Сорокет

— Так что? Через месяц твоей сорокет? — спросил Никиту его грузный коллега Степан Викторович, при этом успев мощно прихлебнуть из стоящей у рабочего компьютера кружки с принтом из милых летающих свинок с луками и стрелами. В центре керамического изделия на пол-литра красовалась надпись «Мой капитан!».

Никита пробурчал короткое «Угу!», но сосед по кабинету не унимался.

— Ну, так что? Присмотрел себе кого? Ты с этим не тяни! — продолжал напутствовать Степан Викторович, и его крупные розоватые уши слегка дрогнули, попав под мягкий закатный свет от окна, что ловко подсветил чуть ли не все мелкие сосудики, залегавшие близко к поверхности кожи. — А то всех симпатичных и девственных разберут! У нас в городе с этим быстро. Вжух-вжух! И придётся искать среди сброда всякого, ну, там разведенки с прицепом, с кошаками, простихосспади, шалавы какие, по барам шастающие...

— Да я как-то... Не думал пока. Вот исполнится, а там уже решать будем... — выдавил из себя Никита.

— Нет, Семёныч, ты слышал? — обратился Степан Викторович к третьему сидельцу небольшого кабинета. — Они решать будут!

— Гхм, — донесся вялый бас от противоположной стены. — Не хорошо.

— И я про что! — буйствовал Степан Викторович. — Бабам давать право голоса не стоит! Сорокет — и пинка под сраку для ускорения! Закон на нашей стороне!

Никита молчал. Но закон, действительно, был на его стороне. С 2056 года в стране можно было спокойно разводиться после сорока лет, даже без оплаты госпошлины. И никто слова бы не сказал, выбери 38-летний Никита себе в жёны девушку лет так пятнадцати. Или четырнадцати. После Большого Взрыва на возраст согласия давно уже не смотрели. Да и в новых законах такого понятия не было.

— Ну, бери ты пример с нас! — напутствовал Степан Викторович. — Моей второй вот скоро стукнет тридцатка! Ей уже двадцать пять! Ещё лет десять потянет, и можно потихоньку новую подбирать. А Семёныч — настоящий долгожитель! Вона, уже третью дохаживает, ваще молоток!

— Гхм, за четвёртой не пойду, — забасил Семёныч. — Эти молодые едят, как не в себя. Лучше уж одному, чем лишние талоны у шефа выпрашивать вечно.

— Не, ну если взять из нормальной обеспеченной семьи, то и на талоны раскошеливаться не надо! В приданое дадут! — и Степан Викторович захохотал над своей же шуткой, тряся тремя подбородками и постукивая о пол босой ногой. На работе он обувь принципиально не носил, обосновывая это тем, что в небольшом кабинете бухгалтеров всё равно никто не видит.

Никита ничего не сказал, да и его голос не имел решающего значения. В сорокет разводились все. После Большого взрыва исключения в виде верных и преданных пар были очень редки. И обычно порицаемы обществом, ведь стране надо было восстанавливаться и как-то поднимать демографию. По крайней мере, так объясняли чиновники с экранов. А самый первый президент Российского Периметра на одной из пресс-конференций так прямо и сказала: «Не бойтесь! Развод отныне — не стыдно! Развод отныне — ваше незабвенное право благоустроить свою жизнь после сорока!»

Но так уж случилось, что Никита страстно любил свою жену Илларию. И не только за красоту и редкость имени, русые волосы до плеч и тонкую талию. Он уважал её как мать двоих милых детей и вообще талантливого учёного.

Но имелся у этой скромной и трудолюбивой женщины один ма-а-а-аленький недостаток. Иллария была старше супруга на целых два года.

Нет, конечно, они думали после дня рождения уехать в отпуск, на чистые лесные воды, однако... После разговора со старшими коллегами Никита засомневался. Может, реально в его жизни что-то не то? Ведь, вон же, живут себе Степан Викторович и Семёныч с новыми жёнами — и ничего! Да, разумеется, смотрятся они с молодыми дамами, мягко говоря, странно, ведь Никита видел их жён на новогоднем корпоративе... Зато блюдут законы, и никто косо на них не смотрит.

