Союз любви и боли

Торжественно клянусь, что завишу от зла...

... Он словно точка на тетрадном пожелтевшем листе предмета Бытие.

Зимнее солнце пряталось за серым едким дымом, от которого слезились глаза и болели мозги. Дым изрыгали высокие широкие трубы ржавых заводов, оцепивших душный город. Лязг и скрежет металла не утихали в «Смог-граде» даже по ночам. Кашель и бранная лексика звучали на каждой улице и в каждой квартире с писклявыми тараканами. Студенистые мутные слюни дрожали и растекались по треснувшему асфальту; люди с чавкающим звуком по нему ходили, расчесывая свои лица в кровь. Мокрые волосы проводов свисали со стен уродливых многоэтажек, бежали вдоль узких проезжих частей жирным потоком черных змей. Трогать столбы и особенно провода было опасно — они искрились, гудели.

Стокок небрежно махнул рукой, попрощавшись с мрачными коллегами, под мощное гудение из громкоговорителя.

— Конец смены! Конец смены! Пиздуйте домой!.

Он пожал шершавую руку парню с отрубленным носом, который шел ему навстречу и выглядел приветливее остальных — его сменщик.

— Бывай!

— Угу.

Понюхал свою засаленную ветровку и словно навернул сухого дерьма. Ветровка смердила хуже тухлого полуживого яйца из очка проститутки, запившей яйцо закваской. На переработку сегодня упало пару гнойных трупов. Запах перебродившее мясо источало отвратный. От дымка поджаренных жмуров из печи респиратор не защитил, и Стокок блеванул.

Девочки-мутанты с огромными дойками истекали слюной, когда видели чей-то эрегированный пенис под брюками или вне их. Улыбнулся: двенадцать желтых зубов махали кариесом. Ниточка слюны порвалась, когда улыбка переросла в подобие игривого смешка — одна девка выдавила из своей венозной сиськи чуток молока в ладонь и помазала ею между трясущихся ног.

— Проголодался? — задвигала распухшими губами с широкими синими трещинами.

Смеясь, как задыхаясь и кашляя одновременно, Стокок согласно закивал, но прошел мимо.

По пути до дома он заглянул к своей подружке. Она поселилась в подвале сгоревшего «человейника». Черные пятна формами человеческих тел лежали на полах, стенах и потолках некогда оживленного сооружения.

Она пила воду из подтекающей ржавой трубы, с которой свисали лоскуты рваного утеплителя, как мокрая туалетная бумага; питалась тощими крысами и злыми тараканами, которых ловила сама.

— Ай, бля! — выругался гость; он наступил ступней в худом кеде на мышеловку, которая валялась у входа.

Эудисия какала в дыру в полу. Будь на ее месте кто-то другой, Стокок подумал бы: «Она срет» или «Она дрищет»; но это была «его девушка» — а она какает.

На ее лобке не торчали волосы. Она их не сбривала, а вырывала. Наматывала на кулак, когда они сильно вырастали, и резко дергала.

— Зачем под дверью? — Гость сорвал ловушку с ушибленных пальцев.

— Зачем пришел? — Девушка не смотрела в его сторону.

Она все еще дулась за то, что случилось в последнюю их встречу. Он пришел, чтобы присунуть своего малыша, но она не открыла влажную пещерку.

— Сначала подарок, — сказала Эудисия.

— Не, сначала это. — Он тыкал своей распухшей головкой ей в щеку.

Подмывшись она плюхнулась на матрас.

— Подарок, — повторила девушка.

— Какой подарок, нахуй?!

Она вытолкнула его под тараканий галдеж за дверь; по ее щекам текли слезы. Неудовлетворенный и расстроенный Стокок выебал крупную шлюху. После отрыжки проститутки, проглотившей его желтую сперму, он вдруг вспомнил:

— Годовщина!

Сегодня явился с подарком. На конвейере оказалась примечательная вещичка: блестящая пирамида. По диагонали шли несколько линий, пирамида словно состояла из кусочков. На ней рисунок красивой женщины с круглой головой (Эудисия подумает, что это она); вертикальные линии портили изображение, однако они необходимы.

Стокок достал из кармана ветровки пирамиду и протянул ее подруге:

— Подарок.

