Сопредельное государство

Дорога была на удивление хорошей. Уазик почти не козлил, катился шустро, громко гудя по асфальту злыми армейскими протекторами, так что разговаривать приходилось почти крича.

– Вон, гляди! Видишь? – тыкал пальцем в лобовое стекло фээсбэшный майор Норов. – Уже день висит. С двенадцати часов. Обычная радуга столько не держится. Так что, не сомневайся, это наша. Как говорится, пора!

Эрик и не сомневался. С чего ему сомневаться? Пора, значит, пора. Вам здесь виднее. Что-то отвечать, перекрикивая шум, не хотелось. Хотелось спать.

Подавшись с заднего сиденья вперед и пригнув голову, он смотрел на огромную разноцветную арку впереди, пытаясь увидеть её целиком. Ничего не получалось. Верхнюю часть радуги закрывала брезентовая крыша внедорожника. Широко разнесенные основания почти вертикально вонзались в дальние лесные чащи, едва умещаясь в поле зрения. Какая же она огромная, удивился Эрик, хотя прекрасно знал – радиус зоны под радугой почти пятьдесят километров. Но, одно дело знать.

Он снова откинулся на неудобную спинку уазовского сиденья и попытался вытянуть затекшие ноги. Дремота накатывала всё сильнее – давала знать разница во времени. Долго едем, сонно подумал Эрик. Всё лес да лес. И эта дорога с длинными и пологими, как океанские волны, спусками-подъемами – вверх, вниз, вверх, вниз. Однако дорогу хорошую уложили, не поскупились.

Он зевнул, прикрывая рот кулаком, и посмотрел на майора, на его затылок с уже заметной плешью под рыжеватыми волосами, и подумал, что староват он для майора. Да и на майора, честно говоря, не похож. А похож он, в своём сером мешковатом костюме с немодным мятым галстуком, на какого-нибудь мелкого провинциального начальничка какой-нибудь мелкой хозяйственной службы, замотанного каждодневными заботами и мечтающего лишь о том, как закончится день, настанет вечер, и он наконец-то вернется домой. Как сбросит с ног тяжелые туфли, снимет пропахший бензином костюм, долго с удовольствием будет плескаться под краном в ванной и затем, вытершись мягким махровым полотенцем, облачится в уютный домашний «Адидас» китайского пошива. Как выйдет на кухню к заботливо приготовленному женой столу, к горячему борщу с лучком и сметаной, к тарелке рассыпчатой картошки с сочным куском телятины и как неспешно, с предвкушением, нальет себе высокую стопку «Столичной» из ледяной, с утра застоявшейся в холодильнике бутылки.

Кажется, он задремал…

Из сна Эрика вырвал противный до дрожи бабий крик: «А я говорю, вы обязаны! У меня разрешение! Не имеете права!» Казалось, орут чуть ли не над ухом. Эрик вскинулся, провел ладонью по лицу, посмотрел в окно, затем в противоположное, ошалело закрутил головой. Обе обочины дороги были заставлены разноцветными легковушками, отечественными «Волгами», «Жигулями» и «Москвичами», доверху нагруженными какими-то тюками и огромными матерчатыми сумками. Между машинами и на дороге люди. Много людей. В воздухе суетный человеческий гомон. Уазик стоит, уткнувшись капотом в дорожный знак «STOP», на опущенном перед ними полосатом шлагбауме. Водительская дверца открыта. Мордастый гаишник, насупившись, рассматривает документы их водителя. С правого сиденья тянет руку со своими «корочками» майор Норов. Сзади на гаишника наседает какая-то крупная тётка и орёт: «Нет, вы обязаны нас пропустить! Я говорю, обязаны! У меня разрешение главы администрации!» С ней рядом грустный мужичок, наверное, муж, в синей бейсболке с графемой «New York City», устало поддакивает, кивая головой. Гаишник морщится от тёткиного крика, возвращает документы и делает знак двум другим, стоящим у шлагбаума в ярких желто-зелёных жилетах. У каждого короткий «калаш» под локтем. Шлагбаум с красным жестяным восьмигранником взмывает вверх, уазик трогается. «Да что ж это такое! Почему их пропускаете?!» – кричит тётка. Водитель хлопает дверью, и сразу становится тихо.

