Союз писателей

Не следовало писать этот текст самому.

Но я написал ― из уважения к автору книги, покорившей меня в далеком детстве. В тот день мне исполнилось одиннадцать ― рубеж, когда мальчик, еще не подозревая о том, превращается в подростка. Взрослые начинают называть его “юношей”, пусть пока и с мягкой улыбкой на взрослых лицах.

― Юноша, это вам!

Джулия, сестра моего отчима, высокая и тощая, лохматая, нескладная, крашеная, не от мира сего сороколетняя женщина ткнула надкусанным ногтем в смартфон и отправила мне подарочный набор из семи книг. Время, грохни мою память! Тогда еще были смартфоны, неуклюжие коробочки с аккумуляторами, карточками и микросхемами, и люди носили их в карманах джинсов и курток. Пока взрослые жарили во дворе барбекю, запивая разговоры пивом, я устроился на мягком пуфе и открыл первый файл. Спустя два десятка прочитанных страниц отчиму пришлось встряхнуть меня за плечи, чтобы вернуть на подстриженную лужайку. Несколько секунд гости казались мне призраками, я не понимал, откуда они взялись и что они тут делают. Когда призраки исчезли, вручив подарки и наевшись жареного мяса, я схватил покетбук и всю ночь глотал глотал электронные страницы, время от времени зависая на иллюстрациях: их тогда тоже рисовали живые люди, пусть и перьями на планшетах, а не карандашами по бумаге. В конце концов я так и уснул, сомкнув пальцы на потухшем экране.

Нет, не следовало писать этот текст самому!

Во-первых, и. о. Бога по литературе обделил меня талантом. Всё, на что хватает моих скромных скиллов ― десяток страниц с битыми аллегориями и кривыми переулками причастных оборотов.

Во-вторых, писать тексты самому категорически запрещено ― в договоре о найме это указано отдельным пунктом.

В-третьих, “Großer Bleistift” ― нейросеть, на которую я работаю сюжетником, недавно перекупили, и новый босс активно занялся оптимизацией расходов. А я, что ни говори, один из таких расходов ― мне зарплату платят.

С текстом, который не следовало писать, нейросеть справилась бы лучше, но безупречность слога не заменяет искренности, а благодарности и вовсе не знает. Именно поэтому я и сочинил юбилейный текст сам: слегка неуклюже, но от чистого сердца и с благодарностью к Кэтлин Линг. Писал и думал: автор книги должно быть ещё жива. Сколько ей сейчас? Семьдесят с хвостиком? Восемьдесят едва-едва? Каково ей жить в эпоху нейросетей, когда “живые” авторы вымерли как вид? Последнее, что я о ней слышал: “Союз Писателей”, самая богатая из европейских нейросетей, публично предложила Кэтлин Линг сотрудничество. Не знаю, чем закончилась та история…

Покетбуки и смартфоны теперь хранятся в технических музеях, радуя любителей старины потертым шиком своих корпусов. Современный телефон замурован крошечной каплей в мочке уха. Реже ― встроен в клипсы или серьги, но это уже уходящая технология, битый временем гаджет. Поэтому когда мочка моего уха мелко-мелко задрожала, я сжал ее большим и указательным пальцем, принимая входящий звонок. На сетчатке глаза появилось изображение ― звонил новый босс.

― Что за дерьмо ты выложил о Кэтлин Линг? ― лицо босса покрывали пугающие струпья проказы. Нет, он не болел (осталась ли вообще проказа где-то в мире?), просто у мажоров вошло в моду рихтовать физиономии под ужасы средневековья ― рябые, безносые, покрытые жуткими рубцами и язвами.

― Почему дерьмо? Рейтинг ― четыре звезды, подписчики ностальгируют, комменты идут.

― Да похер на комменты! Ты сам залез в жопу, Валери, понимаешь? В огромную такую, черную жопу размером с Западный вокзал! Если я тебя не выгоню, на меня конкуренты в суд подадут, а суд выкатит штраф размером в пятьдесят твоих годовых зарплат.

От внезапного напора я растерялся.

― Какой суд? Какие штрафы?

― Ты вообще договор читал? Тексты должна писать нейросеть, авторские писульки будь добр выпускай на свои деньги.

― А как же “Союз писателей”?

Мой вопрос повис в воздухе. Впрочем, я и сам знал ответ: бывшие писатели в “СП” не более, чем рекламный трюк. Пашут они наверняка также, как и я, простыми сюжетниками в помощь искусственному интеллекту.

― Ты уволен!!

Изображение мигнуло и схлопнулось с противоестественным чавкающим звуком, словно напоследок мой глаз поцеловала мерзкая жаба.

Горячий душ, зубная щетка, разовый бритвенный станок, крем для лица; в запотевшем зеркале, протертом ладонью, отразилось окончательно проснувшееся лицо: никаких искусственных оспин, карие глаза, нос картофелиной, короткий ежик волос. Не красавец, не урод ― обычная староевропейская внешность. Тридцать семь лет, из них двенадцать ― литературным негром нейросетей: подать идею, загрузить описание героев, придумать внешность, проследить за развитием сюжета, подбить финал. Трижды мои книжные сериалы возглавляли национальный топ продаж, а однажды ― общеевропейский. Я не пропаду! Рабочая лошадка не зависит от вдохновения и неведомых нейросетям муз. В двадцать первом веке древние греческие старушки отправились на покой ― пересказывать престарелым обитателям Олимпа всё то, что нашептали доверчивым авторам. Оператору нейросети музы не нужны. Наше всё ― анализ трендов и умелое попадание в целевую аудиторию.

От мыслей о будущем меня отвлек вернувшийся через окно Черч ― хищное существо с мимишной мордой, записанное в документах котом. Я купил его у чернокожего моряка, пришедшего на торговой посудине из Мадаскара, и моряк поклялся на бутылке рома, что привез настоящего фосса. Сейчас Черч смотрел на меня бусинами глаз, смотрел одновременно требовательно и жалостливо, как умеет только он, а мощный длинный хвост фоссы лениво подметал пол. Ночная охота у зверя явно не задалась: крысы, которых он выслеживал, спускаясь словно обезьяна по пожарной лестнице, распознали угрозу и мигрировали в другой район. Сначала самые сообразительные, а следом счастливчики-тугодумы, по нелепой случайности оставшиеся в живых.

― Сейчас закажем, ― пообещал я, разворачивая виртуальный экран, ― самому жрать охота.

И тотчас удивленно воскликнул:

― Как это нет доступа?

Еду мы заказывали в ближайшем маркетплейсе, откуда привозили ее ровно через пятнадцать минут. Но сейчас окошко заказа на сайте едва светилось, а надпись поверх сообщала о блокировке пользователя.

― Пойдем к конкурентам! ― сообщил я Черчу.

