Совий Яр

Утром, когда речку укрывал туман, белый как породистый гусь, когда в недвижном воздухе висел крепкий запах чернобыльника, когда Зоя только-только выпустила овец, а дед Андроник хвалился небывало богатым уловом, в Совий Яр вошёл молодой незнакомец с синей кошкой на руках.

Путника, назвавшегося Мирославом, без лишних расспросов пригласили в дом. Устал с дороги. Зоя поднесла ему прохладного пива и принялась шустро хлопотать с завтраком. А вот сам Андроник, отговорившись множеством дел, ушёл. Поспешно пошкандыбал, почти бегом, как будто не болят старые раны, – под шестьдесят ему, и не всегда был пасечником-домоседом!

Кошка сразу же, как оказалась в хате, сиганула на печку, где прятались Янек и Радек. Раздалось громкое мурлыканье.

Гость сидел в красном углу, беспокойно, переминаясь, теребя скатёрку и похрустывая суставами пальцев, будто на лавку ему подложили гвоздистые чесалки для шерсти.

– Стёкла на всё лето вынимаете? – спросил наконец.

– А как иначе-то? Весной убираем и до первых холодов. – Зоя поставила перед ним тарелку горячих сырников, большую чашку сметаны, намешанной со свекольным соком и рубленой зеленью, да кружку своего излюбленного горячего напитка. – Угощайся. Мы, когда нехорошие слухи ходят, ставни на ночь запираем. Днём знойно станет или вдруг ветер налетит, опять же ставни прикрою. А стёкла зачем? Мошкара не беспокоит, травы тут у меня.

– Травница, значит? – Мирослав поводил носом по сторонам. – Может, и на метле летаешь? – Улыбнулся и сверкнул синими своими глазами.

– Матерь Божья! Вот удумал! Сейчас и не посмотрю, что ты гость, возьму метлу-то да отхожу пониже спины!

– Ты её не стращай, а не то хуже будет, – зашипел Радек с печки.

– Дети, умываться и за стол! Живо! – позвала Зоя, расставляя посуду.

И все пятеро – будто стайка пташек – пропели молитву да расселись по лавкам.

Кошка, недолго думая, улеглась на коленях Радека, повернула морду в сторону сметаны. И вздохнула по-человечески.

– Что, тоже есть хочешь? Иди сюда, – Зоя и ей плеснула сметаны. – Ой! Силы небесные! Чуть не убежало! – сунулась в кухню и вернулась с кружкой того самого напитка, каким потчевала гостя.

– Сладко, – хмыкнул он. – Что это?

– Корень цикория. Прочищает мысли и придаёт сил. Тебе сейчас нужно, как посмотрю. Сама-то я выросла в Солуни, там пьют кофе, ну и я привыкла, сердцем прилепилась, а как муж сюда привёз меня, шестнадцати годов, на хутор-то, да кофе здесь не достать, вот я и придумала заваривать корень цикория-то, похож по вкусу, только слаще, а я ещё и мёд кладу, чтобы целебнее было. Ой, прости, Мирослав, что я так по-простому, разбалакалась…

– Да ничего, Зоя. Говори, мне интересно. Хорошо вы тут живёте, хозяйство, уют. А муж твой где, красавица?

Потупилась.

– Сгинул муж, прошлой осенью сгинул. Злые люди убили, когда на ярмарку ехал…

– Трудно одной-то будет, Зоя.

– Да не пропадём! Дед Андроник ещё косить может, а с остальным и я управляюсь. Помощнички-то растут… Вон Янеку недавно девять стукнуло. Или ты, Мирослав, ко мне в мужья набиваешься? Откуда ж ты такой взялся, с кошкой за пазухой?

Скромно поправила платок. Гость приосанился.

– Коли ты травница, исцели мой недуг. Да не смотри, что у меня только Стешка при себе, есть у меня деньги, могу и жениться.

– Стешка это кошка? Ласковая.

– Так и я с ней ласково…

– Знамо дело, к дурным людям кошка ни в жизнь не пойдёт. Пей лекарство-то, да ложись отдохнуть с дороги, постелю на лаве, здесь никто не помешает. Янек и Радек, гоните гусей к речке, а ты, Маричка, во двор и смотри за младшими. Гостя нашего не будить!