– Видел, сколько понаехало? – живо спросил Норов, обернувшись к Эрику в пол-оборота. Ему отчего-то было весело. – В прошлый раз желающих было меньше. В тридцать восьмой-то. Считай, никого!

– Откуда вы знаете, что в прошлый раз был тридцать восьмой? – спросил Эрик.

– Откуда! От верблюда!.. Потому, что перед этим был девятьсот второй! – сказал майор, явно полагая, что этим сразу всё объяснил, и всем своим видом показывая: мол, что же ты, писака столичный, – мог бы и сам сообразить.

– Ах, ну да. Фиксированный цикл. Тридцать шесть лет, кажется? – виновато, словно неподготовленный школьник, сказал Эрик. Он хотел спросить ещё насчёт девятьсот второго – почему именно девятьсот второй, а не девятьсот первый, например, или третий, но уже не решился, опасаясь, что майор всерьёз начнёт сомневаться: а того ли человека он «подхватил» в аэропорту по начальственному звонку из Москвы.

Машина целеустремленно неслась сквозь лес. Темные стены высоких елей слева и справа то подступали к самой дороге, сужая небо впереди до пронзительно-синей полосы, то раздвигались далеко в стороны, отчего в машине становилось светло и солнечно, то вдруг сумеречно и серо. Дорога впереди была прямой, как стрела, и пустой. Нереально пустой. Уазик мчался, набрав совершенно неприличную для него скорость, истошно воя раздаткой и жесткой резиной колес, словно пикирующий на цель бомбардировщик. В открытые форточки со свистом вламывался сквозняк, трепал волосы, остервенело бился в брезентовую крышу. Лобовое стекло густо покрылось созвездиями зеленых клякс от расплющенной мошки. Щетки, на миг оживая, соскабливали их небрежными взмахами, размазывая под струями омывателя и превращая в длиннохвостые кометы и зеленоватые туманности.

Лес внезапно кончился, последние одинокие деревья резко отпрянули в стороны и исчезли позади. Дорога вдруг вырвалась в широченное поле, заросшее пересохшей дикой травой. Салон машины мгновенно залили потоки оранжевого солнечного света.

– Ну что, Эрик, любуйся! Вот оно, кольцо! – с насмешливым пафосом провозгласил майор.

– Где кольцо? – не понял Эрик.

– Да вот же! – широко развёл руки Норов, и тогда Эрик вдруг с изумлением догадался, что никакое это вовсе не поле. Что едут они поперек гигантской просеки. Эдакой широченной рукотворной зелено-жёлтой реки, которая приземистыми, ритмичными холмами-взгорьями растеклась в обе стороны, от края до края, и где-то там – впереди, за полсотни километров, соединялась вновь, кольцом охватывая территорию, равную Москве.

– А ты чего ждал? – спросил майор, забавляясь его растерянным видом. – Великую Китайскую стену? Стены тут нет, дорогой. Забор вот есть, с колючкой, аж целых два! Потом покажу.