Но онлайн-магазины оказались удивительно единодушны: система по какой-то причине отключила меня ото всех доставшиков еды. Единственным исключением была социальная служба, но она возила продукты исключительно за город, своему постоянному контингенту, сидящему на пособиях. Черч предупредительно зарычал. Сытым он был вполне милой зверюгой, но стоило фоссе проголодаться, как он открывал террористические действия против штор, мебели и предметов, оказавшихся на столе. Характер моего полудикого питомца был далеко не сахар, а когти мощными и длинными. Пару месяцев назад добытую им крысу попытался присвоить бойцовский пес. Битва вышла эпическая (кто-то из прохожих успел заснять и выложить драку “собаки с неизвестным зверем” в Сеть), но в итоге пес, подранный когтями фоссы, едва выжил. К счастью, хозяина победителя никто не вычислил: комментаторы дружно решили, что зверь сбежал с корабля в порту. В каком-то смысле так оно и было.

― Хорошо, хорошо! Накормлю тараканами.

Мясо насекомых, упакованное в брикеты с китайскими иероглифами, мой псевдокот ел с явной неохотой, но все же не брезговал. Я хранил брикеты как НЗ ― неприкосновенный запас на всякий голодный случай вроде сегодняшнего.

Середина осени выдалась тихой и безветренной, печально-умиротворенной, если кто-то еще помнит это полузабытое слово и совсем забытое состояние. Так чувствуешь себя на кладбище ― не в момент похорон, а много лет спустя, когда сердце уже смирилось с потерей близкого человека, а ты пришел посидеть у его могилки и поговорить о чем-то несуетном. Печаль твоя светла, душа спокойна, и откуда-то извне, из тайных порталов Вселенной, нисходит на тебя особое чувство ― понимание того, что с ним все хорошо. С вязов медленно облетали пожелтевшие листья: они не падали, а плыли по воздуху, словно пересекали реку от верхнего берега к нижнему. Точно также текли мимо прохожие, безмолвно огибая идущее меня как любое другое препятствие, их глаза подсвечивали включенные экраны, люди находились здесь и одновременно где-то далеко и плевать им было на опасности, которыми полон город для зазевавшихся пешеходов. Только камеры зорко следили за порядком, их бездушные стеклянные очи ловили каждое движение, раскладывали его на байты и сверяли с базами данных и протоколами безопасности. Сонный Дунай неторопливо катил свои волны с севера на юг, от холодных горных ручьев в отрогах Шварцвальда до жарких объятий Черного моря.

В современных квартирах кухонь нет ― этот атавизм уничтожила развитая доставка. Даже микроволновки и те почти исчезли, вытесненные “умной упаковкой”, которая тебе и разогреет, и охладит, и посчитает калории с белками и углеводами. “Живые” магазины теперь редкость, а вот общепит по-прежнему процветает. Кафе на набережной (автоматизированное, естественно) иронично называлось “У андроида”, из его окон открывался изумительный вид на реку. Однако входной сканер меня проигнорировал, и двери остались закрытыми. Чертыхнувшись, я надавил кнопку вызова персонала ― раз, другой, третий… Ответил заспанный мужской голос:

― Да-а-а.

― У вас биометрия на входе не работает.

― Ща-а-а.

Под невидимым собеседником заскрипело кресло, и этот негромкий жалобный скрип протащило по проводам и вынесло на улицу.

― Всё-о-о рабо-о-отает, ― сообщил голос. ― Отойди-и-ите и подойдите сно-о-ова.

Я сделал несколько шагов назад и подошел обратно. Сканер мигнул, но дверь осталась неподвижной ― не дрогнула, не дернулась, не пошевелилась. Админ пробурчал нечто неразборчивое, скомкав слова в неразборчивый речевой ком, а затем неожиданно четко спросил:

― Ты безработный что ли?

― Сегодня уволили.

― Ну вот и оно! Информация об увольнении уже в городской системе учета, поэтому сканер тебя и не видит.

Я неверяще уставился на дверь:

― Так у меня есть деньги!

― Информация уже в системе, ― ворчливо повторил админ. ― А последней пофиг, есть у тебя деньги, нет у тебя денег. Пока не найдешь новую работу, вход тебе во все кафе и магазины заблокирован.

― А где мне жрать?!

― На Бошку иди, там бесплатно кормят.

“Бошкой” на городском сленге называли трущобы Большой Окраины ― пригородных кварталов, где обитали люди, живущие на базовый доход. Грязные улицы, слепые фонари, зассанные подъезды, шпана на корточках… “Слышь, ты! С какого раёна?”. “Не куришь? Чё, спортсмен, шоли?”. Ни одна приличная частная компания не брала работников с Бошки. Только муниципалитет весной и осенью приглашал на уборку и мытье улиц да мелкий криминал вербовал для всяких темных делишек. Впрочем, жители окраин и сами не особо желали трудиться. Базового дохода хватало на видеоигры, дешевое синтетическое пойло и легальную наркоту. А если ты слаб и отдаешь пособие местным бандитам, то никого это не колышет, еда и жилье в человейниках предоставляется бесплатно. Законы на окраинах действовали очень и очень условно в отличие от города, где царил жесткий порядок, и за наркоту по старой доброй традиции отправляли подышать смертельным газом. В общем, на Бошке я появляться категорически не хотел. Пришибленный изменением статуса, я хотел было развернуться и уйти, но тут ко входу подошла девушка, и механическая дура-дверь послушно отъехала в сторону. Вслед за девушкой проник в кафе и я. Не обращая ни на кого внимания, незнакомка заняла столик у панорамного окна и развернула перед собой несколько голографических экранов. Ее длинные пальцы заплясали по виртуальной клавиатуре, застрочили, забегали, увеличивая и уменьшая изображения и печатая неведомый мне текст.

Механическое кафе ― мечта интроверта. Пока экстраверты наслаждались общением друг с другом, их вечные оппоненты трудились не покладая рук. Удаленная работа, онлайн-магазины, доставка на дом, умные дома, дающие доступ лицензированной городской службе к засорившемуся санузлу или закапризничавшей стиралке, самоедующие машины и самокормящие столовые ― интроверты упорно огораживались от личных контактов и, в конце концов, достигли немалых успехов. Стол, за которым я устроился, был по сути удаленным кухонным терминалом: посетитель касался пальцем иконки выбранного блюда, дрон-официант доставлял его к столу, умная упаковка разогревала, мультинапиточник наливал в пластиковый стаканчик горячий кофе, холодное пиво или пузырящийся лимонад, а биометрический сканер списывал деньги за обед. Всё это должно было работать, но не работало. Механическое игнорировало меня, не желая обслуживать. Была мысль уйти, но…

― Извини, ― подойдя к столику у окна, обратился я к незнакомке. ― Ты не закажешь мне обед? Плачу десять процентов сверх заказа.

