Сотворённые

I

Издревле человеку был близок мистицизм. Голод, эпидемии, войны, погодные катаклизмы - во всём при должном желании возможно было найти крупицы потустороннего, необъяснимого, следы божественной длани, равно как и шрамы от дьявольских происков. Но оставалось в этом мире место и скептикам. И чем больше оборотов совершал маховик прогресса, тем значительней становилась их часть. Тех, кто был иммунен к вирусу невежества, устойчив к страху перед неизведанным.

Четверо молодых людей, пробирающихся сквозь хаотичные ряды хвойных многовековых гигантов, с азартом покрывали метр за метром, несмотря на усталость, на жажду. Жажда знаний была для них первостепенной. Обезвоживание - вторично, вернее - пока ещё не так критично. Солнце уже клонилось к закату, а до обозначенного места стоянки оставалось ещё несколько километров.

— Была у меня знакомая одна... Вернее, как была, есть, в принципе. Хорошая девчонка, но стра-анная-я-я... Учились вместе. Никак не мог понять, как можно цитировать Дарвина, с остервенением биться за теорию первичного бульона, но при этом рассказывать сказки про демона, что сидит в основании вулкана и время от времени плюётся огнём? - разбавил затянувшееся молчание один из членов бредущей по лесу группы.

— Вот вернёмся, Стёп, увидишь её - расскажешь как раз, встречал ли ты там демона какого. Если, конечно, дойдёт до этого и нас не сожрут волки.

«Ву-у-у-у...» - еле сдерживая смех, завыли ребята.

— Да ну вас, - отмахнулся с улыбкой от друзей пожалевший было уже о раскрытом рте Степан. - Но знаешь, что самое интересное, Миш?

— Ну, - выдохнув, протянул усталый «вожак», ведущий болтливую стаю вперёд.

— А ведь мне кажется, что она и правда так считает.

— Не, ну серьёзно, какие демоны, - влилась в дискуссию представительница прекрасной части команды. - Вроде люди с образованием. Геологи. Ну какие демоны? Все же знают. Магма там. Ма-гма.

— Вот и я об этом, Кать, - ответил Степан, остановившись на мгновение перевести дух. - Восьмой десяток уже пошёл. Двадцатый век. А люди всё в потустороннее верят, в высшие силы. Смешные.

— А ты, Саныч, никогда о чертовщине не задумывался? - спросила Катя, шутливо прибавляя важности их негласному командиру.

— Я-то? Очень смешно. Вот увижу черта рогатого - вернёмся к этому разговору, а пока...

— Эй! Что это? Слышите? - одёрнул друзей четвёртый встревоженный голос.

Миша замер, вскинув руку, жестом притормозив остальных:

— Ти-и-ихо.

— Волки? - сдавливая рот ладонью, процедила Катя.

— Тсс! - отсёк Миша, демонстративно приставив палец к губам.

— Миш... Может, это, ну, обратно?

— Лёва, тихо, я сказал! - ещё более грозно срезал Миша прорастающие ростки паники в «четвёртом». Сейчас он требовал полного подчинения. То был уже не Миша. Михаил Александрович заступил на дежурство.

Сумерки поглотили лесную обитель, а вместе с ней и затерявшихся в ней путников. Образ первопричины внезапных шорохов надёжно скрывал тающий свет умирающего солнца и размашистые еловые лапы.

— Стёп, ружьё, - процедил Михаил Александрович.

Степан кивнул и медленно стянул висящую на плече старую трёхлинейку вслед за Мишей, вскинув её дрожащими руками в направлении источника звука. Лев сжал рукоять висящего на поясе ножа, Катя - угрожающе трясла половником в готовности отмерить порцию борща голодной волчьей стае.

Из-за дерева настороженно выглянул крохотный силуэт, с опаской таращась на четырёх пришлых. То был явно не волк, отчего у Кати отлегло на душе и дрожь в ногах несколько унялась.

— Кто ты? - выкрикнул Миша, не упуская стоявшую около дерева фигуру из прицела.

— А вы? - детским голосом спросила в ответ та.

— Ребёнок? - удивлённым шёпотом выпало из уст Степана. - Да это ж ребёнок!

Фигура резко скрылась за зеленью сумеречного елового царства.

— Стой! - Степан бросился следом.

— Стёп, ты чего творишь?! - в недоумении прокричал Миша, напоминая, прежде всего - себе, о том, что он всё же - Александрович, но контроль над происходящим стремительно уплывал из рук вместе с убегающим вглубь чащи товарищем. - Стёпа-а!

И вот уже все четверо бежали по тропе, проторенной несущейся от дерева к дереву маленькой тёмной фигурой, пока та не привела их к крохотной деревеньке на несколько домов с обросшими мхом избами, сокрытыми за высокими кронам от любопытных глаз остального мира.

Место выглядело довольно старым, но на удивление обжитым, только вот в данный момент совершенно с виду безжизненным. С растянутой между стволов бечёвки свисали рваные тряпки, многие - с въевшимися пятнами то ли брызг ягод, то ли...

— В крови... Тут всё в крови, - с ужасом заметила Катя.

Все четверо стояли как вкопанные. Лев вытащил нож, нервно сжимая рукоять потной ладонью. Преследуемая ребятами фигура прошмыгнула между окровавленных гирлянд и скрылась за дверью одной из изб.

— И что дальше? - Степан, готовый ко всему, уже держал оружие на изготовку.

— Осмотримся. Поговорим с мальцом. Доберёмся до наших, - нарочито спокойно проговорил Миша.

— К чёрту мальца! Уходить надо!

— Лёва...

— Что «Лёва»?! Я не хочу знать, что случилось с владельцами этих вещей. И ночевать тут тоже не хочу!

— Мы - советские люди, Лев. Мы просто узнаем, нужна ли ребёнку помощь и где...

Трель россыпи маленьких колокольчиков пустилась по импровизированной телефонной линии, протянутой от дома к дому, уходящей меж деревьев в недра леса. Обратно же сей зов обернулся воем сигнального рога.

— Саныч, думаю, Лёва прав. Пойдём, а? - мольба в голосе Кати перекликалась с неподдельной дрожью.

Из сумеречной пелены со всех сторон, поочерёдно вырываясь наружу, нарастающей волной пронёсся хруст веток и шорох приминаемой тяжёлыми шагами травы, валежника, а быть может, и чьих-то костей. Винтовки лихорадочно искали цель, но целей тех было слишком много для двух старых трёхлинеек. Одиночный выстрел громогласно сотряс воздух и рассёк небо.

— Стоять! - грозно выкрикнул Миша.

Из ветхой хибары, сокрывшей прежде за прогнившей дверью вбежавшего внутрь юнца, вышел мужчина, повелевающим жестом остановив неумолимо сужающееся кольцо вокруг вновь прибывших незваных гостей.

— Довольно! - с раздражением проговорил он. - Завалились в нашу обитель, напугали сына, гневите богов своими ружьями!

— Нам не нужны проблемы. Мы не желаем вашей общине неприятностей, - ответил Михаил.

— Разве вы способны их нам устроить? - с ухмылкой спросил мужчина.

Звенья цепи, окружившей заблудших геологов, в мгновение стали острыми, десятком натянутых стрел сойдясь на четырёх целях.

Миша молча кивнул остальным друзьям, медленно и предельно аккуратно опустив свою винтовку на землю, подняв руки.

— Что ты де... - в недоумении начала было Катя. - Что?! И ты тоже? Стёп!

— Кать, не глупи, - попытался воззвать к благоразумию девушки Михаил. - Лёва, тебя тоже касается.

