

Да, узнай родители, что я заполучил его гримуар, они с ума бы сошли. Ведь это, как ни крути, темномагическая книга. А владение подобными вещами в наше время карается по закону. И весьма сурово.

Но опасность загреметь в каталажку меня не остановила. Разобравшись, что за вещь попала ко мне в руки, я тут же начал с ней работать.

И понял, что наткнулся на золотую жилу.

Благодаря изучению гримуара я серьёзно продвинулся в понимании природы магии. А штудирование дневниковых заметок Даргана позволило мне узнать кое-что новое и о людях.

В общем, это было чтение во всех отношениях полезное. Но, к сожалению, отнюдь не лёгкое. Каждую новую страницу приходилось брать буквально с боем – достопочтенный пращур был знатным параноиком и старательно зашифровывал все свои записи. А некоторые разделы книги и вовсе можно было прочесть только после проведения длинных и сложных ритуалов.

Но дело того стоило. Потому что в гримуаре – помимо смертоносных проклятий и биографических заметок – содержалось кое-что ещё.

И это был вовсе не рецепт похлёбки из репы.

До меня не сразу дошло, что скрывается за туманными намёками, разбросанными по страницам книги; к чему все эти головоломные сигиллы и отсылки к древним авторам. Но я почувствовал вкус тайны и начал распутывать этот клубок. Я шёл от подсказки к подсказке, от намёка к намёку, продвигаясь вперёд, как голубь по дорожке из хлебных крошек. И примерно через год работы добрался до финала. Я понял, над чем Дарган работал всю свою жизнь; что было его манией, его главным трудом, главным шедевром… Работу над которым он, к сожалению, так и не успел завершить.

Впечатлившись масштабом замысла пращура, я решил продолжить его дело. И после этого жизнь моя разделилась на две части. Да я и сам разделился – на Северина А и Северина Б. Первый продолжал делать вид, что живёт как обычный студент. А второй… Ну, второму иногда приходилось заниматься вещами довольно сомнительными. И даже откровенно стрёмными.

Последние два месяца я играл роль Северина А: радовал родителей несложными фокусами, выученными за предыдущий год в Варажине, и ходил на унылые чаепития к нашей немногочисленной родне. Не могу сказать, что эта роль давалась мне с большим трудом – к своим шестнадцати годам, благодаря постоянной практике, я научился лгать настолько виртуозно, что мог бы давать уроки актёрского мастерства даже уличным побирушкам.

Но жить в постоянном напряжении, внимательно отслеживая каждый свой жест, слово и даже взгляд – всё равно дело утомительное. Хорошо, что этот период закончился, и теперь Северина А можно убрать, наконец, в чулан.

Я прикрыл глаза и медленно стянул с себя шейный платок, представляя, что вместе с ним снимаю и все запреты, довлевшие надо мной в течение последних трёх месяцев.

Больше не нужно следить за речью...

Больше не нужно громоздить одну ложь на другую…

И – самое главное – больше не нужно притворяться паинькой.

Трюк сработал.

Северин Б вернулся.

И почти сразу мне захотелось курить.

Что ж, лучший способ победить искушение – это поддаться ему. Придержав за рукав проходящего мимо торговца, я купил сигарет – дешёвой дряни, в которой соломы было больше, чем табака – увы, на что-то получше не было наличных. Разорвал пачку, взял губами сигарету и аккуратно прикоснулся к ней указательным пальцем.

Сигарета зажглась.

Дымя паршивым табаком, прошёл турникеты и присоединился к очереди на воздушном перроне. Пара минут толкотни – и вот я у сходней «Фарента», протягиваю кондуктору свой билет.

Конечно, не первый класс.

И даже не второй.

Третий.

Кондуктор щёлкнул компостером и вернул картонку. Я подхватил чемодан поудобнее и по пружинящему трапу поднялся в гондолу дирижабля.

Третий класс, третий класс… Пройдя мимо роскошных, сверкающих электричеством салонов первого и второго классов, где пассажиров встречали стюарды, я спустился по лесенке и вошёл в длинный и узкий зал третьего. Сразу стало понятно, что особым демократизмом проектировщики «Фарента» не отличались: третий класс походил скорее на погреб, чем на салон воздушного корабля. Никакого хрома, хрусталя и красного дерева. Длинная полутёмная кишка, протянувшаяся вдоль киля гондолы, была заставлена тесными рядами деревянных сидений, а по голым металлическим стенам змеились какие-то провода и трубы… Ну да чёрт с ним, мне ведь не жить тут, а только несколько часов пересидеть.

Я быстро отыскал своё место – сто сорок шестое, в самом конце, у окошка – и сел. Чемодан поставил у ног – вокруг крутились типы с такими рожами, что забросить его на багажную полку мне показалось плохой идеей.

Полёт обещал быть захватывающим: было темно, из окошка сквозило, а деревянное сиденье оказалось неудобным и жёстким. И, в качестве финального штришка – в салоне ощутимо воняло гарью. Судя по всему, прямо за переборкой располагалось машинное отделение. Я откинулся на спинку и задумчиво затянулся. Да уж, не так, совсем не так должен путешествовать отпрыск старинного рода Кивриных и потомок древних фарентских правителей – седьмая вода на киселе, боковая ветвь, но всё же, всё же…

Я летел третьим классом не потому, что наша семья была нищей; нет. Хотя и особым богатством мы тоже похвастаться не могли. Нашему положению скорее приличествовало называться опрятной бедностью. Капиталы давно растрачены, антиквариат ушёл с молотка, да и большинство земель, принадлежавших Кивриным, успели сменить владельца. А те, что остались были сданы в аренду, на доход с которой, собственно, и жила наша семья. В общем, мы находились в ситуации, неплохо описанная в той новомодной пьесе, про суету вокруг вишнёвого сада.

Всё, чем сегодня владел род Кивриных, это Тингиль – величественные развалины в лесной глухомани, – плюс немного окрестных болот и буреломов. Бесконечные ремонты замка и необходимость поддерживать внешний лоск съедали львиную долю доходов, поэтому жили мы не богаче обыкновенных мещан.

Но даже так у родителей оставалось достаточно средств, чтобы отправить меня в столицу первым классом.

Собственно, они и отправили. Билет я поменял самостоятельно, через пару дней, когда выбрался в город, а разницу положил в карман. Не самый красивый поступок, но у меня имелись для него серьёзные основания.

Виной всему был План. Ну, тот, связанный с дневником Даргана. И для его реализации мне могли понадобиться все доступные средства. Так что три тысячи монет, сэкономленных на билете, были совсем не лишними.

Электрические лампы мигнули и разгорелись вновь; пол под ногами вздрогнул и поплыл куда-то вбок. За переборкой застучал, набирая ход, паровой двигатель. «Фарент» медленно развернулся и начал набирать высоту. Из окошка я видел, как уплывают вниз шпили городских башен и решётчатые фермы диспетчерских вышек; как тают, рассеиваясь, лучи посадочных прожекторов и тускнеет зарево городских огней. Вот промелькнуло здание воздушного вокзала, похожее на пышный кремовый торт; вот качнулся подо мной город – дома-кубики и снующие между ними игрушечные машинки… А потом дирижабль поднялся ещё выше, и окна затянула клубящаяся мгла – теперь мы шли в облаках. Стёкла быстро запотели, покрывшись мелкими бисеринками влаги.

Я затушил сигарету и надвинул фуражку на глаза. Держись, столица, я лечу.