– Ты, хозяюшка, мне в коморе постели, на скрыне. Где травы. От твоих трав лучше себя чувствую.

И вправду стал меньше дёргаться, скатерть оставил в покое, только пальцами хрустел по привычке.

Ну, в коморе так в коморе. В «габинете» своём. Постелила. Из скрыни вынула добрую мужскую рубаху, что когда-то сама расшивала.

– Хочешь, сходи на речку, окунись. Вот, наденешь чистое, а твою пока промою.

Мирослав выглянул в окно, высунул туда обе руки, как будто ловил что-то, вдруг резко обернулся, схватил Зою и подбросил вверх, так, что о потолок ударилась затылком.

– Ой! – взвизгнула уже сидя на лавке.

– Воистину целительница! – и опять сверкнул глазами, синими как богемские стёклышки.

– Ну а то…

Потёрла затылок и поискала взглядом кошку. Но кошка убежала гулять с ребятишками.

– Что за необычный окрас у твоей Стешки? Редкая порода? Мышей-то она ловить умеет?

– Умеет и не только мышей, но и здоровенных пасюков!

– Так у нас нету пасюков. Совы у нас тут.

– Завтра увидим, есть или нет. А теперь пойдём на речку, раз зовёшь. Вместе искупаемся.

Первым вышел в сени, выпил пива из большого жбана, вытер усы рушником и ждал, пока Зоя соберётся. Притомившись, осторожно заглянул обратно и увидал, как хозяйка шарит рукой над сволоком, ищет что-то. Достала и сунула под гору подушек.

* * *

– Р-р-радек! – проговорила кошка человеческим голосом.

– Ого! Ты умеешь разговаривать?! – обрадовался он и на всякий случай огляделся, не чудится ли.

Гусята ныряли среди осоки, в траве стрекотали кузнечики, солнце старательно подбиралось к полудню, сухо пахло чернобыльником. Янек что-то мастерил из ивовых веточек, спрятавшись в тени. Шерсть кошки в ярком свете отливала сивым, как грива мерина Лушка, того самого, на котором отец осенью уехал и не вернулся.

– Р-р-радек, хочешь р-р-разгадать тайну? – тихо продолжила кошка. Уставилась на него своими огненно-рыжими глазищами. И тут же гордо отвернулась к воде.

– Тайну? А кто ж не хочет! Страшную?

– Возьми стекляш-ш-ш-шку, пойдём в яр…

– Янек, я до дому, принесу обед! – крикнул Радек, схватил Стешку на руки и помчался наверх, не дожидаясь ответа.

В доме пахло рыбой, обедать было рано, и мать шикнула, чтобы он не будил гостя, который почему-то спал в коморе.

Радек нашарил в своих сокровищах кусочек стекла от разбитой в прошлом году бутыли, показал Стешке: годится? Кошка кивнула, и они отправились в яр, осторожно огибая пасеку, чтобы дед не заметил и не отходил крапивой пониже спины.

Цепляясь за ветви, съехал с крутого склона, чем-то ободрал запястье до крови, упал, плюнул, растёр и пошёл дальше.

На дне, среди деревьев, было менее жарко, а к запаху примешивался дух разных лесных растений. Сел на валежину.

– Вот она, – сказала кошка, опять по-человечески. – Тр-р-рава.

– Что надо сделать?

– Срежь одну, положи вот сюда, капни кр-ровью и накр-р-рой стеклом. Потом уходи и не оглядывайся. Пр-р-ридёшь вечером, узнаешь тайну.

Жёлтые цветы, похожие на ромашки, выглядели слишком обыкновенно, чтобы быть страшной тайной.

– А ты не врёшь? – спросил удивлённо.

– Вечер-р-ром… – невозмутимо ответила Стешка. – И ты обещал бр-р-рату обед. Слово надо дер-р-ржать. Непр-ременно.

– А что за человек твой хозяин? Чего ему надо?

– Он мне не хозяи-и-ин… – кошка потянулась, как все кошки.

– Но ты ведь знаешь, кто он такой! Говори! – Радек разволновался.

– Р-р-режь траву, – ласково напомнила Стешка, – и пойдём отсюда.