Действительно, чего я ждал, подумал Эрик. Чего особенного? Или фантастического? Толпу зевак, вроде той, что видел часом раньше? Или отряды ученых, засевших с приборами наготове? С какими-нибудь суперкомпьютерами, дозиметрами, лазерными спектрографами или чем-то ещё – ждущих чего-то или что-то предвкушающих? Взвинченную армаду журналистов с телекамерами и мохнатыми микрофонами на длинных шестах? Спутниковые антенны на крышах мобильных корпунктов, логотипы известных телеканалов? Или, всё-таки, действительно, «китайскую стену»? Такой аккуратный локальный «железный занавес»? Нет, ничего такого, похоже, здесь нет. Люди стали скучны и нелюбопытны. Они до тошноты пресыщены информацией. Они ленивы и им давно на всё наплевать. Похоже…

В самом деле, на что же это похоже? На что похоже это необозримое, напрочь лишённое препятствий и заметных ориентиров поле? Оно похоже... И тут Эрик понял, что больше всего оно напоминает ему плацдарм. Самый обыкновенный, словно для игры в солдатики, по-военному подготовленный и тщательно вылизанный. Плацдарм для нападения? Или для обороны? А для чего ещё нужен плацдарм?

Дорогу перегородил ещё один шлагбаум. Точно такой же, как и предыдущий. Только вместо гаишников здесь дежурили люди в форме цвета берлинской лазури с надписью «МЧС РОССИИ» на спине. Все при оружии, которое в руках спасателей казалось странно неуместным. В стороне от дороги, утопая колёсами в высокой траве, стоял трехосный грузовик с синим кунгом и антенной на крыше, длинной словно удилище. Правая обочина пестрела букетом запрещающих дорожных знаков и информационных щитов, среди которых выделялся один: «Внимание! Закрытая территория! Въезд по пропускам!»

Водитель послушно сбавил скорость, съехал с асфальта и остановился рядом со знаком «начало населённого пункта». На нём чёрным по белому было написано: «ЗАПАДНЫЙ ГОРОДОК».

– Давай паспорт, – сказал Норов, не оборачиваясь и сосредоточенно шурша какими-то бумагами.

– Гражданский? – спросил Эрик.

– Пока да, – рассеянно сказал Норов, а Эрик подумал, почему пока, неужели и «загран» будет нужен? Он отдал Норову паспорт, и майор, проворно соскочив с сиденья, двинулся сквозь траву в сторону синего кунга.

Эрик открыл дверцу и неуклюже выбрался из машины. Люди у шлагбаума равнодушно скользнули по нему взглядом. После долгой езды приятно было стоять на песке обочины. Мягкий песок, словно губка, вытягивал из ног, из всего тела отголоски дорожного гула. Эрик достал сигареты, с удовольствием закурил и посмотрел в небо. И снова не смог увидеть радугу целиком. Должно быть, из-за каких-то оптических законов средняя её часть полностью растворялась, истаивала на фоне предвечернего неба, зато отчетливо были видны все те же основания, которые теперь находились почти на противоположных сторонах горизонта.

Майор всё не возвращался. Эрик докурил сигарету, собрался было достать вторую, но тут его окликнули – Норов, приглашающе махал рукой, высунувшись из дверного проёма кунга. Эрик шагнул с обочины и пошёл к грузовику по уже примятой майором траве, мимо знаков и табличек – бегло скользнул по ним взглядом и, заметив картинку с перечёркнутым красной полосой фотоаппаратом, с досадой вдруг вспомнил, что до сих пор не сделал ни одного снимка, совершенно позабыв и про Nikon в дорожной сумке, и про свой договор с National Geographic.

– Забирайся, – сказал Норов, глядя на Эрика сверху вниз. – Тут одна дама желает взглянуть на твой «фейс».

Эрик ухватился за металлические поручни неудобной вертикальной лесенки, тяжело вскарабкался и, раздвинув плечом брезентовый полог, окунулся в душную темноту кунга. Здесь пахло пылью, трансформаторным маслом и старым заплесневелым дерматином. Единственное окно было зашторено или заклеено чем-то непроницаемо плотным. Слабая двенадцативольтовая лампочка с отражателем на гибком кронштейне роняла пятно жёлтого света на небольшой столик с бумагами. Хилый свет таинственно поблескивал на выступающих из темноты серебристо-серых панелях какой-то радиоаппаратуры – на шкалах, рукоятках и тумблерах. И ещё на погонах младшего лейтенанта МЧС сидящей за столом дамы-офицера – судя по всему, начальника этого полевого КПП.