Глаза у девушки были темными, нечитаемыми, по их выражению невозможно было понять, с каким чувством она смотрит.

― Ты что, нелегал?

― Безработный, с сегодняшнего дня.

Незнакомка выставила перед собой ладонь, машинально отгораживаясь:

― Это называется “немаркированная услуга”: ты еще ложку до рта донести не успеешь, а налоговая уже постучиться ко мне в приват..

― Очень есть хочется.

― Как ты вообще дошел до жизни такой? Люди сначала устраиваются на новое место, а потом увольняются со старого.

― Работа такая ― не от мира сего. Фантазии, выдумки, unreal, фикшн.

― Игровая сфера?

― Нет, “Großer Bleistift”. Литературная нейросеть.

Брови девушки изогнулись арками, изображая легкое удивление. Она задумалась, а потом предложила:

― Не будешь против, если мы устроим стрим? Обед проведем как оплату.

В ответ я развел руками и шутливо поклонился: мол, в моем положении выбирать не приходится.

Кормили “У андроида” хорошо. Уплетая густой, словно жизнь еврейского философа, кулеш с грибами, я говорил откровенно, не скрывая эмоций:

― У меня есть деньги, но я не могу купить себе еды! Как такое возможно?! Вот сидит рядом с тобой человек ― плоть, кровь, кости, мышцы, но только не цифра. Его стерли как дееспособную личность и говорят: иди на Бошку в бесплатную столовую. Я не хочу в бесплатную столовую! Я не хочу на Бошку! Там по тарелкам тараканы наперегонки бегают.

― Кем ты работал?

― Сочинял истории для чтения.

― Ты писатель?

― Оператор нейросети. Писатели… Писатели ― это прошлое. У меня талант другого рода: я умею придумывать сюжеты и характеры и ставить правильные задачи перед машиной. А машина уже подбирает нужные слова.

― Это можно назвать творчеством?

― Можно ли математика назвать математиком, если он складывает цифры на калькуляторе, а не считает их в уме? Нейросеть освободила творца от скучной рутинной работы, не более того.

Перед столом завис дрон-официант, захватывая опустевшую тарелку металлической клешней, но то ли тарелка оказалась нестандартной, то ли клешня реагировала на команды с задержкой, только дрону никак не удавалось подцепить столовый прибор.

― Напоминаю своим подписчикам, ― воспользовалась паузой стримерша, ― что на моем канале есть несколько стримов из квартир пропавших авторов. Ссылки на них вы видите внизу экрана. А мы продолжаем свой разговор с Валери Свотом, бывшим оператором литературных нейросетей, а ныне безработным. Скажи, ты был знаком с кем-нибудь из писателей?

― Не очень близко.

Я поднял пустую тарелку и сунул ее в клешню дрона. Электронный официант зафиксировал добычу и на мгновение остановился, уставившись пластиковым глазом на неожиданного помощника. Казалось, он хотел меня поблагодарить, но не имел такой возможности. Дронам речевой аппарат не положен.

― В нашем подъезде жила одна дама, ― припомнил я, отвечая на вопрос стримерши. ― У неё было две или три бумажных книги и с десяток электронных, но продавалось это всё крайне плохо. Лет пятнадцать назад дама отправилась на Бошку, села на базовый доход, но до сих пор сочиняет рассказы. Время от времени я встречаю ее на фермерском рынке: она печатает свои сочинения на принтере и бесплатно раздает в торговых рядах. Больше-то пригородных никуда не пускают. Святой человек, абсолютная сумасшедшая.

Мы говорили и говорили, я рассказал о любимых книгах, о том как увлекся в юности бумажными изданиями и собрал их целый ящик. Не забывая при этом работать ножом, вилкой и челюстями.

― В чем разница между писателем и нейросетью? ― спросила девушка, когда подали молочно-лимонный раф. ― Почему последние вытеснили первых? Разве они пишут лучше?

― Нейросети пишут быстрее, а в наш век ― это огромное преимущество. Да, у них есть проблемы в некоторых узких жанрах вроде сюра, но тот же “Союз писателей” научился эти проблемы решать. Наверное, в операторах у них действительно настоящие писатели, научившиеся в бешеном темпе править исходный текст. Но в целом нейратура похоронит литературу и довольно скоро.

― И когда это произойдет?

― Когда физически умрут профессиональные авторы и нейратура заполнит оставшиеся информационные пузыри.

― Но ведь могут родиться новые писатели?

― Нет. Прервется преемственность, им не у кого будет учиться. Даже если кто-то сумеет постичь ремесло писателя самостоятельно, по старым книжкам, ему не вылезти из своего пузыря. Да и новый читатель его банально и не примет.

Я допил кофе, откинулся на спинку кресла и посмотрел на свою благодетельницу:

― Пат, ― стримершу звали Патрисией, ― ты не могла бы сделать еще одно доброе дело? Купить еды для моего кота.

― Для кота ― что угодно.

На прощание Пат выудила из сумочки простенькую телефонную клипсу и отдала мне:

― Для связи, мой номер вбит первым. Вдруг тебя и провайдер забанит?

Современный человек привык к мягким и ласковым объятиям Всемирной паутины, и когда Сеть разводит руки-провода в стороны, он просто-напросто теряется. Я возвращался домой, собираясь разослать резюме потенциальным работодателям. Совершенно при этом позабыв, что аккаунт мой в Сети забанен и к работодателям нужно топать ножками.

― Завтра! ― пообещал я Черчу, дремавшему в кресле, осознав незавидное положение изгоя. Зверь шевельнул хвостом, показывая, что слышит, но глаза не открыл. Возможно, если бы я сразу отправился искать работу, ничего бы и не случилось, но… скорее всего, оно случилось бы все-равно, только чуть позже. А пока я стоял посреди квартиры, вертел головой и не знал, чем занять себя без Интернета. Пока не вспомнил про ящик, набитый бумажными книгами. С трудом вытащил его из-под кресла с посапывающим Черчем и занялся разбором. Вытирал с обложек пыль, неторопливо перелистывал страницу за страницей, разглядывал полузабытые иллюстрации и удивлялся щемящим воспоминаниям, нахлынувшим из юности. В книгах часто печатали фотографии авторов, и я с интересом вглядывался в их лица. Вот поджарый очкарик с испуганным взглядом и впалыми щеками, вот азиат с огромной головой, болтающейся на длинной шее, вот седобородый гном с мясистым носом и пивным животом… Где они теперь? мое погружение в прошлое прервала заливистая птичья трель. От неожиданности я вздрогнул, не понимая, откуда в квартире взялся кенар и тут меня осенило: дверной звонок!

― Кого к нам бесы принесли?