Лев так и стоял, сжимая нож, в панике водя им из стороны в сторону, нервно оглядываясь вокруг. Звук треска натянутой тетивы выступал предупреждением, предостережением от необдуманных действий, но для Льва слышался в нём лишь сигнал к отчаянной безрассудности.

— Говорил же, уходить надо, говорил... А-а-а... К чёрту всё!

Пригнувшись, чудом избежав несколько пролетевших мимо стрел, Лев бросился меж деревьев, прорвавшись через цепь стоящих поодаль звеньев, растворившись в еловом тумане.

«Лёва! Дурак! Куда ты? Лёва-а-а!» - кричали вслед Льву попеременно то Степан, то Катя. Михаил же попросту осуждающе качал головой, опустив глаза вниз, тяжело дыша, не произнося более ни слова. Несколько стражей бросились за беглецом, остальные - сомкнули круг ещё сильнее, с пущим треском натянув тетиву, отобрав сложенные на землю винтовки.

— Этого - ко мне, - указав на Михаила, распорядился стоящий около избы мужчина, важный вид которого вкупе с беспрекословным подчинением остальных членов общины указывали на некий статус «старшего». - Остальных - в гостевую. Их время скоро наступит.

Под прицелом некогда дружественной трёхлинейки Михаила отделили от Кати со Степаном и сопроводили к раскрытой в жутком приветствии двери. По ту сторону прогнившего порога вошедшего встретила волна смрада. Михаил закашлял.

— В горле пересохло? Аль хворь какую занесли? - поинтересовался развалившийся за столом мужчина.

— Нет, просто... Это место...

— Наш дом. И я в нём - отец, а то - дети мои. Меня Афанасием звать, кстати. Старейшина Афанасий. Прошу прощения за не особо тёплый приём. Посетители у нас - явление нечастое. В диковинку, так сказать. Звери разве что забегают время от времени. Так что не серчай, - Афанасий указал гостю на стул и жестом отпустил «конвоира».

Разместившись на скрипучем и не особо удобном куске дерева, Михаил окинул взглядом комнату с её жутковатым убранством и сидящего в её центре старейшину в лохмотьях под стать своему титулу.

— Как твоё имя? Не расслышал.

— Михаил.

— Ха! Миша, значит, - воодушевлённо произнёс мужчина, хлопнув рукою по столу. - Помню, захаживал к нам Миша один. Хороший парень был. Жалко его. Но что поделать, таков порядок вещей.

— Порядок вещей? - Михаил не понимал, о чём твердил старейшина.

— Да, да, Миш! Он самый. По-ря-док. Во всём должен быть порядок. Дай волю хаосу - сметёт вмиг ко всем чертям, проглотит, не подавившись.

— Мы просто хотели узнать, нужна ли ребёнку помощь.

— Знаю, знаю, Тиша поведал, как вёл вас. Но сейчас не об этом, - Афанасий встал из-за стола, подойдя к булькающему на костре котелку, налив из него какое-то сомнительное на вид и запах варево в деревянную чарку, вернувшись после обратно и протянув щедро наполненную до краёв ёмкость Михаилу. - Вот, испей. Устал, небось, замёрз. Испей. Полегчает.

— Спасибо, но нам и правда пора идти, - отодвинув смердящее «угощение», Михаил предпринял попытку встать, столкнувшись с тяжёлой рукой Афанасия, якорем притянувшей гостя обратно к стулу.

— Ну куда, Миш? Куда спешишь? Темень на дворе. Заплутаете в хаосе ночи - ищи-свищи потом. А завтра ведь важный день.

— Пожалуйста, просто отпустите нас, мы ничего и никому про вас не...

— Не скажете? Конечно не скажете. Некому говорить. Зверьё, да деревья - вот ваши слушатели. До тех пора пока ОНИ дремлют.

— «Они»? Да о чём вы?! Сборище полоумных! - не выдержав, вскочил с места Миша, отбросив размашистым ударом чарку в стену, разлив по полу вонючую жидкость.

— Молчать! - Афанасий стукнул несколько раз по столу.

В избу вошёл конвоир, приструнив Михаила ударом приклада в область рёбер, после чего тот вновь покорно разместился на скрипучем стуле.

— Эта гора, - указывая пальцем на окно, продолжил старейшина, - не гора-то и вовсе. Тюрьма. Воют, несчастные, по ночам. Стучат из-под земли. Совсем озлобились. Норовят вырваться, пожрать всех и вся.

«Тюрьмой» той был вулкан, устрашающим титаном возвышающийся над деревней. К нему-то геологи и шли. Советская разведывательная станция в камчатской глуши на протяжении долгого времени изучала это место, но по какой-то причине ни разу не докладывала о подобных поселениях и фанатиках, облюбовавших долину. Хорошо скрывались, судя по всему, да и наткнулись бы на них заплутавшие в сумеречном лесу путники, коль не сбил бы их с пути мальчишка?

— Мы-то вам зачем? - спросил Михаил, натирая горящий от удара бок.

— Всё довольно просто, друг мой. Вот, - Афанасий расстегнул рубаху и вытащил висящий на засаленной верёвке маленький блестящий стеклянный осколок, удерживаемый кустарным коконом из криво сплетённой проволоки. - Наш оберег. Наследие Первых. Чёрный хрусталь. На случай, если вырвутся.

— Послушайте. Нет никаких демонов. Это просто вулкан. Просто нестабильный кусок камня. Как геолог, как учёный человек вас уверяю!

— Вздор! Те так же говорили. И где они сейчас? - Афанасий призадумался, почесал голову, принялся бродить взглядом по сторонам. - А ведь и правда, где они сейчас...

— Афанасий...

— Ах да, о чём это я? Так вот, Миш, любой порядок требует жертв. Агнец - единственное средство, способное унять надвигающийся хаос. Сытые боги - добрые боги. А моя цель - защищать своих детей, свой дом, уберечь их от ярости узников горы. Каждая капля крови, испущенная на землю сию священную, дарует нам время.

Михаил, слушая мужчину, продолжал попутно изучать окружение. Ветхие стены и старая утварь соседствовали с предметами куда более «свежими», среди которых были и алюминиевая фляга, и несколько карандашей, и бензиновая зажигалка с ручными механическими часами, выставленные на самом почётном месте - близ пары резных фигурок, напоминающих подобие образов языческих божков.

— Голод их крепчает, - продолжил Афанасий. - Лесных детей, что бродят тут, уже не хватает. И лишь людское подношение способно утолить нескончаемую жажду.

Михаил сжал кулаки и в злости стиснул зубы. Ствол винтовки мгновенно остудил разрастающееся пламя, упёршись между лопаток сидящего на стуле геолога.

— Не злись, Миш. Жертва сия - честь.

— Вы - безумцы! Чёртовы фанатики! - выкрикнул Михаил, плюнув в лицо Афанасию.

Очередной удар по рёбрам пресёк ропот.

— Такой же, как и тот! Упрямец! Еретик! Примите ли вы правду или нет - не важно. Судьба привела вас сюда. Судьба уже всё за вас решила.

— Нет, это ты засел тут, в своей берлоге, окружил себя кучкой таких же невежд, ищешь объяснения тому, чего не понимаешь!

Афанасий вскинул руку, остановив уже занесённый над Михаилом приклад винтовки.

— Ты примешь правду, Миш. Возможно, не сейчас, но однажды. И душа твоя, поражённая скверной неверия - очистится. А пока - отправляйся к остальным. Завтра - важный день.

Михаила вывели из избы. Затхлый смрад, наполнявший покосившуюся обитель старейшины, ненадолго сменился свежим воздухом. Шагая по узкой тропинке мимо прочих домиков, уставший геолог ощущал на себе тяжесть десятка взглядов местных, таращащихся из темноты.