А вот Санька Ливнеев, что работал на два этажа ниже, лет пять назад не захотел разводиться с супругой. Так им пришлось уехать! Куда-то в глушь, на Отдалённые Выселки, где не было практически никаких удобств и даже мобильной связи.

Но пока что своими мыслями огорчать жену Никита не спешил. Всё-таки до её дня рождения ещё целый месяц! Потому он просто вернулся домой и спокойно поужинал.

— Родной, ты что-то сегодня чрезмерно тихий, — отметила Иллария, собирая пустые тарелки со стола. — На работе что не так?

— Н-не, — ответил Никита и внезапно рыгнул. Раньше за ним такого не водилось.

Иллария с удивлением посмотрела на мужа, и посуда с грохотом вывалилась из её рук.

— Вот ты косорукая! — неожиданно со злостью бросил Никита и сильно потер ногтями лоб. Со лба — кап-кап! — предательски шлепнулись на пол, прямо к разбитым тарелкам, несколько капелек крови.

Иллария быстро сориентировалась и, притащив пластырь из аптечки, заклеила кровоточащую царапину.

— Никит, ты бы ногти постриг, — сказала она мягко и как-то резко погрустнела. — Пойду детей уложу, сходи в душ, а то прямо пахнет... А осколки я это... потом уберу.

Никита буркнул в ответ невнятное, но в душ пошёл. Он и сам чувствовал, что от него в последнее время стало пованивать. «Может, гормоны шалят? — думал он, стоя под тёплыми струями воды. — Да рановато вроде. Но к доктору, пожалуй, схожу. Да и пальцы последнее время плохо гнутся. Это я перетрудился за клавиатурой походу... да-а... Чек-ап организма не помешает».

И через два дня Никита отправился в поликлинику. Терапевт, женщина в годах, хмуро посмотрела на его карту с датой рождения и покачала головой.

— Ая-яй, мужчина! Вы ещё молоды для преобразования! — отметила она и приступила к осмотру.

Не найдя ничего, кроме проблем с пальцами и запаха, докторица прописала Никите витамины, мятную жвачку и антибактериальный гель для душа. А когда бухгалтер вышел из смотровой, врач нашла указанный в карте номер его супруги и позвонила.

— Иллария Алексеевна? Это участковый терапевт Зинина. Приходил на осмотр ваш муж, Никита Прохорович Хронин. Нет... Ничего такого... Ничего такого хорошего, я вам скажу. Преобразование началось и развивается бурными темпами. У него уже появились копыта. Пока что на одной левой руке, но... Вчера не наблюдалось ничего такого? Да, повторяю, всё идёт очень быстро. Вам придётся решать...

Иллария опустила трубку. Звонок врача не то чтобы застал её врасплох, она видела, что процесс у Никиты начался. Однако оставалась надежда, что он дотянет в человеческом виде до её дня рождения, и они даже успеют отметить последний медовый месяц у чистых лесных вод...

Как ученый Иллария понимала, что превращение мужа необратимо. После Большого Взрыва, который странным образом повлиял на геном мужчин, до сорока в здравом уме и с нормальной внешностью доживали немногие представители сильного пола. И, увы, повлиять на это никто из исследователей не смог. Даже Всемирный эксперимент не дал никаких результатов. Специальные витамины слегка тормозили преображение, но сам процесс надолго не сдерживали.

Именно потому каждому видоизменённому мужчине полагалась новая молодая жена. Или несколько таковых, разумеется, последовательно меняющихся. Всё это делалось для качественного и благополучного дожития, которое длилось от силы ещё лет сорок-пятьдесят. Как-никак, а носители хромосом XY являлись гражданами государства! А некоторые после преобразования даже продолжали трудиться, внося свой вклад в восстановление экономики.

Ну, а к сорока годам все женщины освобождались от почётной обязанности бдить за представителями сильного пола и начинали наконец-то самостоятельно управлять своим бытием. Тем более что после Большого Взрыва средний срок жизни прекрасных дам увеличился до 200 лет.