Фосса лениво рыкнул: ему тоже не понравились громкие звуки, после ночной охоты хищник предпочитал днем отсыпаться. Дом наш стоял в глубине массива, в тихой зоне, и слабый уличный шум не долетал до восемнадцатого этажа, разбиваясь о тройной стеклопакет на окнах. Я включил камеру и обнаружил на лестничной площадке женщину-селедку со служебным планшетом ― такие обычно носили муниципальные служащие. Позади нее стоял рослый мужчина-мопс с переноской для кота.

― Откройте! ― потребовала женщина. ― Мы из комитета по защите животных. По вашему адресу зарегистрирован кот Черч пяти с половиной лет.

― Что вам нужно?

― Мы пришли забрать кота. Пришло уведомление, что вы потеряли работу.

― У меня нет кота, ― сообщил я через дверь. ― Он был уличным и сбежал неделю назад.

Женщина-селедка уходить не собиралась:

― Откройте немедленно! Иначе я немедленно сделаю запрос на доступ к электронному замку квартиры! Мы все равно войдем к вам.

“И ведь войдут, ― раздраженно подумал я. ― Похоже, все, кроме меня, в этом городе понимают как страшно потерять работу”. Черч лежал на полу, поглядывая на дверь одним глазом: спутать его с котом мог только безглазый. После ночных похождений фоссе хотелось спать, но я поднял зверя за шкирку и выставил на карниз, рявкнув “Охота!”. Черч укоризненно сверкнул на меня темным глазом: “Какая охота? День в самом разгаре!”. Но я решительно прикрыл окно и задернул штору. Никто в здравом уме не подумает, что кот может спуститься с восемнадцатого этажа. Пусть даже рядом есть пожарная лестница. Только фосса не кот ― он по этой лестнице гуляет каждую ночь, еще и на сторонние карнизы из любопытства запрыгивает, посмотреть в свете Луны, кто живет за прозрачными стеклами и не водятся ли у них вкусные маленькие грызуны.

Селедка оказалась не только напористой, но и сообразительной:

― Где он?! Куда вы спрятали кота?

Я молча посторонился.

― Иммануил!

Сопровождающий вышел из-за ее спины, опустил переноску (в которую поместилась бы только половина Черча) и замер в ожидании команды. На мгновение мне почудилось: сейчас хозяйка скажет “фас!”. Но женщина ограничилась человеческим:

― Найди мне кота.

Окатила меня ледяным взглядом и добавила:

― А я пока составлю протокол изъятия.

Иммануил обошел все комнаты, осмотрел шкафчик в душевой и встроенный шкаф в комнате, заглянул под кровать, под ванную и в стиральную машину, порылся в корзине с грязным бельем, но кота не обнаружил. С каждой новой неудачей собачьи складки его физиономии приобретали все более темный оттенок, пока не стали бордовыми. Наконец, он подошел к окну и раздвинул шторы. Фоссы на карнизе не было, хотя с него стало бы уснуть на узкой полоске бетона, не взирая на высоту. Зато остались следы его когтей, и это не укрылось от взгляда молчуна, подозвавшего начальницу взмахом руки.

― Вы спрятали кота снаружи?! Он же упал и разбился!

Зоозащитница высунула голову в окно и с ужасом уставилась на далекий асфальт, пытаясь разглядеть мертвое животное. Но тут входная дверь распахнулась, и в квартиру ворвался председатель кондоминимума в сопровождении стриженого качка с полицейским шевроном на рукаве. Физиономию качка украшали два “модных” шрама, имитирующие раны от средневекового меча.

― Искренне, искренне вам сочувствую, господин Валери, ― нагло соврал председатель, ― но вынужден, вынужден попросить вас освободить арендуемое помещение.

И увидев мое вытянувшееся лицо, коротко пояснил:

― Таковы правила.

― Что значит освободить?! Аренда оплачена на три месяца вперед!

― Всё так, господин Валери, всё так. Оплачена, совершенно верно, совершенно точно, я только что проверил. Но о деньгах беспокоиться не стоит, не стоит о них волноваться. Остаток средств мы сегодня же вернем на ваш банковский счет. Все вещи упакуют и отправят по новому адресу, бережно упакуют и бережно отправят, не пропадет ни одна ниточка, ни одна пуговичка.

Голос председателя журчал как горная речка, подпрыгивая на словах-повторах будто на камушках. Актер да и только! Из тех, прежних актеров, а не из современных псевдоличностей, созданных нейросетями. Наверное, он тоже боялся за свое место ― вон как резво прибежал освобождать жилплощадь от неработающего элемента. Качок был иным: два искусственных шрама на его лице были двумя извилинами мозга. Они будто выползли из черепушки, оставив за собой пустоту, да так и уснули друг над другом.

― Чё стоишь? ― рыкнул он. ― Сложил в сумку и на выход! Десять минут на сборы, мне ещё на Бошку тебя конвоировать.

Председатель поспешил ретироваться:

― Очень, очень жаль терять такого жильца, такого обязательного постояльца как вы, господин Валери. Но мне пора, мне пора срочно идти по делам, ― и он выскользнул из квартиры.

Селёдка, наоборот, поддала жару:

― Да что вы с ним миндальничаете? Он кота из окна выбросил!

― Дайте. Человеку. Собраться. ― Неожиданно отчеканил Иммануил, до этого не сказавший ни слова. Селедка вылупилась на него в полном изумлении: видать и на работе её спутник был не особо разговорчив. А я благодарно кивнул, перестав мысленно называть его мопсом. Но с места не сдвинулся, решив позвонить в адвокатскую контору. Увы, связь отсутствовала, сколько я ни дергал за мочку уха.

― Оторвешь! ― осклабился полицейский качок. ― У тебя, придурок, осталось семь минут. После чего имею полное право выкинуть тебя отсюда силой.

К этому моменту мои нервы гудели как высоковольтные провода, от срыва меня удерживал лишь шеврон на его рукаве: драться с полицейским, каким бы дебилом он ни был, дорога без возврата. После этого меня никакой адвокат не защитит. Помог Иммануил. Он верно почувствовал момент и, покидая комнату, остановился между мной и качком:

― Послушайте, ― в голосе его прозвучало сочувствие, кажется, искреннее, ― просто идите туда, куда ведут. Иначе наломаете дров и потеряете шансы вернуться, как бы призрачны они ни были.