«Гостевой» дом представлял собою и вовсе какой-то наспех сколоченный сарай. Отщёлкнув массивный амбарный замок, конвоир жёстким пинком затолкнул Михаила внутрь тёмной коробки, единственным источником света в которой были худые обрывки лунного сияния, прорывающегося сквозь ветви деревьев и щели меж досок, собранных в дырявую крышу.

— Без глупостей, - проговорил приведший пленника страж, после чего, уйдя, захлопнул за собою дверь.

— И что сказал этот чокнутый? - раздался, спустя несколько секунд гробовой тишины, из темноты сарая тихий голос Кати.

— Бред, - ответил Миша.

— Садись, тут посуше, вот. Рассказывай, в какую жопу мы попали, - похлопав по полу, сказал Степан.

— Они фанатики, - продолжил Михаил. - Чёртовы фанатики. Твоя подруга, Стёп, с ними бы спелась. Тоже считают, что в вулкане сидит чертовщина.

— Да уж, угораздило меня же побежать за тем сучёнком. Завёл нас прямо в лапы зверья этого. Простите, ребят, простите.

— Стёпа, возьми себя в руки, - луна доносила сквозь темноту до Михаила лишь куцые контуры сидящих рядом друзей, однако по голосу Степана, даже не видя лица его, ясно считывался весь спектр эмоций, нахлынувших на расположившегося на холодном полу, обхватив собственные колени, мужчину.

— Что теперь? - робко спросила Катя.

Что Миша, что отошедший от дел Михаил Александрович - оба задавались сейчас тем же вопросом. И чёткого ответа у них, к сожалению, не было. Глаза упорно смыкались в усталости, мысли хаотично бродили в голове. Тело настойчиво требовало передышки.

— Не знаю, Кать, не знаю... Постарайтесь поспать. Я посторожу. Потом поменяемся со Стёпой. Надо поспать. Надо поспать... - язык понемногу начинал заплетаться. Михаил припал спиной к стене сарая, старательно пытаясь бороться со сном, не закрывать глаз, дать возможность отдохнуть своим товарищам.

***

— Уберите руки! Не трогайте! Миша! Ми-иша-а!

В другой ситуации утро могло быть прекрасным.

— Кать? - еле-слышно выдавил из себя всё ещё находящийся где-то посередине на переправе между иллюзией и явью Михаил, услышавший сквозь сон истошный женский крик.

А ведь и правда, это утро могло быть прекрасным, если бы не удар прикладом, пришедший по душу последнего спящего. Миша вздрогнул, вернувшись из пленительного забытья в залитый утренним светом гостевой «дом».

Без особых церемоний всех трёх постояльцев вывели наружу. Больше всех кричал Степан, разбуженный первым:

— Только попробуй! Давай, развяжи мне руки! Давай!.. Эй, ты! Не трогай её!

Дрожь пробежала по земле.

— Быстрее! - прокричал Афанасий, вышедший из утробы своей смердящей избы. - Они ждут.

Под прицелом двух «бывших» шли геологи по узенькой тропинке. Шли молча. Даже Степан. Стройные ели, проплывающие мимо, качались на ветру, словно прощаясь.

Очередное урчание недр вибрацией отдало в стопы ведомых на заклание безропотных агнцев.

— Это же... - Михаил смотрел себе под ноги, ощущая под ними целый мир, жаждущий вырваться наружу. Мир смерти, предвестником которого стал вой тысячи голодных глоток, слившихся в резонансе.

— Да, Миш. Оно самое, - подхватила Катя.

— Ну же, вперёд! Узники ждут, - подгонял идущий следом старейшина.

— Вам нужно скорее убегать! Всем нам! Вулкан... Он ведь...

— Молчать! - Афанасий не желал слушать ересь, сочащуюся из уст погрязшего в неверии Михаила.

— Да послушайте же вы, идиоты! - разъярённо выпалил Степан. - Тут скоро не останется ничего. Слышите? Ни-че-го! Выжженная земля! Чувствуете ведь, а? Преддверие полной задницы уже стучит нам по пяткам!

— Мы дадим узникам то, что им нужно. Они успокоятся. Успокоятся. Мы дадим им то, что они хотят и нас пощадят. Снова, - словно мантру, повторял раз за разом Афанасий, ускорив шаг.

Извилистая тропа, петляющая между деревьев, казалась бесконечной. Спустя ещё несколько десятков метров, перед глазами у геологов раскинулась небольшая поляна, находящаяся в ещё пущей близости к устремлённому ввысь каменному исполину. Центр её был пронизан четырьмя церемониальными столбами, к одному из которых уже оказалось привязано чьё-то обмякшее тело.

Вой ненасытных узников преисподней вновь пробежал по округе, отдавая смертельным холодком в сердца всех собравшихся.

— Пап, может правы чужаки эти, а? - испуганно произнёс мальчишка.

— Речи их полны ереси, сын! - старейшине с трудом удавалось сдерживать гнев и не сорваться на Тихона. - Нет в них веры. А что завещали Первые, оставляя нам свой дар?

— Верить, - замявшись, ответил мальчик. - И спасёт тогда нас хрусталь чёрный, когда настанет время праведного гнева их.

— Поэтому даже если сегодняшний день - тот самый день, мы всё равно спасёмся, слышишь? Мы дадим им то, что они жаждут, а если этого окажется мало... - Афанасий молча постучал пальцем по висящему на груди сына оберегу.

Тихон покорно кивнул, после чего колонна двинулась дальше.

Подойдя ещё ближе к вогнанным в землю столбам, Катя закричала:

— Лёва!

В прикованном к голгофе теле ещё тлела искра жизни. Лев хрипел, твердя что-то невнятное, с перебитыми коленями и торчащей из бедра стрелой.

Дрожь, на этот раз куда более сильная, пронеслась по поляне, пошатнув вбитые в землю «колы».

Михаил почувствовал, как связанных за спиною рук коснулась чья-то робкая ладонь, вложив, зажав пальцами, какую-то вещицу.

— Может, и вас спасёт, - прошептал сзади Тихон, так же незаметно отойдя в сторону, чтобы не попасться в поле зрения отвлёкшихся на очередную «встряску» соплеменников.

Собравшиеся на кровавое представление зрители поглядывали по сторонам и друг на друга. С каждым очередным «вздохом» обитателей горы паника в сердцах жителей деревушки неуклонно набирала силу. Пока одни спешно вязали путы на руках приставленных к столбам пленников, другие - о чём-то шептались.

Старейшина почтительно извлёк из поднесённого ему ассистентом свёртка безупречно играющий на солнце старинный нож. Изысканность исполнения и инкрустация россыпью драгоценной пыли отдавали чуждостью этому месту и явной церемониальной принадлежностью. Что за несчастный вынужден был отдать свою жизнь в обмен на это произведение ритуального искусства - останется загадкой. Мир его праху.

— Примите дар наш, узники! Оградите от гнева паству свою верную. Да смилуется над нами Обитель огненная, да утихнет ярость её, да пресытится земля священная жертвой сей!

Пока Афанасий растекался в своих бредовых речах и мыслях, Михаил аккуратно вытащил спрятанный между пальцев оставленный Тихоном предмет. Фокусу тому Мишин отец научил сына давно. Даже учитель иногда не мог найти сокрытую в руках ученика игральную карту. Тогда это казалось детским баловством, но кто бы знал, что однажды это баловство спасёт чью-то жизнь. Да, ученик из Михаила был хороший. Приковывавший его к столбу страж не разглядел в руках, заведённых за спину, ничего кроме, собственно, самих рук пленника, стянутых верёвкой. «Спасибо, пап». Пальцы быстро «осмотрели» вещицу. «Точно не игральная карта». По ощущениям - маленький угловатый стеклянный кусочек, гладкий на ощупь, одна из граней которого многообещающе впивалась в кожу.