И он срезал, и положил где было сказано, и капнул кровью из ранки, и накрыл стекляшкой. И с трудом заставил себя не оглядываться, ведь тайна страшно манила его, а Стешка шла рядом, помахивая кончиком хвоста.

* * *

Несмотря на знойный день, Янек сильно проголодался. Утром мать слишком быстро послала их пасти гусей, даже куска хлеба с собой не взял. А всё этот странный гость, этот Мирослав! Дёрганый, будто шлея под хвост попала, и мать словно околдовал.

Янек ещё утром услыхал голоса на речке, за излучиной. Проследил. Мать мыла бельё, весело щебетала, а Мирослав сидел около, без рубахи. И на плече у него такая же татуировка с пауком, как у деда Андроника.

Потом они, мать вместе с этим Мирославом, купались, брызгаясь и смеясь. И что-то неприличное, дурное, было в их игре. Янеку стало стыдно, что подсматривает, и тревожно за всю семью. Если вдруг с матерью случится беда, он, Янек, не вытянет всех. А дед Андроник скоро помрёт, сам недавно признался, наедине, ему, Янеку, в день его именин, вот здесь же, у речки. Родни никакой нет, пойдут по чужим людям…

Может, дело в том непонятном мешочке с резными фигурками, что Янек нашёл недавно в улье, когда хотел тайком вытащить мёду. И если бы не сова, укравшая у него мешочек, дознался бы до всего, чай уже не маленький.

Тошно сделалось Янеку от страха и бессилия, уполз назад, вернулся к брату и гусям, бессмысленно покричал на них и уселся под куст. Никому ничего не говорить, ни во что не влезать, жить как живётся, и авось оно всё само устроится. Благими намерениями, как говорится, дорога в пекло.

Когда Радек побежал домой за обедом, Янек приободрился, самому ему вставать не хотелось.

И когда из-за горы стремглав вылетел ястреб, Янек прикинул, что не успеет защитить тех гусят, что на дальнем от него краю, для очистки совести швырнул кверху большую ветку и остался на месте.

Вдруг из яра, по-над ивняком, появилась она, сова, сшиблась с ястребом, потом ещё, и оба хищника свалились вниз. Ястреб в воду, где и сгинул. А сова в кусты, громко повизгивая.

Пришлось Янеку лезть за ней, чтобы, если будет возможно, мать выходила защитницу.

У птицы оказалось повреждено крыло и зияла рана на голове. Янек посадил сову в подол рубахи и понёс домой, молча показав Радеку, встреченному по пути.

Тут сова чихнула и заговорила старческим человеческим голосом, сбивчивым, но вполне понятным:

– Послушайте, ребята, что мне недавно сказала хранительница Волчьего Яра, когда я была у неё в гостях. Слушайте и разумейте. Пчхи… Никогда не бойтесь врагов, они могут только убить. Не бойтесь и друзей, они могут только предать. А бойтесь, ребята, равнодушных, ибо с их молчаливого согласия… пчхи… вас могут и предать, и… пчхи… убить…

Закрыла глаза, скрючила лапы и замерла.

– Неужели померла? – шепнул Янек.

Радек потрогал под крылом:

– Жива!

– Беги к гусям, потом приду и всё расскажу.

И Янек понёс сову дальше, к дому, недоумевая, почему птица начала говорить по-человечески. Почему дала им такое поучение, угадав, что у Янека на сердце… Неужели бабушкины сказки про сов-хранительниц это чистая правда?!

И тогда кража таинственного мешочка была неслучайной! Надо выяснить, что там за фигурки и какая от них опасность. Янек будет храбрым! Вечером признается деду, что нашёл мешочек, и расспросит. И про татуировку тоже, и пусть дед больше не отмалчивается!

* * *

Запах дыма первым почуял Андроник. Пошёл проверить, и пока шёл, чернолесье в яру уже знатно полыхало.

– Зоя! Янек! Яр горит! – закричал изо всех сил.

Огонь угрожал пасеке. Хорошо хоть трава выкошена, и дальше перекинуться не должен.

Дед схватился за крайний улей. Поднатужившись и не обращая внимания на резкую боль в спине, как и на пчёл, поволок улей прочь. После подошёл к следующему, где прятал тот самый мешочек, и хотя знал, что мешочка в улье уже нет, с неясным упорством попёр улей подальше от яра.