По возрасту этот человек мог быть моим отцом, и я его послушался. Развернулся, вышел из квартиры и направился вниз по лестнице, не желая стоять лицом к лицу с качком в лифте. Чем ниже мы спускались, тем громче полицейский ругал нелегалов всех мастей. В его убогом воображении они были источником вселенского зла и первопричиной личных неудач. Он считал себя незаслуженно обойденным по службе, и причиной тому, конечно же, были окружающие. В том числе я, ни сном, ни духом не ведавший ранее о его существовании. Фраза “такие как ты” звучала в его жалобах неугасающим рефреном. Ситуация накалялась, пространство между нами искрило взаимной неприязнью. Но камеры располагались на каждом этаже, и рук качок не распускал, хотя я буквально чувствовал его желание приложиться к моей тушке кулаком. И всё же он не удержался ― уже на улице, там, где фургон полиции перекрывал обзор камерам. Едва мы обогнули машину, как полицейский со всей силы толкнул меня в спину:

― Быстрее пошел!

Взмахнув руками, я полетел вперед, рухнул на четвереньки, проехался ладонями по асфальту, сдирая кожу, и, наконец, ударился головой о дверь автомобиля. Мой конвоир остановился, и в этот момент от дома, из тени приямка с окнами в подвал, вылетел Черч. Грозно рыча, фосса взвился в воздух и ударил передними лапами в грудь моего обидчика. Полицейский охнул, падая на асфальт, но падать его учили и он сумел сгруппироваться. Я развернулся, поднимаясь на ноги, но не успел. Прозвучал выстрел и рычание сменилось жалобным визгом. За первым выстрелом последовал второй, визг фоссы перешел в хрип, и меня окончательно сорвало. Я бросился на лежавшего полицейского, ударом ноги вышиб пистолет и стал исступленно месить его тело ботинками. А затем наступила тьма…

Из безвременья я вынырнул на полу каталажки ― одиночной камеры предварительного заключения. Затекла спина, онемела рука под телом, на затылке ныла тупой болью гематома, на ощупь напоминающая нарост на дереве. В памяти всплыл фосса, бросившийся на мою защиту.

Черч!

Эта ублюдок стрелял в Черча!

Я застонал, но не от боли в затылке, а от того как сжалось спазмом в груди сердце.

― Очнулся?

С трех сторон камеру окружали каменные стены, а с четвертой перекрывала графеновая решетка с пятиугольными ячеями. За решеткой стоял полицейский, но не тот, с кем я сцепился возле дома. Этот был пониже, поуже в плечах и с большими залысинами, уходящими за уши, словно очки.

― Дайте попить.

― Обойдешься, ― полисмен включил запись и зачитал официальным тоном: ― Гражданин Валери Свот, вы задержаны по обвинению в нападении на полицейского и немотивированной агрессии. Вы имеете право обратиться к лицензированному адвокату или защищать себя сами. Суд состоится в течение трех суток после предъявления обвинения.

Выключив запись, плешивый сплюнул через ячею решетки, нехорошо ухмыльнулся и сообщил:

― Кормят и поят у нас два раза в день, и второй раз сегодня уже прошел.

― Мне нужно позвонить адвокату.

― Это твое право.

― Но мой аккаунт заблокирован!

― А это твои проблемы.

Спустя мгновение решетка трансформировалась в сплошную стену, оставив меня одного на холодном полу. Лишь несколько пятиугольников под потолком остались по-прежнему открыты, пропуская в камеру свет и воздух, да в углу приютилась коробка биотуалета.

Жалел ли я о драке? Нет. Возможно, это чувство будет глодать меня после, но пока уровень злости в моей крови был слишком высок. Затылок всё ныл и ныл, но симптомов сотрясения мозга я не чувствовал: ни тошноты, ни головокружения, ни проблем со зрением или речью. Мысли мои скакали с одной темы на другую. Если меня осудят, о городе можно будет забыть навсегда. Нарушители закона жили на Большой Окраине отдельным поселением, огороженным крепким забором. Пищу им доставляли в контейнерах дроны и, как рассказывали очевидцы, за нее тотчас разгоралась жесточайшая бойня. По периметру забора через каждые три сотни шагов стояли вышки с часовыми, нанятыми там же, на Бошке. Стреляли они безо всякого предупреждения по малейшему поводу, а иногда и без оного: смерти осужденных никто не учитывал, начальство требовало лишь отчет об истраченных патронах. Выжить в квартале №13 было весьма и весьма непросто, да и сроков пребывания там не существовало: виновен ― отправляешься на вечное поселение. Слово “вечное” в постановлении суда отдавало изрядным троллингом.

Как переменчива судьба! Ещё вчера я был полноценным гражданином, а сегодня бесправный и безработный преступник, лишенный любой связи с внешним миром. Но тут отошедшая от онемения рука, повинуясь тайному знаку подсознания, нырнула в карман и нащупала предмет, на ощупь похожий на прищепку. Предмет оказался клипсой, подаренной стримершей. “Мой номер первый”, ― сказала она тогда. Пат ответила почти мгновенно:

― Слушаю.

― Это Валери! Мы сегодня обедали в кафе…

― Да-да-да, куда ты пропал? Наш стрим поднялся на главную страницу!

― Патрисия, мне срочно нужен адвокат. Меня заперли в каталажке и не дают ни пить, ни есть. Сегодня полиция явилась ко мне домой, чтобы выдворить из города, но…

Договорить я не успел, связь булькнула (словно была предметом вещественным, только что брошенным в воду) и пропала. Плешивый явился минут через десять. В центре решетки открылось несколько ячеек, и в одну из них влетела бутылка с водой.

― Гаджет! ― потребовал полисмен.

Я безропотно отдал клипсу, после чего открытые ячейки, все разом, ослепли.

Утро началось с завтрака: жидкого пюре из искусственной картошки и тонкого кругляша дешевой колбасы. А потом всё волшебным образом переменилось! В каталажку через все преграды прорвалась Патрисия с ворохом свежих новостей.

― Наш стрим побил все мои прежние рекорды! ― первым делом сообщила она. Я пожал плечами: мол, это, конечно, хорошо, но в данный момент не очень-то и актуально. Но Пат не смутилась.

― А знаешь почему? Дрон доставки случайно заснял твою драку с полицейским, после чего все ринулись смотреть и наш ролик в кафе! Слушай, как ты приручил фоссу?! Ты в курсе, что твой фосса ― единственный во всем городе? А, может даже, и во всей стране.

При воспоминании о Черче я помрачнел еще больше, и Патрисия тут же уловила перемены в моем настроении. Сегодня она выглядела такой же элегантно лохматой. как и в прошлый раз, только вместо осеннего листка волосы украшала сосновая шишка. Я даже заподозрил, что это какая-то сложная и модная прическа, но спрашивать не стал.

― Первая хорошая новость! ― объявила она. ― Начинай загибать пальцы.

Я вздохнул и загнул мизинец.

― Твой фосса выжил!

― Черч жив?!

― Забавное имечко! Да, рядом оказался мужчина из надзора за домашними питомцами, и он успел доставить Черча в лечебницу. Я записала стрим с ветеринаром: врач говорит: еще немного, и зверь истек бы кровью.