Лезвие сжимаемого Афанасием ножа пронзило тело Льва, словно кусок подтаявшего масла. Несколько раз. И каждый удар сопровождался неприятным глухим звуком, кашлем висящей на столбе жертвы, струйками крови, стекающими со рта и падающими густыми каплями на землю. После пятой итерации старейшина извлёк клинок из хрипящего в агонии тела, с надеждой наблюдая за горой.

— Твари! - закричала Катя сквозь слёзы. - Чтоб вы сдохли! Все вы!

— Лёва!.. Ублюдки! - подхватывал Степан.

«Давай! Дава-а-ай же, ну!» - кричал безмолвно Миша, пытаясь разрезать верёвку стеклянным осколком.

«Ублюдки» же те с замиранием сердца смотрели на свисающего со столба Льва, испускающего последние крупицы духа, и прислушивались к крикам подземных узников. Довольны ли они? Добрее ли они стали? Сжалятся ли они над ублюдками?

Но населяющие Обитель огненную сущности оставались непреклонны. Набирающая силу дрожь прошлась по округе очередной волной. На сей раз - куда более яростной, оставив после себя на земле варикозную сеть из трещин и провалов. Основание играло под ногами, будто на подвесах. Ублюдки дрожали, сомневались, боялись.

— Загнанный шакал - лишь преддверие пиршества. Не бойтесь, дети мои! Сытость наступит, - уверял остальных старейшина.

Узники не переставали стучать из-под земли приборами по жертвенному столу. Настойчиво требовали они следующего блюда. Стёпа был следующим.

— Думаешь, спасётесь? Слышишь эти звуки, фанатичный ты кусок тупорылого говна? - с презрительной ухмылкой спросил Степан. - Конец вам всем. Конец... Бежать надо было, дураки, но теперь - поздно.

Афанасий не пытался спорить, оградил уши свои от гнилой ереси пришлых, вогнал нож меж рёбер следующего «блюда», с упоением наслаждаясь звуками уходящей жизни, срывающимися со Стёпиного рта.

— Ненавижу, НЕНАВИЖУ! - сквозь слёзы истерично кричала Катя. - Будьте вы все прокляты!

Времени оставалось всё меньше. Острый осколок в руках Михаила неумолимо прогрызал путь к свободе.

— Пап, пойдём! Оставь их! Надо уходить! - упрашивал старейшину Тихон, подбежав и одёрнув того за подол рубахи.

— Нет, нет, сын, всё в порядке. Скоро всё закончится. Скоро мы пойдём домой. Не бойся. Опасности нет.

— Домой? Нет, не-е-ет... Дом ваш пожрёт лава, а пепел затянет небо. И молитесь тому, в кого вы там верите, чтобы смерть ваша была быстрой. А она, скажу вам по секрету, ублюдки вы вонючие, будет неспешной. И я буду гореть вместе с вами, но смаковать каждый вопль, испущенный вашими гнилыми ртами! - гнев в сердце Кати разрастался соразмерно вибрациям под ногами.

— Песни твои, птичка моя - громкие, но совершенно пустые, - Афанасий подошёл поближе к девушке и провёл окровавленным лезвием по её щеке, стремясь свести на нет изрядно поднадоевший ему ропот тех, участь чья - роль пищи на обеденном столе ненасытных обитателей Горы.

— Давай меня! Давай я буду следующим, - перевёл внимание на себя Михаил.

Афанасий удивлённо уставился на него, с улыбкой спросив:

— Обрекаешь этот ядовитый цветок на созерцание ещё одной смерти? Не лучше ли самому принять бремя последнего?

— Прошу...

Катя в недоумении смотрела на Мишу. Он же осторожно дёрнул руками, показав ей срезанную верёвку.

— Тот, с твоим именем, что находился здесь до тебя, - продолжил Афанасий, встав напротив Михаила, - не был столь самоотвержен. Ушёл последним. Сидели, наивные, в лесу в своей железной берлоге. Прятались от неизбежности. Случайно наткнулись на них. Судьба нас выручила. Опять. Как и с вами...

— Пап! - вновь одёрнул старейшину Тихон. - Идём! Пожалуйста.

— Я же сказал! - оттолкнул со злостью сына Афанасий. - Терпение, мальчик мой.

— Гора, пап! Гора ревёт!

Фыркнув, озлобленный отец снова перевёл взгляд на Михаила:

— Доволен? Ты, все вы... Хотите заразить скверной неверия души моих детей? Затянуть во тьму?! Не позволю...

Афанасий поднёс нож к горлу геолога, но и тот лишь ждал удобного момента для решающего рывка.

С очередным рокотом горы Михаил резко схватил старейшину за руку, удерживающую клинок, и провёл сжатым в ладони осколком по горлу опешившего мужчины. Кровь хлынула по шее охотника, в мгновение ставшего жертвой. Руки его принялись судорожно сжимать рассечённую плоть.

— Папа! - прокричал Тихон

Михаил поднял выпавший на землю нож, без грамма сомнений и с неподдельным удовольствием вогнав его в тело старейшины, припавшего коленями к окроплённой кровью траве. Затем - ещё раз. И ещё. И ещё...

— Миша! Вулкан! Скорее!

Истошные возгласы девушки заглушил рычащий на горизонте исполин. Жерло его разверзлось огненной бездной, с грохотом изрыгнувшей к небесам огромную чёрную тучу. Оставив Афанасия доживать свой недолгий век в предсмертных конвульсиях рядом с рыдающим над ним сыном, Михаил пришёл в чувства, подбежал к Кате, срезал удерживающие её путы.

Непроглядное пепельное покрывало расползалось по округе. Жители деревни в отчаянии разбегались кто куда. Стремительно стекающие по склону горы потоки лавы также не сулили ничего хорошего. Звери, птицы - все чуяли недоброе, ощущали бегущую по пятам смерть.

— Стёп, мы тебя вытащим, - утешала исколотого товарища Катя, пока Михаил принялся расправляться с очередной верёвкой.

— Нет, уходите. Пожалуйста... Может, ещё спасётесь. Прошу... - твердил Степан сквозь кровавый кашель.

Катя видела в глазах Миши молчаливое принятие, оттого заплакала ещё сильнее.

— Стёпа... Стёп... Чёрт...

— До скорого, друг. Ты там отдохни за нас как следует... - Михаил коснулся плеча Степана, глядящего вдаль, на гору и несущийся навстречу раскалённый вал.

— Гости, кости, я вижу их. Вижу их всех. Я вижу ЕГО. Вот же он, шагает к нам. Разве вы не видите? Не врала, выходит, чертовка...

Ноги понесли Катю с Мишей прочь обратно в лес, к извилистой тропинке, ведущей обратно к деревне, оставив позади бредящего в предсмертной горячке Стёпу и безжизненного Льва.

Горе-геологи, продирающиеся вдоль еле-заметной вытоптанной артерии сквозь плотные еловые ряды, старались не оборачиваться назад, не слышать крики людей, попавших в лапы утреннего гнева огненной Обители, не думать о друзьях, сгинувших на той злосчастной поляне.

— Ещё немного. Кажется, в том домике мы...

Между деревьев эхом пронёсся звук выстрела. Катя остановилась, умолкнув на полуслове. Миша обернулся, увидев на груди девушки небольшую багровую точку с сочащейся из неё кровью.