Девушка долго не важничала, улыбнулась и взяла трясущимися руками пирамиду. Она внимательно осмотрела вещь мутными (из подвала девушка почти не выходит), но блестящими глазами. Нежно погладила стороны пирамиды; а потом отложила подарок и, не поднимая головы, с довольным лицом стала расстегивать ширинку на брюках парня.

Сделала нежный минет.

Шлюхи-мутанты так не сосут, как сосет Эудисия, а у них языки снабжены особыми присосками, как на щупальцах осьминога.

Грудей у мутноглазой девушки почти не выросло. Она почти не выходила наружу, ибо боялась дыма. От дыма бедняжка кашляла кровью. Больно смотреть на девушку, с кровяным кашлем.

После того как он кончил ей в рот, он уловил ее короткий взгляд, который как бы говорил: «Ты же потом обнимешь меня?». Он ее приобнял.

Пирамида с механической мелодий раскрылась; из нее выглянула какая-то женщина. Она быстро схватила Эудисию за плечи и запихнула в место своего недавнего заточения, а сама выпрыгнула. Поймала подарок в падении. Женщина выпрыгнула голой и отличалась от большинства людей, которых Стокок видел за свою жизнь, гладкостью форм, правильностью пропорций и количеством шрамов на теле.

— Где я? — Женщина закрутила головой.

Средний рост. Длинные светлые волосы, которые мягкими волнами спадали на плечи. Большие голубые любопытные глаза.

— Где я, — повторил парень; он был слегка шокирован произошедшим и стал соображать хуже, чем привык.

Женщина представилась Марией и суетливо оделась с кучи мокрых вещей. Она схватила первые попавшиеся шмотки, которые принадлежали Эудисии и лежали под протекающей трубой.

— А с подружкой как?

— Эм, отдыхает.

На Марии белое шелковое платье которое застегивалось на спине, молния заканчивалась на уровне ляжек.

— Долго отдыхать будет?

Совершенно не в теме; женщина даже не знала, какой сейчас год. Впрочем, Стокок тоже не знал.

— Меня здесь быть не должно, — сказала он. — Если меня увидят не те люди, возникнут проблемы.

— Надень маску.

— Умничка. Хотя, если некому искать, то и прятаться незачем.

Парень кивнул головой и сделал губами, как лошадь.

— Не нравится мне то, что ты сейчас сделал... Ты понял мой намек?

Намек был не понят. Пришлось объяснить, разжевывать. Чувака в толстовке интересовал только минет.

— Отсоси мне.

— Всё будет. Услуга за услугу.

— За услугу не надо. За хуй давай.

Пряник расстегнул ширинку.

— Убери его. Я тебе отсосу, если ты поможешь...

— Бляяя... Чё помочь те?

— Помоги поймать засранца, который упек меня на Бог знает — хотя он уже вряд ли что-то знает... Твоя подружка выиграет мне время, но недолго.

— Бля, ладно.

(͡๏̯͡๏)

«Пахнет дерьмом», — подумала она.

О, это только начало, Мария. «Смог-град»! «Смог-град»! «Смог-град»! Влажно и слизь повсюду. Титаны мысли придумывали логические цепочки Бытия. Кто то приправил их абстракцией и крышка солонки отпала в момент когда Он отвлекся.

Блюдо испорчено. Шеф повар недоволен. Другой еды нет. Клиентам вкус даже понравился.

Спустя время...

— В Чертовщине так не воняет, как здесь, — сказала она.

— Чер-то-чё?

Голоса воняют. От улиц блевать тянет. Люди, как склеенное полуразложившееся нутро помойки. Невыносимый смрад. В «Смог-граде» не бояться теней. Тени задыхаются, так же как и люди. В Чертовщине тени пытают. Так положено... Со стороны люди словно играли в пошаговую стратегию.

Он в кожаных сапогах взял тучную женщину за воротник и тащил впереди себя. Женщина поправляла длинную косу; ссала под себя...

— Я боюсь! — говорила. — Не пойду. Я боюсь...

Она упала на асфальт; отказывалась вставать.

— Домой, — говорил мужчина. — Домой!

До дому женщина не дошла. «В каждой щели видит бабскую щелку».

Порыв ветра в метро вытолкнул кучку людей. Они пролетели, кувыркаясь в воздухе. Мразь упал, его шея сложилась буквой «г». У такого дороги не спросишь. Голова разлетелась от удара о бетон. Собака ебанулась, но выжила. Виляя хвостом побежала обратно в пасть метро. Из ее ануса торчало членистоногое и дергало белыми лапками. Беременная баба повисла на проводах, задымилась под электрический хрип.