Иммануил! Я мысленно поблагодарил этого немногословного мужчину и счастливо улыбнулся.

― Вторая хорошая новость! Твоим делом займутся лучшие адвокаты города.

Пат сделала паузу, любуясь моей вытянувшейся физиономией. Хихикнула и продолжила:

― Третья хорошая новость! Они сделают это бесплатно.

― Ты шутишь!

― Ну не совсем бесплатно, но платить будешь не ты. Не перебивай! Четвертая хорошая новость. Адвокаты уверены, что вытащат дело. Был грубый толчок со стороны полицейского, был второй выстрел, хотя после первого фосса уже не представлял никакой опасности. В общем, ты, отделаешься штрафом, и хотя он будет весьма крупным…

― Пятая хорошая новость? ― догадался я.

― Точно! Штраф тоже заплатишь не ты.

― ?!

― Его заплатят твои новые работодатели. С сегодняшнего дня тебя зачислили в рабочий резерв на испытательный срок. Пройдешь его ― будешь трудоустроен.

Шишечка в ее волосах болталась, словно помпон на детской шапочке, придавая стримерше вид слегка комичный, но очень и очень милый.

― И учти! Раз ты в резерве, значит, ни выселять тебя, ни блокировать твои счета и аккаунт никто не будет.

Я молчал, не находя подходящих слов: вал хороших новостей, поверх которых приветливо вилял хвостом живой Черч, накрыл меня с головой. Казалось, это сон, просто хороший сон, который вот-вот закончится. Но тонкая струна с нанизанной на нее душой продолжала тревожно вибрировать, не доверяя внезапному повороту судьбы. Но так сладка была надежда!

― Меня берут на работу? Кто?

― Ты не поверишь!

― Не тяни.

― А получить удовольствие от доброго поступка? Ладно, ладно! Со мной связался человек из руководства “Союза писателей”. Они посмотрели наш стрим, вспомнили, что именно ты придумал термин “нейротура” (а мне не сказал!) и решили вписаться. Адвокаты ― их инициатива.

Новость о “Союзе писателей” меня скорее насторожила, чем обрадовала. Если верить рекламе, там работали настоящие авторы, зачем им пусть и хороший, но все-таки ремесленник? Нет, я бы ещё понял, если бы “СП” пригласил меня пару дней назад, но вкладываться оплатой штрафа и дорогими адвокатами? Это выглядело очень и очень странным. Впрочем, мне ли выбирать? Лишь бы выбраться отсюда и остаться в городе, а работы я не боюсь.

Суд прошел буднично. Как пояснила Патрисия, обо всем было договорено кулуарно, в том числе о компенсации пострадавшему полисмену. Весь процесс, занявший не более получаса, я просидел в “клетке” для подсудимых, и лишь в самом конце на вопрос судьи (“признаете ли вы себя виновным?”) ответил “да”. После этого судья огласил вердикт, не удаляясь в комнату для раздумий. Штраф оказался действительно большим, но всё же не запредельным, и был тут же погашен адвокатами. В общем, чихал я чаще, чем говорил: в зале суда оказалось ужасно пыльно, как будто полы, мебель и окна не протирали, как минимум, пару лет. Один из адвокатов убежал еще до вынесения вердикта, второй задержался чуть дольше, и я успел его поблагодарить, получив в ответ кивок и фразу “с вами свяжутся”. Никто меня больше не задерживал. Я вышел на улицу, проверил аккаунт (работает!), счет (открывается!), квартиру (числится за мной!), попрощался с Пат, заключив ее в дружеские объятия (от денег она категорически отказалась) и рванул в ветеринарку.

Как странно меняется внешность людей в зависимости от нашего к ним отношения: сегодня Иммануил ничем не напоминал мне мопса. Его лицо выглядело породисто, но не в собачьем, а в аристократическом смысле, и даже массивные складки на лбу не перечеркивали эту внешнюю чистокровность. Казалось, передо мной стоит потомственный английский пэр с родословной в пятнадцать поколений.

― Это я вас по голове приложил, ― честно признался пэр, с опаской пожимая протянутую руку. Но я его удивил:

― Спасибо!

― Обращайтесь, ― расслабившись, пошутил Иммануил. Мы негромко посмеялись, и тонкий ледок меж нами окончательно растаял.

― Как там мой питомец?

― Повезло, пули не задели важных органов, так что недели через три-четыре будет полностью здоров. Где вы взяли прирученного фоссу?

― О, это долгая история.

Бесплатная ветеринарная лечебница располагалась в бывшей промзоне на территории завода-банкрота (самая дешевая аренда в городе!), и мы долго шли запутанным коридором, по стенам которого тянулись толстые кабели, а под ногами скрипела не выметенная кирпичная крошка. Мне хватило времени не только рассказать историю приобретения Черча, но и предложить деньги за его лечение.

― Не нужно, ― отмахнулся Иммануил. ― Лучше переведите их на счет клиники.

Наконец, мы добрались до медблока. Здесь царила относительная чистота ― впрочем, до стерильности человеческих больниц было далеко. Почуяв меня, фосса приподнял голову и что-то промычал, а я опустился на колени и осторожно обнял перебинтованное тело. Черч все мычал и мычал, жалуясь на свои болячки, пока не успокоился и не уснул. В глазах моих стояла влага, и я незаметно вытер их до того, как встать и обернуться к нашему общему спасителю:

― Последние два дня для меня как сказка.

― Не обольщайтесь, господин Валери. Сказки хорошо заканчивались только в старых книжках, но сейчас даже в них…

Иммануил не договорил, только рукой махнул. В его жесте было столько безнадежности…

― Скорее всего так и есть, ― согласился я, отчетливо понимая, что говорил он о себе. Но трогать чужие раны не стал, да он бы и не ответил на прямой вопрос мимолетно знакомому человеку. Зашел в аккаунт, перевел лечебнице деньги, сообщил о своем испытательном сроке Иммануилу и договорился с ним, что заберу Черча как только смогу.

― Не торопитесь, ― прощаясь, уже он потянул руку первым. ― Мне интересно возиться с фоссой, никогда еще не имел дел с “мозамбикскими львами”. Тут он будет под наблюдением, а вы отработаете испытательный срок и заберете.

Чем быстрее прогрессировала техника, тем сильнее ощущался избыток людей на планете. Сначала они стали не нужны как работники, а затем и как потребители. Виртуальная экономика поддерживала сама себя, производя и проедая миллиарды евро, долларов и юаней без участия человека. Тем удивительнее было встретить в офисе “Союза писателей” живого человеческого клона, “a creature with no a childhood” ― “существо без детства”. Существо, искусственно выращенное до взрослого состояния и лишь потом осознавшее самое себя. Абсолютно лысое, без единого волоска на коже, с выпученными рыбьими глазами и, подозреваю, безо всяких половых признаков, внегендерный человек ― так это когда-то называлось. За всю жизнь я видел таких дважды или трижды, и то мельком. Человек-рыба был одет в дорогой костюм с климат-контролем, позволявший не обливаться потом в жару и не дрожать от холода в легкий морозец. Взгляд его был безэмоционален и оттого жуток.