Позади стоял Тихон с оттиском гнева на лице и старой трёхлинейкой в руках. Убийца его отца замер в пятидесяти метрах, рядом с упавшей на землю Катей, смотрел в пропитанные гневом мальчишеские глаза в ожидании дальнейших действий оного.

Сын старейшины, не говоря ни слова, бросил винтовку, упав в слезах на колени.

— Давай, Кать, я помогу. Надо идти, - тихо произнёс Михаил, без резких движений подхватив распластавшуюся по земле Екатерину.

— Саныч... Спасибо.

Молча кивнув, Миша потянул Катю дальше по тропе. Тихон же так и остался, сгорбившись, стоять на коленях, бросив сперва взгляд на удаляющихся от него пришлых, затем - на лежащее рядом оружие.

Ещё один выстрел сотряс воздух.

Раскалённое облако пепла смертельным аперитивом расплывалось по лесу, уничтожая всё живое, оставляя несущемуся следом пылающему потоку роль беспринципного уборщика, без разбору кремирующего всё на своём пути.

Миша бежал, как мог, таща за собою побледневшую Катю. Смерть преследовала их. С разных сторон доносились обрывки агонии животных и людей. Деревья в немом бессилии трещали заживо горящими ветками.

И эти голоса... Казалось, было в том наборе звуков ещё что-то. Неведомое и страшное. Вырвавшееся из недр вулкана.

Преследуемый огнём и пеплом, понимая, что конец близок, Михаил из последних сил затащил обессиленную Катю в гостевой «дом».

— Прости меня. Подвёл я вас.

— Брось, Саныч... Мы все виноваты...

Михаил достал из кармана кусочек спасшего его обсидиана, сжал в руках и многозначительно выдохнул, сидя рядом с Катей, опёршись о стену, прислушиваясь к надвигающейся смерти. А смерть та выкашивала жизнь с неимоверной скоростью, оставляя после себя лишь выжженную землю, застывшие в ужасных позах угольки, да снующие над пепелищем тени. Обволакивала она всё на своём пути. И домик тот, сокрывший в себе пару бегущих от смерти душ, не стал исключением, растворившись в конечном счёте во мгле проглотившего его пепельного смога.

II

Время - лечит, быть может - притупляет. Притупляет боль, страхи, смазывает чёткость воспоминаний, переставляет местами компоненты ментальной мозаики. Исправляет. Успокаивает. Беспощадно срезает лишнее. Но было и ещё кое-что в этом мире, способное унять душевную тяжесть.

Сидя за стойкой, выпив рюмку ядрёной фирменной мешанины - продукта гордости местного бармена - Арсений почувствовал расползающуюся по груди приятную теплоту. Мало что ещё могло подавить хроническую тревогу внутри разменявшего четвёртый десяток завсегдатая скромного островка доступной радости в океане многоэтажной бетонной безнадёги.

— Не против? - спросил появившийся из темноты зала незнакомец, подсевший к Арсению.

— Нисколько.

— Что пьёте?

— Эм... Дружище, я не...

Незнакомец засмеялся.

— Да нет, впервые тут просто. Вы же, судя по всему, знакомы с местным ассортиментом?

Арсений смутился, ощупав свисающие из-под глаз мешки.

— Усталость, - хмуро ответил он.

— Да уж, эта жизнь кого угодно вымотает, - незнакомец облокотился на столешницу, рассматривая выставленные на полках бутылки. - Так что посоветуете?

— Фирменный. Неплохо мешают. Добавляет красок.

— Отлично. Будьте добры... - обратился к бармену жаждущий выпить, вскинув руку. - И повторите моему новому другу, пожалуйста.

Подсвеченная софитами стойка ярким островком выделялась в полутьме остального помещения, вдоль стен которого ровными рядами расположились столики, за коими тоже глушили печаль прочие посетители. У каждого была своя боль. Своя причина. От радости сюда не захаживали, но обретали её здесь.

— Мне кажется, я вас прежде видел, - приговорив свою порцию фирменного, внимательно разглядывая Арсения, констатировал незнакомец.

— Хм... Если вы и в прошлый раз угощали меня выпивкой, то я бы запомнил.

— Ну, раз так - плевать, давайте по новой. Николай. Можно просто «Коля».

Арсений охотно пожал протянутую к нему в приветствии руку:

— Арсений. Пара рюмок и «Сеня» не заставит себя ждать.

— Значит, теперь-то точно запомните, - улыбнулся Николай, после чего очередным жестом подал сигнал бармену. - Приятно познакомиться.

— Угу.

— Может - за стол? Ночь обещает быть долгой. Скоротать её за интересной беседой в компании хорошего человека - не лучший ли вариант? - поинтересовался Коля, пока грузный мужчина за стойкой наполнял стаканы.

— Нет! - резко ответил Арсений.

— Ладно, ладно, вы чего? Хорошо, давайте останемся тут.

Завсегдатай бара нервно осушил очередную рюмку. Руки его тряслись, но понемногу тепло вновь обволокло тело изнутри, расслабив мышцы, притупив внезапно проснувшийся в глубине страх.

— Простите, - виновато произнёс взволнованный мужчина. - Тут спокойнее. Тут светлее. Всегда тут сижу.

— Темноты что ли боитесь? Да ладно! Что там может быть? - еле сдерживая иронию в интонации, спросил Николай.

Арсений пробежался взглядом по столикам, стоящим в темноте, по источникам весёлых голосов, бурно обсуждающих что-то в тех краях. Видимой опасности не было, всё - как всегда, но рука инстинктивно сжала висящую на шее подвеску.

— Вот, - Николай подтолкнул к своему новому знакомому очередную стопку. - Лучший талисман от любой чертовщины.

С новой волной тепла по нутру Сеня очнулся ото «сна». Хмурый Арсений ушёл на второй план. Но рука по-прежнему сжимала маленький чёрный кусочек то ли стекла, то ли камня. Блестящего и острого, обрамлённого грубой железной оправой.

— Суеверие - бич двадцать первого века, как по мне, - бросив взгляд на подвеску, заметил Николай.

— У меня она с детства. Обсидиан. Отец подарил. От деда. С темнотой у меня давняя вражда. Даже не столько с ней, сколько с тем, что она скрывает.

— А ну-ка поподробнее...

Арсений задумался. Рябь, пробежавшая по поверхности источника тепла в сжимаемой рукою рюмке, разворошила похороненные прежде под толстым слоем пыли воспоминания.

— Мне было шесть. Дом тот был огромен. Родители были счастливы. Новое место, новые возможности. Нам всем казалось, что теперь-то жизнь наладится. Вернее, маме с папой казалось. Что я мог понимать в шесть лет? - очередная стопка отправила порцию тепла внутрь. - Всё было бы прекрасно, если бы не ОН...

— Кто?

— Старик, что жил напротив, через дорогу, в своей облупленной хибаре, в окружении пустующих домов, выставленных на продажу. Вечно таращился на нашу сторону. Высматривал что-то. Я помню его лицо. До сих пор помню.

— Сень, слушайте, если не хотите...

— Нет, ничего, - Арсений задумчиво крутил в руках пустую рюмку, всматриваясь в её грани и плещущиеся на дне кропали фирменного. - Вот ты, Коль... Ничего, что на «ты»? Разве никогда не боялся тьмы? Никогда не видел в ней ничего такого, чего там быть не должно?

— Честно? Не случалось.

— Везёт... Я вот до сих пор его вижу.

— Старика?