Пьяный в пиджаке лежал и блевал. Мадам стоит рядом и слизывает шоколад с фантика. На ногах женщины с фантиком отсутствуют пальцы. Обморозила прошлой зимой.

— Уебки изнасиловали, — сказала она.

Пьяный говорит, почесывая зад:

— Му... Мутанты.

Дама согласно закивала.

— Мутов пора въебать, — сказал пьяный.

Женщина усмехнулась, как пустой кран; язычком водила по фантику. Весь шоколад слизала, бегала мокрым кончиком по пустой сверкающей бумажке.

— Скаты! — это пьяный.

— Не говори, — это та с фантиком.

—... Почему м... мы не муты?

— Не говори.

«Мир, что с тобой стало?» — подумала Мария.

Бесполезное пространство. Кто лишний? Диск ноосферы заело на граммофоне Бытия. В сосудах этого измерения кровь сгустилась. Люди лишены Стремлений. Бычок летит мимо урны потому что урна переполнена. Лиминальный впрыск в убогую пустыню, где прокаженные ритмы диктуют криво-блювотные судороги. Воплощения в каждом восприятии всадников-параной пробегают каждый отрывок. Ощущение плавления через навязчивые слои. Явные признаки разложения, с текстурами низкого качества и распадающимися образами. Кто лишний?

— Я знала, что он не справиться, — сказал она.

Из открытого канализационного люка бил огонь. Какие-то жарили сосиски; мясные-трясучки черные. Они достали инструмент рассечения.

Мария заглянула в газету. На нее смотрел желтозубый черноволосый конь. В тексте было кучу ошибок. Трагедия плоти, которая хлюпает.

— В рот кончать люблю.

Автолиз, поймал Смог-град, как венерина мухоловка.

— В рот кончать люблю...

(͡๏̯͡๏)

Башня в форме креста, как плодоносное тело, полное спор; построено из картона; оно опасно шаталось на ветру. Стокок задрал голову. Верхушка картонного сооружения пряталась за густым пупырчатым смогом. Из-за смога доносился опасный металлический шум. Пряник, который недавно лишился подружки, хрюкнул пожелтевшей жопой.

— Скажи что у тебя аудиенция с Мистером-И, — подсказала Мария.

Охранник подле которого стояла банка с головастиком выдергивал себе ресницы пинцетом. Поза охранника говорила в пользу того что у него искривлен позвоночник. А поза головастика, говорила, что головастик мертв.

Съел пепельную сигарету:

— У меня ау-ауф-ауфдиенция с этим, ну и... Мистер и.

— «И» кто? — спросил охранник.

— Хуй знает. Впустишь, не-а?

—... Проходи.

В картонном здании гуляла еще охрана. Она делала с порохом все что угодно, но только не забивала его в патроны. Автоматы в их руках опасны, они щелкали. «Оружие таким людям доверять нельзя, — думала Мария. — Где же херувимы?»

Херувимы свинтили. Съебались! Забили большой и толстый херувимский болт. Мистер-И не убедительный начальник. Особенно после того как одного из архангелов он наградил титулом лорда и дал новое имя — Пись Пиписичь. А потом приставал с порочными желаниями.

... Поднялись на самый верхний этаж. Мистер-И занимался в своем кабинете порочными алголагническими развлечениями к которым его приучило жестокое обращения в дни его проповедческой юности.

Стокок сказал:

— Добрый день, выблядон проебланойдный хуепёзд!

— То есть такое ты можешь выговорить? — сказала Мария.

Обмотанный ремнями хозяин крестообразного сооружения выглядел блестяще. Драугр в латексе. Он не понимал, что всего лишь вечность в телесной оболочке.

Картонный пол в кабинете весь в пятнах от людских выделений и не только людских; стоял запах, как в клетке хомячка. Звучал суккубий блюз. Трупы животных качались под потолком. Каждой твари по паре.

Мистер-И увидел Марию и исторг сардонический смех.

— Предали хозяина.

Из его раздолбанного ануса, похожего на санузел, подвергнутый штурму слонов, выпало несколько анальных шариков размером с кругляши для боулинга. Они пробили картонный пол и упали кому-то на голову этажом ниже.