Норов подхватил Эрика под локоть, мягко направил к столу и усадил на круглый вращающийся табурет, на каких сидят пианисты, только сильно обшарпанный и по-казенному тусклый. На столе Эрик увидел свой паспорт, фамильярно раскрытый фотографией вверх, и сразу неприятно, всей кожей, почувствовал, как сейчас его беззастенчиво разглядывают, сравнивая с документом.

– Эрик, это полное имя? – у дамы в погонах голос был совсем юным, но строгим. – Вероятно, чтобы намеренной строгостью эту юность скрыть.

– Здравствуйте… Полное, конечно, – сказал Эрик, пытаясь рассмотреть лицо строгой дамы. Очень мешал свет от лампочки, хитро расположенной на уровне глаз и слегка повернутой в его сторону. Зато руки младшего лейтенанта Эрик видел хорошо – бледные, тонкие руки девочки-подростка с ухоженными ноготками и без единого украшения, перстня или колечка.

– Странно… – сказала младший лейтенант задумчиво. – Звучит странно. Как уменьшительное от… ну, Эраст, например. Или Эрнест… Или вот… Эрнст… Эрнст Неизвестный – художник такой, знаете? – Похоже, младшему лейтенанту здесь было скучно.

– Или Эрос! – хамовато подхватил Эрик, привычно начиная сердиться. Он заметил, как в полумраке испуганно вспыхнули два глаза-огонька младшего, похоже, совсем ещё молоденького лейтенанта – вспыхнули и сразу погасли. – Эрос Известный! – сказал Эрик развязным голосом. Ход был проверенный – после этого все расспросы касательно его имени обычно прекращались. Административные дамы, независимо от возраста, сразу становились сосредоточенно-молчаливыми, а разговор исключительно деловым. Вот и девочка-лейтенант вдруг поперхнулась, закашлялась и зашелестела бумажками, ни о чём больше не спрашивая.

За плечом сдавленно хрюкнул Норов, а Эрику, по обыкновению, стало неловко. Стало жалко молоденького младшего лейтенанта. «Умник нашелся. Девочка тебе про художника, а ты… Мог бы и сдержаться, хам московский, скотина…» Еще какое-то время он молча и покорно ждал, наблюдая, как младший лейтенант аккуратным школьным почерком переписывает его паспортные данные в большую прошнурованную тетрадь, заполняет необходимые формы, оттискивает нужные штампы, щелкает ножницами, возится с ламинатором. Он послушно и старательно расписался «там, где галочки», снова ждал, слыша за спиной сопение и ерзанье майора Норова. Результатом долгих манипуляций стал небольшой, закатанный в пластик прямоугольник желтоватого картона с надписью наискосок «временный пропуск».

– Действителен в течение трёх суток, только вместе с паспортом. По убытии сдать на КПП, при утере сразу сообщить дежурному по штабу, – сухой скороговоркой проинформировала Эрика младший лейтенант. Обиделась девочка, подумал Эрик. И правильно сделала.

Они с майором вывалились из тёмной и тесной духовки кунга в предвечернюю свежесть, – одновременно втянули носами наполненный полевыми запахами воздух, шумно выдохнули и тут же зашарили по карманам в поисках сигарет.

– Уффф… Упарила, кнопка! – сказал Норов, глубоко и вкусно затягиваясь. – Старательная. Наверное, месяц как погоны получила. Ехали бы часом позже, мы бы тут даже не остановились.

– А что случится через час? – спросил Эрик.

– Переподчинение! – непонятно сказал Норов, многозначительно подняв указательный палец и закатив к небу глаза.

Какое ещё переподчинение, хотел спросить Эрик, но майор, щелчком запустив окурок далеко в сторону, уже тянул его к машине.

– Ну всё, поехали! Там узнаешь… Эр-р-рос!