— Старика... Мерзкий сморщенный карлик. А ведь я говорил им, что что-то не так. Говорил. «Сынок, твоим фантазиям позавидовал бы любой писатель», - твердили они. Хм... Скрывали за шутками этими свои собственные страхи, свои насущные проблемы. Дом был огромен. Мы были счастливы. Казалось, что были. А старик тот каждый вечер выходил на крыльцо, стоял там часами неподвижно до глубокой ночи, высматривал что-то в наших окнах, в окнах соседей. И изо дня в день мурашки бегали по коже с наступлением темноты, холодом отдавал его отвратительный взгляд, а родители всё твердили мне: «Не придумывай». А я видел его. Чувствовал на себе каждый вечер ту пару рыщущих в потёмках глаз. Даже когда спал. И лишь дочка соседская, ровесница моя, Аня, верила мне. Мы дружили с ней и много времени проводили вместе. Вместе было не так страшно. Аня...

— Слушай, у меня тоже был один такой знакомый, - осушив вслед за Арсением ещё одну рюмку, подхватил Николай. - Страшный до жути. Ну как страшный. На вид - да, а в душе - тот ещё добряк. Детвора соседская обходила его за километр. Боюсь даже представить, каких ярлыков ему в то время понавешали.

— Поверь, то был настоящий монстр.

— Сень, монстры - у нас в головах. Наши маленькие таракашки, раздутые воображением до непомерных масштабов. Ну старик, и что? Ну жил в хибаре своей. Ну ладно, стоял вечерами напролёт на крыльце и считал звёзды. Они все странные. Нашли же медики этому объяснение уже - «прогрессирующая диффузная атрофия структур головного мозга» или как там оно называется? К седьмому десятку, к примеру, многим и вовсе крышу напрочь сносит.

— Нет, Коль. Монстр. Самый натуральный. И звёзды его не интересовали. Он был не причиной. Он был следствием. Следствием того неспокойного времени, хоть и обёртка нашей жизни была яркой и многообещающей. По факту же все тогда от чего-то бежали, искали лучшей доли, были увлечены сиюминутными делами и бытовыми проблемами, не замечали того, что творилось у них под боком, пока беда не постучится в их дом. Равно как и, собственно, сейчас. Время идёт, но толком-то ничего и не меняется. Люди всё те же. А злость их и страхи - пища для тех сущностей, как та старая тварь, что вечно скрывалась в тени крыльца своего покосившегося дома напротив.

— И сколько вы там прожили?

— Слишком долго, - слеза прокатилась по щеке Арсения. - Родители Ани, как и мои, убеждали её в обратном. Что монстров нет. Что мы с ней - фантазёры. Уверяли, что месяц-другой и старик уедет, как и его соседи, побросавшие дома. Только они никогда не задумывались над причиной, по которой те «гнёзда» опустели. Мы же с Аней знали, вернее - догадывались. От дома через дорогу прям веяло смертью, Коль. Ужасающее чувство. Каждый раз, проходя мимо, я ускорял шаг, быстрее пытался забежать к себе и закрыть дверь на все возможные щеколды. В какой-то момент мне начало казаться, что и дневной свет скоро перестанет быть для старика преградой. Как сейчас помню...

Арсений замолчал, оглянулся по сторонам, сообщил бармену о своих намерениях, выпил, после чего - продолжил.

— Родители были на работе. Как всегда. Предоставлен сам себе. Погода - пасмурная. Неспокойно как-то. Хотел зайти к Ане, но вышла её мать. Заплаканная. Сказала, чтобы уходил. Не переставая рыдать, закрыла дверь. Обернувшись, я увидел ЕГО. Так же, как и прежде, на своём крыльце стоял. Улыбался, - дрожащая рука погружённого в тревожные воспоминания Арсения теребила подвеску, висящую на шее. - Остаток дня прошёл в тумане. Я заперся в своей комнате. Никуда не выходил. Плакал, как и Анина мать. Слышал после за окном полицейские сирены. Выглянув, увидел дядю Пашу, всегда прежде доброго, а тут - дико кричащего, набросившегося на старика. Он с яростью сдавливал его шею, пока тот кряхтел и смеялся. Дядю Пашу с трудом оттащили. Старую тварь ту вживую я больше не видел. Родители Ани вскоре уехали, оставив дом. Фото же её так и висело, пришпиленное к столбу, рядом с другими, напоминая о том дне.

— Жуть, конечно. Как таких мразей вообще земля носит, - возмущённо произнёс Николай. - И что вы после этого, тоже уехали?

— Папа хотел. Мама была против. Считала, что проблема решена, беспокоиться не о чем. Кричала, что новый переезд - деньги на ветер. Что дома те пустые заселят другие, хорошие семьи, а про день, когда пропала Аня, мы все благополучно забудем и продолжим жить дальше. В своём большом доме. Своей счастливой семьёй.

— Но...

— Не случилось. Родители всё чаще ругались. Папа уехал. Приезжал на выходные. Уверял, что вот-вот всё наладится, что мы снова будем вместе, как раньше. В новом доме. Там, где призраки прошлого нас не достанут. А я ждал. Всегда ждал. Надеялся, что в очередную из суббот папа откроет дверь, войдёт и скажет: «Ну что, чего застыли? Собирайте вещи». Так и проносилось время. В ожидании изменений. Папа строил новый дом. Мама пыталась не потерять старую работу. Я - возводил стену. Между собой и темнотой. Каждый раз, выключая свет, я видел того старика. Его мерзкую улыбку за окном из глубины жуткой террасы того проеденного короедами дома. Но старик был лишь началом. Катализатором. И сколько ещё ходило и ходит по миру таких как он - кто знает?

— А с девочкой той соседской, Аней, что в итоге? Нашли?

— Насколько знаю - нет. Ни живую, ни мёртвую. Ни её, ни других. Может, оно и к лучшему. Нет тела - значит, ребёнок жив. Кто бы что ни говорил. Убедить в обратном родителя не выйдет.

Арсений медленно встал из-за стойки:

— Я на минутку.

Фирменный уже начинал проситься наружу. Да и размять ноги было не лишним. Николай понимающе кивнул, оставшись в компании бармена.

Путь от освещённого островка безопасности до туалета пролегал по тускло подсвеченному проходу, мимо сокрытых в темноте столиков и сидящих за ними безликих фигур. Поглаживая подвеску, Арсений вступил в сумрак.

Продвигаясь вперёд, ощущал он на себе взгляды гостей, чьи головы поворачивались вслед за ним. Оживлённые обсуждения - утихали. Внимание всех было приковано к идущему. Делая вид, будто бы ничего не происходит, предмет всеобщего интереса скрылся за дверью уборной, выдохнув, не выпуская из руки обсидиановый осколок.

Выкрутив кран, Арсений зачерпнул ладонями воды, умылся, протёр глаза и врезал себе несколько раз по щекам.

«Соберись, ну!»

Выстроенная в детстве стена, ограждающая от тьмы, всё ещё была крепка. Даже крепче, чем прежде. Ядрёное пойло, плещущееся внутри, умело подмазывало трещины, возводило новые рубежи обороны. Спустив излишки, прогнав из головы ненужные мысли и образы, Арсений вернулся обратно к Николаю.

— Как себя чувствуешь? Всё в порядке?

— Всё в норме. Так, накатывает порой. Всё же лучше, чем раньше.

— Не думал, может, психолог бы какой помог?

— Вряд ли. Тогда, в детстве - может быть. Сейчас - не уверен.

— Ну... Ты... Это... Подумай. Есть у меня парочка знакомых. Могут помочь. Хорошие мозгоправы. Опять же, в голове ведь всё. И из головы всё тянется.

— Может, ты и прав. Спасибо. Оно ведь как снежный ком, понимаешь? Нарастало постепенно. Год за годом. Сперва - старик, пропажа Ани, затем - развод родителей. До меня никому не было дела. А темнота сгущалась. Стена трещала. Пытался скрывать это, держать в себе, но становилось только хуже.