А вдруг на старости лет напутал, и игра хранится в третьем? Пусть с утра проверил все, пусть нигде не нашёл, но чем не шутит нечистый? А без нечистого здесь наверняка не обошлось! Очень уж похож сегодняшний молодой гость на одного старого знакомого! Может, сын? Пришёл забрать своё? Не сходится, слишком молодо выглядит! Но может, даже если сын, случайно зашёл и ничего не знает? Да будь она неладна, эта бесова игра!

Нет, он, Андроник, не предавал! Он просто настолько сильно боится высоты, что не смог заставить себя лезть на ту крепость… Он и не обязан был лезть… Они сами его не взяли… Он выиграл тогда, в ту игру… И Марек сам оставил свою обожаемую игру ему, Андронику. Никому не доверял, а ему оставил… Но Андроник не предавал, нет! Не предавал! Он узнал о предательстве, услышал своими ушами, он мог бы успеть, он мог бы убить предателя незаметно для всех, но он не полез на крепость… Он выиграл… А они, все шестеро… «Пауки»… Они погибли там, и он даже не отомстил предателю, когда тот сбёг в Венецию. Он струсил…

А теперь сын… И кошка эта, вдруг ведьма? И пожар…

Зачем пожар, если игра сгорит и не достанется наследнику? И тогда ничего не докажешь… А если сын просто хотел уничтожить игру, зачем сам пришёл?

Уничтожить… Его, Андроника, уничтожить, а не игру! Поздно, Андроник и сам одной ногой в могиле! А если… Если уничтожить всех, всю семью? Где все? И где этот наследник? И где эта бесова игра?

– Зоя! Янек! Мирослав! Бегите сюда! Пожар!

Огонь разгулялся, на деда дыхнуло дымом и жаром. В голове помутилось, Андроник упал на землю, бессмысленно обнимая улей.

Над ним стояла Зоя с факелом в руке, открыла улей и сунула факел внутрь.

– Что ты делаешь?! – попытался крикнуть дед. – Зоя, что ты делаешь?!

– Никому не достанется! – засмеялась Зоя и отскочила в сторону, оставив Андроника лежать возле огня.

– Что они с тобой сделали?! – он прошипел едва слышно, но успел понять, что здесь какое-то колдовство.

Зоя растаяла в дыму и обернулась синей кошкой, продолжая смеяться.

– Зоя… я не… – выдохнул Андроник. И вдохнуть уже не смог.

* * *

Надёжно закрыв дверь коморы изнутри, Мирослав прижал Зою к стене.

– Пойдёшь за меня, значит?! А поцелуешь?

Голова у Зои кружилась, так сладок был этот Мирослав, что не только поцеловала бы, а скажи он умереть здесь на месте, так и умерла бы.

Безвольно упала в его руки. Тело распирал незнакомый доселе жар. Объятия Мирослава были немыслимее всего на свете… Сильнее всего на свете… Дороже всего на свете…

И не сразу поняла, что снаружи шум.

– Мама, если ты здесь, выходи, там яр горит! – колошматила в дверь Маричка, перекрикивая громко плачущую Босю.

Первым вскочил Мирослав, по-военному быстро оделся, чмокнул Зою в щёку и исчез за дверью.

Руки и ноги плохо слушались. Одежда куда-то запропала. Голова кружилась. Пахло гарью.

Когда удалось выбраться из дома, над яром бушевало пламя, горела дальняя часть пасеки, и там, на пасеке, стоял Мирослав. Младшие дети сидели на земле у крыльца, дружно плача.

Зоя подошла к Мирославу. Увидела деда Андроника, лежащего на чёрной земле в тлеющей одежде.

– Всё, – сказал Мирослав.

Зоя судорожно сжала его руку выше локтя. Вспомнила о татуировке.

– Ты что-то знаешь, расскажи мне… Татуировка…

– Я шёл сюда именно за этим, но это сделал не я.

– За этим? – вздрогнула Зоя.

– Я должен был отомстить. Он убил меня и наших товарищей. Шестерых. Жизнь за жизнь. Так у нас было принято.

– Но…

– Да, я был мёртв много лет. Но кто-то открыл игру, и я встал, и смог дойти сюда.

– Убить всех нас?

– Шестерых. И я даю тебе право выбрать.