― Присаживайтесь, господин Валери, ― кло указал на стул перед собой. ― У нас с вами есть определенная проблема.

Я осторожно опустился на стул и вопросительно поднял бровь.

― Кандидатуры сотрудников в “СП” принято обсуждать коллегиально, и скажу сразу, не все были согласны с вашим приглашением. Но кадровая ситуация требовала решительных действий, поэтому мы рискнули. Продавил вашу кандидатуру лично я, поэтому сам и ввожу вас в курс дела.

― Другие сомневались в моей квалификации?

― Нет. Вопрос скорее эмоциональный: открывшаяся вакансия предполагает высокую степень стрессоустойчивости. Многих напугала ваша драка с полицейским, и они сомневались в вашей психологической стойкости.

― Лично вы считаете иначе? ― мне захотелось уловить хоть какую-то эмоцию, но ничего не вышло. Глядя на меня круглыми, слишком большими для обычного человека глазами, клон ни разу не моргнул.

― Вы загнаны в угол и выбор перед вами прост: либо отправиться в сектор для осужденных (полиция злопамятна и кто знает, какая подстава вас ожидает, стань вы снова безработным?), либо иметь все блага работаюшего гражданина. Мне кажется, драка это плюс, а не минус, она показывает, что вы способны нарушать границы.

― А мне придется их нарушать?

― Это преждевременный вопрос. Скажите, чего не хватает нейратуре на ваш взгляд?

― Живого слова, нейратура механистична и груба. В низких жанрах ей плохо удаются парадоксы и сюр, в высоких ― зашкаливает пафос и мироточит слащавая назидательность. Но “кровь, кишки, развурдалачило” удаются ей хорошо. Впрочем, вы как-то справляетесь, и если (как говорят) на вас действительно работают настоящие писатели, то вероятно они сильно правят текст. Или даже пишут его сами, нарушая тем самым корпоративное обязательство, за которое меня уволили с прежней работы.

Я посмотрел на потенциального работодателя и добавил:

― Если это та моральная проблема, о которой речь, никаких переживаний у меня не будет. Уволят ― буду молчать.

― От нас не увольняются, господин Валери.

Я невольно вздрогнул. Не столько от услышанных слов, сколько от безжизненного тона, которым они были сказаны.

― Сейчас у вас очень простой выбор. Отказываетесь и покидаете мой кабинет ― это первый вариант. Мы, естественно, отзываем решение о приеме на работу, и для вас все начинается сначала: блокировка счета, аннулирование аренды жилья и так далее. Соглашаетесь и будете допущены к особым разработкам. На испытательный срок вам будет запрещено покидать это здание. У вас минута на принятие решения.

От мертвого голоса клона меня пробрало до мурашек. Вся моя сущность вопила: нет, нет, нет! Не соглашайся! Беги, глупец! Но куда бежать? На Бошку, опережая полицию? А фосса? Я не мог оставить Черча одного.

― Через месяц я смогу снова жить в городе? Мне нужно будет забрать кота.

― Минута истекла, мистер Валери. Ваше решение?

― Кишки собачьи! Я согласен.

Снаружи здание “Союза писателей” совершенно не выделялось среди деловой застройки квартала: обычная тонированная “стекляшка” с подземной парковкой, стыковыми люками для дронов-доставщиков, вышками сотовой связи и вертолетной площадкой на крыше. Но если бы внимательный наблюдатель следил за строительством здания, а после посетил его в качестве гостя, то заметил бы явное несоответствие. По окончании стройки и завершения всех внутренних работ, один этаж здания “потерялся”. Стал этажом-сейфом, скрытым от посторонних глаз. Физически пространственный сейф занимал место пятого этажа, но лестницы туда не вели, а после нажатия кнопки “5” лифт доставлял на шестой, просто пассажир об этом не догадывался. Чтобы попасть на секретную территорию, нужно было связаться с роботом-диспетчером и пройти идентификацию. Он-то и останавливал лифт в нужном месте.

Сопровождал меня все тот же клон, мой куратор на весь испытательный срок. Я был его креатурой, его проектом, его инструментом в неведомой мне карьерной борьбе и, возможно, ставкой на выигрыш. Меня вся эта секретность жутко нервировала. До такой степени, что память подкинула слово “мандраж”, давным-давно похороненное нейратурой в негласном списке “излишне заумных”. Золотое правило любого оператора гласит: текст должен быть простым и понятным.

Наконец, створки лифта открылись, и мы вышли в просторный холл, по светлому полу которого бесшумно катался робот-пылесос, собирая невидимые глазу пылинки. Окон здесь не было, их место занимали подсвеченные изнутри пейзажи, с безукоризненной точностью передающие вид города за толстыми стенами. В гнетущей тишине мои шаги отразились от пола, докатились до стен и заглохли. Впереди негромко загудели моторы массивной двери, ведущей в святая святых “СП”, и, сдавленно выдохнув, дверь отъехала в сторону. Внутри я увидел высокий стол-помост, нижняя часть которого была скрыта темной панелью. За ним располагались серверные шкафы и от них к столу тянулись щупальца проводов, опутывая болванки, похожие на мужские и женские головы. Внезапно одна из голов повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Она была живой! Я невольно вскрикнул: передо мной было постаревшее лицо Кэтлин Линг, автора моей любимой детской книги.

― Шокированы? ― поинтересовался из-за моей спины клон.

Я не реагировал. Мои челюсти намертво свело судорогой, а внутри бушевал шторм и беззвучно кричал человечек с картины Мунка. Одна за другой ко мне стали поворачиваться и другие головы: кого-то я узнавал, кого-то видел впервые, но без всякого сомнения, это и был Союз писателей. Последних настоящих писателей эпохи.

― Пока вы приходите в себя, я кое-что объясню, ― невозмутимо произнес клон. ― То, что вы видите ― колоссальный прорыв в технологии соединения человеческого мозга с последними достижениями науки. Своего рода биокомпьютер, работающий с недоступной для сегодняшнего уровня искусственного интеллекта скоростью. Но главное тут не скорость, а качество мышления, оно остается человеческим.

Откуда-то из подкорки, из давно забытых книжек, всплыло стихотворение Роберта Бернса: “Все веселей внизу плясали. И вдруг гробы, открывшись, встали. И в каждом гробе был скелет в истлевшем платье прошлых лет”.