— Насколько хуже? - с настороженностью спросил Николай.

Арсений задёрнул рукав, под которым зиял шрам, напоминающий пропаханные чьими-то когтями борозды.

— В тот день они были очень злые. Из-за папиного подарка, полагаю. Но, как говорила всем мама, я сам виноват. Был неаккуратен. Детям нельзя играть с ножницами. А я ведь просто сидел на кровати в свете своего друга - маленькой лампы, дежурившей на тумбочке. Подарок лежал на столе. То было последним, что папа оставил в память о себе.

— Перед тем, как уехал?

— Перед тем, как погиб...

— Прости, я...

— Ничего. Много лет прошло. Не так больно. Хоть и есть в этом моя вина.

«Брось. Погода была плохая...»

— Что ты сказал? - вздрогнув, спросил Арсений.

— Что именно? - удивлённо ответил Николай.

— Эм... Да так, ничего.

— Сень, может ну их, воспоминания эти? Зачем жить прошлым, а?

Арсений же будто бы не слышал Николая, закопавшись в себя, зацепившись за ниточку, постепенно разматывая болезненный клубок.

— Решили съездить в горы. Снова рассказывал про новый дом. Обещал в скором времени забрать нас с мамой...

— Отец?

— ...Папа. Единственный, кто поверил. Мать же вечно твердила, что виной всему моё богатое воображение. А я ИХ видел. Ви-и-идел. Постоянно. И не только во тьме. Везде. Даже в папиных глазах. Словно и он тоже когда-то видел их, - Арсений снял с шеи подвеску, намотав на руку, всматриваясь в зажатый меж железной оправы, свисающий с потёртого шнурка небольшой кусочек обсидиана. - Я плохо помнил своего деда, но отец изредка рассказывал мне о нём. Деда Миша. Своеобразный был человек. Типичная жертва коммунистического пресса. «Труд на благо Родины» и всё в таком духе. Геолог. Важная ячейка общества. Человек науки. Закоренелый атеист. Даже он сломался, вернувшись с Камчатки, потеряв там всё, привезя лишь это... Чудом выжил. Не знаю даже, как. Из погреба какого-то под сараем вытащили. А там ведь всё выжгло. Дотла. Счастливчик, не иначе... Как вернулся - срывался на семье. Винил себя. Бил папу. Намеревался вернуться обратно. Говорил, что вулкан зовёт, что узники шепчут. Друзья ждут.

— И что с ним стало?

— Повесился. Ушёл к своим. Как и хотел. Даже записки не оставил. Только подвеску на столе. Бросил папу с бабушкой. Так ведь легче, да?

— Чушь, Сень, чушь. Эгоизм в чистом виде.

— Да, именно он. Поэтому папа не любил вспоминать о том времени. Редко рассказывал. Но подвеску хранил. Из того похода. Говорил, если бы не она, если бы не камень, что в ней был - распрощался бы дед с душой намного раньше. И только спустя время эти слова обрели для меня смысл. Стена. Вот, что это было. Перегородка в голове, висящая на шее, удерживающая внутренние страхи, внушающая чувство безопасности. «Вот, сынок, это сдержит их на время, пока не переедем», - сказал мне папа в тот день. Указал на маленькую коробочку, лежащую под пледом на заднем сидении машины. Только он не догадывался, насколько глубоко во мне сидела уже та дрянь. Домом дело не ограничивалось. И переезд, к сожалению, ситуацию бы вряд ли исправил. Они были всюду, - Арсений вновь задумался, ударившись ещё глубже в прошлое, нервно постукивая пустой рюмкой по столу. - Тук-тук... Дождь был сильный. Капли стучали по стеклу. Тук-тук... Я сидел сзади, рассматривал пролетающие мимо деревья. Отец ехал аккуратно, неспеша, вёз нас по горному серпантину. Тук-тук... Интересно было, что там в коробке под пледом... На секунду я поднял глаза. Посмотрел вперёд, на дорогу. Под плотным ливнем увидел я фигуру, выбежавшую перед машиной. Тук-тук... Окрикнул отца. «Папа, там человек! Папа! Осторожно!» - орал я. Отец обернулся ко мне. Всего лишь секунда. Тук-тук... Поворот был крутой. Папа не справился. Вылетели с трассы. Врезались в дерево. Потерял сознание. Очнувшись, увидел папу с торчащей из груди веткой. Ощутил боль от переломанных ног. Тук-тук...

Николай махнул рукой бармену. Тот понимающе кивнул. В мгновение перед Арсением возникла бутылка. Не фирменное, но тоже лечило неплохо. Для особых случаев.

— Сень... Я... Мне жаль, правда. Вот. Поможет.

— Спасибо, - Арсений без каких-либо возражений взял предложенное ему лекарство и сделал несколько уверенных глотков, закашлявшись.

Несколько минут над сидящими за стойкой мужчинами висела тишина. Лекарству требовалось время.

— Не хочу вас тревожить, господа, но... - начал было бармен.

— Тш! - отмахнулся Николай. - Плесни ещё фирменного.

Рюмки вновь наполнились. В сжимаемой Арсением бутылке ещё оставалось лекарство.

— Сень... Может, за стол сядем?

— Мне и тут хорошо. Ветка из него торчала, Коль... Ветка, блять! Если бы я не...

— Сень! Брось. Погода была плохая.

— Ч-что?

— Выпей ещё, говорю. Не твоя то вина.

— Не моя... Но меня они искали, - осушив бутылку, отставив её в сторону, продолжил Арсений. - Пока лежал в больнице, слышал их. Просил медсестёр не выключать свет. Как в тумане всё. Мало что помню. Помню голоса врачей и матери. Обрывки фраз, что не разобрать. Словно звали меня куда-то. Вслед за Аней, к той горе, о которой рассказывал дед. Свет не выключали, но и тени никуда не исчезали. Выжидали. Прятались. Стоило лампе заморгать, как увидел я в окошке входной двери лицо того старика. Улыбка его расползлась жутким оскалом. Я закричал. Мне было страшно. Звал папу, но папы не было. Вбежала мать. «Всё в порядке», - убеждала она вошедшую следом в палату медсестру.

— Всё в порядке... - повторял Николай.

— А мне было страшно! Я не знал, что это, как с этим справиться. Как побороть страх, выгнать из головы того старика. Как жить дальше вместе с той, чьей излюбленной фразой было: «Всё в порядке».

Глаза Коли, тем временем, не выпускали из виду висящий на шее Арсения камень.

— Так это он, тот самый? - спросил, выдержав неловкую паузу, Николай, указывая пальцем на подвеску.

— Да. Обсидиан. Говорят, тьма его на дух не переносит. Взглянешь?

— Нет, спасибо. Мистика вся эта - не моё. За трагедию ту в семидесятых, правда, слышал. Страшная история. Говорят, там фанатики местные людей резали. Вот как голову иной раз мистицизм тот засирает. Кошмар.

— И не говори.

— И как?

— Что «как»?

— Ну, как... Помог обсидиан этот тебе?

Заботливые руки бармена разложили лекарство по мерным стаканчикам. Он был хорошим доктором. Внимательным к пациентам, хоть и намекал им уже всем своим уставшим видом, что пора закругляться.

— Господа...

Николай опять прервал его поднятым кверху пальцем. Сам же - быстро пустил согревающий поток внутрь, ожидая аналогичного хода от вновь обретённого «брата по фирменному».

Перепады в настроении Арсения, усугубляемые алкоголем, сложно поддавались прогнозу. Вроде бы и сидел он сейчас рядом, на стуле, за стойкой, со скрещенными в замок пальцами, с упёртым в столешницу пустым взглядом. На деле же - лежал в кровати, в хорошо знакомой с детства комнате, со стоящей на тумбочке маленькой настольной лампой.