В углу на тумбочке стоял кулер с грязной водой. Внутри прозрачного сосуда плавало чье-то дерьмо; песочный осадок на дне. Белое сито колыхалось. Ваза с искусственными белыми ветками обвешана слизкими гандонами. Перед заплеванном кожурой столом — красный стул на колесиках и с резиновым кол-членом.

Подростки пили пиво из жестяных банок прямо на путях за окном. Ебанько с разбитой головой проветривает желейные мозги (его череп треснул под колесами поезда). Они все хранят иглу под шелком кожи с рваными наколками. Прямо под окном Мистера-И проведена железная дорога. Мост шатался под поездом изрисованным граффити. Мост скора рухнет.

— Моя свита вас покарает!!!

Мистр-И набросил на себя кожаную курдку. Такую курдку в свое время носил супер-крутой фронтмен самой популярной молодежной панк-рок группы «Мясо». Грешник, был его псевдоним. На данный момент все участники этой группы мертвы, а их песни мало кто слушает даже из тех, кто застал те времена, когда «Мясо» кружилось на пике своей славы.

— Посмотри до чего ты довел этот мир! — Мария бросила шар для боулинга. — Люди свихнулись. У них в головах один бред. От тебя набрались придурка... Ты сделал сенатором коня!

— Он квалифицированный специалист.

— С ним общаются путем того сколько раз он топнет копытом.

— Пошла ты нахуй, мамуля!

Он открыл ноутбук. Созданный из костей прибор открылся со звуком: «Не за каждый грех положено наказание».

— Знаешь, что общего у квашенной капусты и твоего лица? — Мария взяла сына за грудки.

— Нет, что?

Женщина ударила Мистера-И по самодовольному лицу. Избиение уродства.

Кетчуп вытекал. Куски сырого мяса летали по кабинету. Мария рвала извращенца ногтями и зубами, истошно рыча. Она вырвала позвоночник из него, как кишечного паразита. Растоптала его грудную клетку; сердце раздавила, лёгкие проткнула, и они со свистом вылетели в открытое окно. Таз сломала пополам.

Подростки на путях визжали:

— Хорош, сучка!

— Так этого пидора!!!

— Мой настольный фильмец!

Уже недалеко гудел поезд.

Печень бросила на сковороду. Почки отдала Стококу. Он их понюхал и убрал в карман — подарит кому-нибудь. Желудок надула и отдала.

— Спасибо, вы так добры.

Кишечник провела через горло Мистера-И. Кости переломала. Суставы раздробила. Артерии высосала грязным шприцом. Кожу содрала. Глаз выдавила. Уши оставила. Фонтанный сквирт крови, как самая жирная сметана, брызгал на ее лицо, груди и промежность. Мария напоминала взбесившуюся чупакабру.

Череп треснул под ее удивительными руками, которые вовсе не казались такими сильными.

— Как тебе вкус сырого шашлыка? — спросил пряник, когда всё закончилось.

— Всё с самого начала задумывалось как шутка… — говорила Мария. — А оно вон как обернулось.

Потом Мария подумала:

«Земля и небо снова наполнялись сладкой и гармоничной музыкой»

Пряник расстегнул ширинку:

— Соси.

Отрицательно закачала головой.

— Ты обещала.

Мария дернула плечами.

𐕣

Пристрелил человека. Изнасиловал женщину. Завоевал город. Давно не ребенок.

Когда-то — человек.

... Ветер стонал, звёзды гасли. Он падал, как никогда не падал. «Я получаю то, что хочу, только тогда, когда перестаю этого хотеть», — думал он. Вот он падает и ничего не хочет. Логичней было бы желать спасения. Например: батут внизу или растянутую сетку; или не прекращать падать вовсе. Падать себе и падать, до тех пор…

«До каких пор?»

«Кто уж знает, до каких!»

«До вечных, если падать не прекращать»

— Заебался я уже, — сказал Мистер-И.

Херувимы — ублюдки. И у них рыльце в пушку, а сколько брезгливости! Великие ангелы из мест не столь отдаленных. Сваренные вкрутую войны небес.

— Свинтили круто, ничего не скажешь.

Мист-И не обладал отцовским взором. Папочка давно не смотрит, он замкнулся, спрятался. Его очки стали мутными.

— Ты же обещал обнять меня...