— Чудес не бывает, — вздохнула Иллария после звонка врача и набрала номер своей матери, попросив её на время забрать детей к себе. Не очень-то хотелось, чтобы они видели воочию преображение отца. Пусть в их памяти он останется милым Никитой, которые вечно возит двух дочек на спине, притворяясь арабским скакуном. ИГО-ГО!

Всю следующую неделю Никита честно пил прописанные терапевтом витамины, но становилось всё хуже и хуже. Он с трудом клацал одной рукой по кнопкам клавиатуры, обувь начала нервировать, а компьютерное, ранее весьма удобное кресло стало настоящей мукой. Такое ощущение, что он сидел на какой-то пружине, что вечно впивалась в его зад.

Внезапно стали малы все брюки и рубашки, а слова превратились в неприятный гул, от которого начинала болеть голова. Благо соседи по кабинету его особо не доставали. Близился срок сдачи отчётов, так что все сосредоточились на своих задачах.

В конце оной недели Никита понял, что уже не различает чисел. И проблема совершенно не в зрении. Они просто показались ему совершенно чужими элементами. «Что это?» — хотел спросить Никита у старших коллег, но внезапно взвизгнул. Штаны на его розовом располневшем теле лопнули по швам, а с рубашки градом посыпались пуговицы.

В кабинете вдруг сработала сигнализация, а через пару минут вбежали молодые крепкие охранницы. Степан Викторович и Семёныч бочком отошли к окну. Вмешиваться в это дело они явно не собирались. Но изумление на их лицах было неподдельным.

— Полнейшее преобразование! — закричала одна из охранниц кому-то по рации. — Вызывайте бригаду ликвидации и родных!

— Вот же, — пробасил шокированный Семёныч. Степан Викторович только тихонько всхлипнул: «Не дотянул до сорокета». Всё же этот возраст по большей части гарантировал частичное превращение с оставшейся трудоспособностью и возможностью получения новой молодой жены для качественного и благополучного дожития, чем многие мужчины, несомненно, гордились. А как же иначе! Государство любит их!

Приехавшая Иллария обнаружила в небольшом кабинете двух шокированных полухряков, один из которых вечно потряхивал своими свиными ушами и клацал копытами по старенькому ламинату, а также бригаду ликвидации и своего Никиту. Впрочем, узнать мужа можно было только по синим глазами и татуировке в виде журавля на спине. В остальном боров ничем не отличался от себе подобных.

— Вы жена? — спросила начальница бригады.

— Почти бывшая жена, — сказала Иллария, стараясь сдержать слёзы.

— Поздравляю вас! Подпишите вот тут! И вот тут, — начальница бригады протянула женщине пять листов А4. — А с последним сходите в мэрию, там дадут субсидию, всё-таки полнейшее преобразование, великая редкость...

— Что с ним будет? — Иллария не могла не задать этот вопрос.

— Отвезут на ферму, а там видно будет. Либо сгодится на развод, либо... В общем, там проверят.

— Но у нас же нет никого на развод! Не получается! — воскликнула Иллария, памятуя о последних новостях их лаборатории сельского хозяйства. Там только и говорили о невозможности воссоздания племенного поголовья свиней. Потому что получить самку из самца не представлялось возможным, а самцы, ставшие в новом мире экзотикой, совершенно ни на что не годились.

— Не теряем надежды! — подбодрила бригадирша и вместе со своими ликвидаторшами повела борова Никиту вон из небольшого кабинета.

— Мои соболезнования, — пробасил Семёныч, крутанув хвостом.

— А вы ничего такая, — оценил Степан Викторович, — несмотря на то, что скоро сорокет...

— Да пошли вы! Свиньи! — крикнула Иллария и побежала на свежий воздух. Всё это время в голове, в тесных закоулках мыслей бились слова самого первого президента Российского Периметра: «Не бойтесь! Развод отныне — не стыдно! Развод отныне — ваше незабвенное право благоустроить свою жизнь после сорока, сёстры!»

— После сорока... Я подумаю об этом после сорока, — пробормотала Иллария и заплакала. Но внезапно начавшийся весенний ливень смыл все её горькие слезы.