— Мам, оставь свет, - жалобно попросил он у замершей в проходе женщины.

— Сень, ну чего ты как маленький? Не придумывай. Всё в порядке. Засыпай. Лампы твоей разве мало?

— Ма-а-ам, ну пожалуйста...

Но мать была непреклонна. Щёлкнула выключателем. Вышла из комнаты, закрыв за собою дверь. Арсений, подвинувшись ещё ближе к скромному источнику света на прикроватной тумбе, подсунул одеяло под ноги, подтянул его руками ещё выше, оставив лишь торчащий наружу нос, макушку и глаза, сверкающие в страхе между ними. Издалека донёсся рокот грома. Дождь с нарастанием начал отбивать гнетущий ритм по оконному стеклу.

«Только не снова...» - подумал мальчик в теле спрятавшегося под одеялом мужчины.

Вспышка молнии, сопровождаемая ещё более громогласным раскатом, отбросила мимолётную тень на стену, сокрытую во тьме, так же быстро во тьму обратно ушедшую. Шкаф, притаившийся в углу, в дальнем конце комнаты, заурчал, словно нутро его не одежду хранило, а пищи жаждало. Свежей крови. Кусочка мяса, трясущегося в кровати под светом лампы.

Арсений машинально ощупал грудь, но подвески на ней не обнаружил.

— Мам... Мама. Ма-а-ам! - кричала в пустоту зарывшаяся в ватный кокон Дрожь, с надеждой смотря на дверь.

Голодный желудок деревянного монстра заговорил снова. Ножки, удерживающие тяжёлую махину, заскрипели, поочерёдно сокращая расстояние до заветного блюда, оставляя за собой глубокие борозды на полу. Широкие створки дверей - раскрылись, обнажив бездонную тёмную глотку. Арсений схватил лампу, направив свет на ползущий к нему шкаф, внутри которого не оказалось ничего, кроме детской одежды.

Ещё несколько ярких вспышек за окном разнеслись чередой теней по комнате. Глаза продолжали судорожно искать отцовский подарок. Очередная молния отблеском отозвалась в железной оправе подвески, лежащей на столе.

«Вот ты где!» - обрадовался Арсений.

За спиной, практически над ухом, во мраке мёртвой зоны, упущенной из пристального взора лампы, что-то зловеще цокнуло, заигрывая с сидящей на кровати жертвой.

Арсений вздрогнул, соскочив на пол. Тени оплели комнату, намереваясь сдержать беглеца. Мёртвой хваткой нечто дёрнуло за руку ускользающую добычу.

— Отвали! - закричал сквозь дикую боль Арсений, сжав лампу и ударив ею по призрачному силуэту вцепившейся в него твари, отпрянувшей назад, оставившей на руке кровавую отметину.

Арсений побежал, петляя, в темноте, ориентируясь лишь по вспышкам из окна, избегая хищных силуэтов, стуча ногами в такт бьющим по стеклу каплям. Арсений не мог понять, почему несколько метров тянутся столь долго. Всё, что оставалось Арсению - закрыть глаза, бросившись из последних сил вперёд, к столу, схватив на ощупь лежащую на нём подвеску.

Зажмурившись, маленький Сеня дрожал, лёжа на полу, с разбитой головой и вытянутым вперёд обсидианом, свисающим с затёртого шнурка в трясущейся руке. Тени недовольно рычали, снуя из стороны в сторону, не решаясь заступить за воздвигнутый барьер.

«Ты не сможешь прятаться за ним вечно...» - яростно шептали они, исчезнув вместе с включённым светом и прибежавшей на шум матерью.

— Сеня! Опять?! - кричала в слезах она.

— Сеня! Да ты себе голову рассёк! - удерживая пропитанный кровью ватный тампон, причитал Николай.

— Пожалуй, всё-таки вам уже на сегодня хватит, - недовольно высказался бармен, протягивая принесённую из аптечки перекись с бинтом и пластырем.

Сидящие за столиками гости тихо наблюдали за плачевным результатом разыгранного перед ними представления. Изредка шептались, искалывая пальцами лежащего на полу Арсения.

— Сень, ты как? Слышишь меня? - Николай обработал рану, пытаясь попутно усадить перебравшего дебошира в кресло около одного из столиков в тёмной части бара, подальше от любопытных глаз.

— Нет... Пожалуйста... Только не туда... - обрывками доносилось еле слышно из уст Арсения, не упускавшего из руки свою обсидиановую подвеску.

— Ладно, посидим тут. От осколков только оттащу тебя немного, хорошо? Давай, во-о-от так, молодец...

Николай сполз на пол, сев рядом с Арсением. Бармен продолжал устранять последствия небольшого ночного разгрома. Гости - снова принялись обсуждать свои насущные проблемы.

— Прости меня, Коль. Мне так стыдно... Не знаю, что на меня нашло. Словно в прошлое вернулся. Так страшно было. Ужасное чувство...

— Ничего, Сень, я тоже хорош. Столько выпить - кого белка не хватит?

Указав на подвеску, Николай добавил:

— Так ты вообще с этой штукой не расстаёшься?

Арсений задумчиво взглянул на сжимаемый в руке обсидиан.

— Нет. Хотя, знаешь, сейчас я понимаю, как глупо выгляжу. Глупо ведь, да? Он же и деда моего сгубил. Свёл с ума. Набросил петлю ему на шею. Отца... Отдалил меня от матери. За все эти годы я, наверное, перестал уже отличать монстров, живущих во тьме, от тех, что обитают в квартире через стену, ходят вместе с нами на работу, несутся на машине в соседнем потоке, выставляют счета за коммуналку, сидят за большими столами и решают, как и кому жить, вещают тьму свою с экранов телевизора, заползают в головы через радио и газетные статьи... Все мы – монстры, сотворённые нашей собственной жизнью. Продукт наших страхов, выползающих наружу и диктующих условия только потому, что МЫ позволяем им это... Я запутался, Коль. Я не знаю, что делать. Что мне делать?

— Всё просто, Сень. Всё просто... — Николай положил руку Арсению на плечо. Взглянул в его влажные от слёз глаза и взгляд тот был теплее любой волны, разносимой фирменным по телу. - Посмотри в лицо своим страхам. Прими реальность. Отпусти прошлое. Детские травмы и фантазии - отринь. Всё это - груз, что тянет тебя на дно. Живи настоящим. Ты ни в чём не виноват и тебе ничто не угрожает. Темнота - всего лишь темнота. Ничего более.

— Да... Наверное... Ты прав... Да, ты прав, - Арсений разжал кулак, выпустив подвеску из рук. Обсидиан, бережно удерживаемый железной оправой, со звоном упал на пол. - Спасибо тебе, Коль. За всё спасибо.

— Подбросить до дома?

— Нет, не нужно. Дойду как-нибудь. Темнота мне отныне не помеха. До встречи...

Арсений медленно поднялся на ноги, сделал несколько неловких шагов, постоял, удерживая равновесие, выпрямил спину, после чего уверенно проследовал к выходу, переступив порог, растворившись в ночи, помахав прежде ещё раз на прощание своему новому другу.

Николай, попрощавшись в ответ, проводил Арсения взглядом, затем - посмотрел на лежащую на полу обсидиановую подвеску, отпихнув ногой её к кучке битого стекла, что вскоре отправится в мусорный рай.

Тишина воцарилась в баре. Дело близилось к рассвету. Безликие гости замерли за своими столиками. Николай смотрел в сторону выхода, не скрывая довольной улыбки.