― Если об этом узнают власти… ― прошептал я онемевшими губами. Клон услышал и впервые на его лице появился намек на улыбку:

― А вы думаете, они не знают? “Союз писателей” ― это эксперимент. Представьте себе, господин Валери, какие перспективы наши опыты открывают в других областях. Лучшие военные стратеги мира, собранные в один генштаб. Лучшие финансовые умы, которые никогда не работали бы на одну страну.

Я представил и меня передернуло.

― С юридической точки зрения всё законно, никто не почувствует запах крысы, ― блеснул знанием фольклора мой куратор. Или пора уже думать о нем как о конвоире? ― Все эти люди согласились участвовать добровольно.

― Быть того не может!

― Очень даже может. Они, как и вы, подписали согласие на техноконтакт.

― Но это ведь стандартная формулировка контракта оператора!

― А вы внимательно читали? “Способы технического контакта оборудования компании с физической оболочкой работника определяет компания”.

Я похолодел.

― Повторюсь: мы не увольняем сотрудников, допущенных к секретам. Для них существуют другие подобные залы. Но вы ведь гораздо умнее, господин Валери? Вы готовы биться за полноценную жизнь, не так ли?

Сердце сдавили невидимые клещи; сдавили так сильно, что мне стало не хватать воздуха, и я решил расстегнуть воротник. Но рванул так сильно, что пуговка полетела на пол. Робот-пылесос тут же выкатился под ноги и сожрал ее.

― Зачем этим людям живой оператор? ― стараясь не смотреть на писателей, спросил я.

― Нет тела ― нет стимула. Нашим авторам нужен человек с кнутом и пряником, но не простой надсмотрщик, а тот, кто умеет правильно ставить творческие задачи и оценивать результат.

― Пряник?! Какой у них может быть пряник?

Клон вынул из кармана прозрачную коробочку с откидным верхом ― магазины в такой продавали леденцы. Вытряхнул на ладонь темную пилюлю и проглотил. На мгновение глаза его зажмурились, а когда открылись, стали выразительнее и ярче.

― Боль и радость, всё здесь, ― он постучал по голове. ― Всё здесь, господин Валери, в человеческих мозгах. Сегодняшний день для вас ― ознакомительный, и я вас оставлю. Изучайте интерфейс, инструкции, попробуйте взаимодействовать с подопечными. Завтра утром я скину вам план работ на следующую неделю. Вон та дверь ― апартаменты для отдыха, на ближайший месяц ― это ваш дом.

И, закинув в рот еще одну пилюлю, куратор покинул этаж-сейф, оставив меня наедине с живыми головами. Некоторое время я стоял, боясь повернуться и слушал тихое урчание серверных вентиляторов. Мне казалось, что за спиной урчит голодное механическое чудовище, требуя пищи. На негнущихся ногах, так и не повернувшись к рабочему месту, я добрался до апартаментов и к огромному облегчению обнаружил там бар на колесиках.

Проснулся я ночью, на полу, сжимая рукой горлышко полупустой бутылки. Мысли слегка путались: но добрый глоток виски прочистил голову и помог встать. Некоторое время я раздумывал, покачиваясь из стороны в сторону, подобно маятнику. Собирался с духом, прежде чем решиться выйти к столу с живыми головами. Помотал головой, поежился, и все-таки решился. Первой опять повернула голову она.

― Как же вас угораздило, Кэтлин? ― спросил я.

В ответ на мониторе замигал красный квадратик полученного сообщения. Я подошел, дотронулся до него, и пиктограмма тут же превратилась в строку чата:

“А вас, мой новый оператор? Как угораздило вас? Что вы намерены делать?”.

Я пожал плечами. Единственной здравой мыслью, посетившей меня, была идея отработать испытательный срок, забрать фоссу и бежать. Огонек на экране снова подмигнул:

“Давайте угадаю? Хотите сбежать после испытательного срока? Увы, эта опция отключена: отсюда вас больше не выпустят”.

Спорить не хотелось. Да и что толку спорить? Кэтлин была права. я это чувствовал.

― Давно вы здесь?

“Давно. Я ещё операторов-клонов застала, но они оказались бесполезны для работы”.

― Почему?

“У людей, не имевших детства, не развито творческое начало”.

― Поэтому клоны стали нанимать обычных людей?

“Да. Некоторые, как и вы, собирались бежать, но их не отпустили. И вас не отпустят”.

― Что стало с моими предшественниками?

“Один выпил яд, другой спился и сошел с ума, судьбы остальных мне неизвестны. Но уверена, что ничего хорошего их не ждало”.

Я беззвучно выругался и вылил в горло остатки виски. “Закусил” рукавом рубашки, вытерев губы и негромко пробормотал:

― Не жалей мертвых, жалей живых.

“О, вы читали мои книги!”.

― Я на них вырос.

“Тогда убейте нас, если сможете”.

Чат закрылся, конвертик сообщения исчез с рабочего стола, и все головы, словно по команде, повернулись ко мне. В их выцветших от времени и боли глазах читалась надежда: литература просила смерти и вечного покоя. Мне вдруг стало весело, но это было жуткое веселье ― не то, что я чувствовал когда-либо раньше. Веселье безрассудства, пир во время чумы.

― Кэтлин, вы какой напиток предпочитали раньше?

“Джин с тоником. К чему этот вопрос?”.

― Минутку.

Я отправился в свои апартаменты, прикатил оттуда бар и отыскал бутылку джина.

― Тоника нет, ― сообщил я. ― Только чистый джин. Приговариваю вас к смерти за то, что разделили мир надвое, но людям оставили самую скучную половину.

И со всей силой ударил бутылкой джина по голове. Череп хрустнул, и Кэтлин Линг затихла навсегда. Некоторое время я удивленно смотрел на дело своих рук, а затем повернулся к мужчине со впалыми щеками и зачесанными назад остатками светлых волос.

― Сэр, какой напиток вы предпочитаете?

“Отправь меня в Бездну, приятель, хватит болтать”.

― И все же?

“Пиво”.

― Не ожидал. Но этого добра в баре навалом, ― я выбрал бутылку поувесистее. ― Приговариваю вас к смерти за создание жутких миров, в один из которых, мы, кажется, провалились.

Бар постепенно пустел, и безумное веселье, охватившее меня, почти выветрилось. Всё это время я не чувствовал себя чудовищем и убийцей, скорее ― палачом. Нейратура обрела руки и добивала ими последних живых авторов. Когда с последним из них было покончено, я добрел до кровати и рухнул на нее, собираясь непременно дождаться утра. Но уснул раньше, чем оно пришло. Мне снился огромный дуб с уродливо растопыренными ветками-руками, рухнувший наземь, и множество крошечных человечков, облепивших его некогда могучий ствол.