– А вы сами разве никого не убивали?! – ужаснулась Зоя.

– Мы убивали врагов, это не в счёт. А Андроник не сделал того, что имел возможность сделать, в результате мы все были преданы и убиты.

– Совята… – Зоя указала в сторону яра. – Дети нашей хранительницы, должно быть, погибли в огне. А мы с тобой занимались друг другом и не смогли спасти их. По-твоему, мы их убили…

– Ты права… Дети хранительницы вашего хутора… Я смогу зачесть их жизни, даже если их чуть меньше пятерых, но при одном условии.

– Я вылечила тебя, и ты сможешь жить как человек.

– Нет. Я должен вернуть свою игру. Она ещё цела, и именно поэтому я выгляжу живым.

– Кажется, я знаю о чём ты. Недавно сова, хранительница Совьего Яра, принесла мне какой-то мешочек с фигурками. Это оно?

– Покажи.

– Погоди. Кто-то же устроил пожар, сжёг пасеку. Не искал ли этот кто-то твою игру?

– Умница! Теперь я понял. Где Стешка?!

– Кто она?

– Котолак. Подобрал вчера ночью в лесу. Говорит, что заколдована и мечтает снять заклятие. И что не имеет права убивать людей, даже таких, как я.

– Она знала, что если уничтожит игру, то убьёт тебя?

– Я ей ничего не говорил про игру. Сказал, что иду отомстить Андронику.

– Может, приревновала?

– Не думаю. Скорее всего, тот, кто её заколдовал, охотится за моей игрой. Если в игру вступят короли, будет большая война. Если колдуны – может случиться светопреставление.

– А тебе как досталась?

– Был простым наёмником. Однажды тонул в Дунае, еле выбрался, очнулся с мешочком в руке и странным голосом над ухом. Начал играть, собрал команду, неплохо заработали. Пока не нашёлся предатель…

– Ему ты не отомстил?

– Он сам…

– Значит, теперь у тебя новый враг. Тот, кто заколдовал Стешку.

– Пойдёшь со мной? Детей как-нибудь пристроим, у меня припрятано достаточно денег.

– Твои чары больше не действуют на меня. Но дед Андроник хранил твою игру всю жизнь, пусть хранит и впредь. Похороним его по-христиански, а игру спрячем в могилу. И ты сможешь жить очень долго, если никто не узнает. И если ты сам не поддашься искушению сыграть на судьбах других людей.

– Не отрекайся, ты всё ещё любишь меня, я чувствую!

– А как раньше тебя звали?

– Марек.

– Марек… так назову сына.

– Разве у нас могут быть дети?

– Я вылечила тебя, разве ты забыл?

Мирослав развернул Зою.

– Взгляни-ка туда!

Она ахнула. К ним бежали чумазые Янек и Радек, тащили в подолах выводок совят. Маричка загоняла гусей в сарай. Яр всё ещё горел, но огонь не расползался.

– Ты ведь не убьёшь их? Не убьёшь, я чувствую!

– Совят? Не убью. Пусть они и дальше хранят мою жизнь. И ваши. И чью-нибудь ещё. Обещаю.

– Деду… – заплакал Радек. – Это я, я во всём виноват!

– Нет, я! – встрял серьёзный Янек. – Я вытащил мешочек с фигурками из улья. В нём всё дело, да?

– Принеси-ка ведро воды, Янек! – скомандовал Мирослав. – А вечером поговорим как мужчины. И все быстренько идите молиться за душу вашего деда. Я был неправ, он берёг мою жизнь, рискуя своей.

– А где Стешка? – всё-таки спросила Зоя.

– Сгорела Стешка, – ответил Янек. – Мы сами видели. Сказала, что лучше так, чем в когтях сов.

– А как сова? – вспомнил Радек.

– Выздоравливает. Посмотрите сами, – улыбнулась Зоя. Впервые улыбнулась с того момента, как выскочила из дома.

– Ой! – вскрикнул Мирослав, хлопнув себя пониже спины. Ошалевшая пчела почему-то ужалила именно его. Чему он искренне обрадовался.

– Ты ведь останешься у нас, правда? – спросил Радек, схватив его за руку.

– До пятницы, – ответил Мирослав. – Но я обязательно скоро вернусь!