Создатель

Девушка неподвижно лежала на земле в позе эмбриона, обхватив себя двумя парами хрупких рук и судорожно вцепившись пальцами в плечи. Пушистые светлые волосы разметались по ее обнаженному телу.

Под тонкой полупрозрачной кожей проглядывалась паутинка кровеносных сосудов, совершенно бесполезных сейчас, приобретших пепельно-серый цвет. Они густо оплетали кучу взаимосвязанных разнокалиберных шестеренок, валиков, каких-то ремней и перемычек. Все это пребывало в ужасном состоянии – изъедено ржавчиной, покрыто какой-то солевой пылью, кое-где зубчатые колеса вылетели из своих гнезд.

Поразительный баланс внутреннего безобразия и его изящной оболочки.

Линд не мог оторвать от нее глаз.

– Что там у тебя? – раздраженно крикнул далеко ушедший вперед Профессор. – Сгинуть хочешь? Это ж Изменчивое плато, тут без карты двух шагов правильных не сделаешь, быстрей давай!

– Профессор, тут, это, девушка… Механическая. Надо ей помочь.

– Вечно ты находишь поводы для торможения на пустом месте! Думаешь, мне легко лишние шаги с этим центнеровым рюкзаком за спиной делать? Вырастил сердобольного ученика на свою голову, – мужчина с недовольным видом развернулся и направился к неподвижному телу, ежесекундно вонзая в землю заостренный резной посох – предотвратить очередное искажение пространства нестабильного плато. – А, это не девушка, это кальцес.

– Кто?

– Чему тебя в школе учили? Кальцесы – антропоморфные существа, в основе своего функционирования имеющие примитивный шестереночный механизм, наподобие часового.

– То есть, она неживая?

– Да как тебе сказать. На данный момент – точно нет, а в общем… У кальцесов симбионтный организм с превалирующей механической частью. Присмотрись: видишь – у нее есть сосуды, легкое оволосение кожи, внутреннее устройство частично обросло тканями органов. Некоторые из кальцесов вполне могут пить, есть, спать, испражняться, как обычные люди, кому-то этого не дано. По уровню развития они находятся где-то между девятью и девяносто девятью годами. Нет, серьезно, чему тебя учили?

– Видимо, я болел на этой теме.

– Ага, болел полгода, а потом получил побочку в виде слепо-глухоты. Кальцесов изучают год, как минимум, – Профессор отвесил Линду легкий подзатыльник.

– А отчего она сло… Почему она здесь?

– Хм, ну, судя по тому, что ей сравнительно немного лет, а шестеренки все уже покореженные, рискну предположить, причиной поломки – да-да, именно поломки, и не смотри на меня так – было сомнение. Ну или страх. Предвосхищая ряд глупых вопросов, отвечаю: у кальцесов нет эмоций в привычном нам понимании, вместо них их тело вырабатывает определенную субстанцию. Например, если кальцес счастлив и спокоен, его механическое «сердце» продуцирует выработку масла, которое смазывает тело изнутри и тем самым продлевает существование. А злость провоцирует выделение кислоты, которая, напротив, коррозирует металл, ну и так далее. Так вот, страх и сомнение у них выражаются песком. Одна-две песчинки – не страшно, но ты пробовал когда-нибудь высыпать ведро песка в механический редуктор? Не отвечай, знаю, пробовал. Правда же, скрипело, трещало и сломалось? Так там все просто и грубо, а здесь – гораздо более тонкие материи.

Он задумчиво почесал короткую рыжую бороду с клочками серебристой седины и распрямился.

– Как бы там ни было, нам пора.

– А мы разве не можем что-то сделать с ней? Починить?

– Мальчик мой, – раздраженно бросил Профессор. – В этом нет никакого смысла. Напомню, она – даже оно, потому что кальцесы бесполы – не человек, и умерло от естественных причин. Так бывает! Починить-то можно, но, во-первых, это долго, трудно и нудно – придется вычищать каждую, каждую крупинку песка. Работа не одного месяца.

– А во-вторых?

– Первая причина тебя не испугала, смотрю? Ну-ну. А во-вторых, ты не сможешь вернуть ее, так сказать, «к жизни» и отпустить в свободный полет. Она станет непригодной для самостоятельного пребывания в нашем жестоком мире и будет до конца своих дней от тебя зависеть. А тебе придется в буквальном смысле сдувать с нее пылинки, потому что одно грубое слово – и она умрет окончательно. Оно тебе надо?

Линд молча подошел к телу и аккуратно поднял его на руки. Необычно легкое.

– Значит, надо, – пожал плечами Профессор. – Ну, дело твое. Я предупредил.

***

В жизни каждого подмастерья рано или поздно наступает Большой Проект: какое-то невероятно сложное задание или первая самостоятельная миссия. Если справишься – честь тебе и хвала, и открытые перспективы для развития. А нет – лучше об этом не думать. Браться за такой Проект рискованно, но, если дело выгорит, то риск окажется полностью оправданным.

Для Линда таким Проектом стал обнаруженный им кальцес. Скальпи, как он нарек ее, решив для себя, что все-таки найденыш имеет женский род.

Когда Профессор предрекал ему работу на протяжение нескольких месяцев, он нисколько не преувеличивал, даже был слишком оптимистичен. Полгода – именно столько потребовалось молодому механику, чтобы восстановить поврежденный организм. Каждый вечер и в любую свободную минуту он возвращался в свою мастерскую и продолжал скрупулезно обрабатывать каждую мелкую деталь.

Песка и соли было и правда очень много, и эта смесь так и норовила снова налипнуть на только что очищенный механизм. Иногда это ей удавалось, так что процесс затягивался еще сильнее.

Линд очень боялся что-нибудь напутать, забыть и поставить не туда: подобная ошибка дискредитировала бы и его, как специалиста, и Профессора, как наставника. В довершение всего наиболее крупные части оказались снаружи, по мере приближения к сердцевине колесики становились все мельче, достигая миллиметровых диаметров, а их количество и уровень сложности сопряжения росли в геометрической прогрессии.

Профессор не влезал в это дело. По крайней мере, усердно делал вид. Только в отсутствие Линда с интересом осматривал результат, одобрительно кивая или с возмущением цокая языком, и на совместных заданиях бросал в воздух случайные фразы, вроде «Только идиот может перепутать эвольвентные и циклоидальные профили зубьев, а потом удивляться, что у него ничего не работает»

Это был и его Большой Проект.

***

Линд никогда не думал, что плавный переход цвета от серого к алому может быть таким завораживающим. Не думал он и о том, что обычный запуск часового механизма может вогнать его в такой мандраж, что чай выплескивался из кружки от дрожи пальцев. И уж конечно, он не задавался вопросом, какого цвета глаза у наполовину живых четырехруких существ.

Как выяснилось, голубые.

Еще у нее оказались открытая улыбка, W-образное разветвление вен на правой щеке и легкий хруст суставов пальцев при движении рук в танце.

– Да-а, – восторженно протянул Профессор. И поклонился своему ученику. – Ты превзошел меня, Линд. Это действительно восхитительное зрелище. Но помни: только теперь начинается самое сложное. Теперь ты и твое творение навсегда связаны невидимой пуповиной, очень короткой пуповиной. Ты, безусловно, прекрасный мастер, но какой ты окажешься создатель?

***

Скальпи не могла говорить. Как объяснил Профессор, у кальцесов голосовые связки отсутствуют в принципе, между собой они общаются посредством щелкающих звуков, издаваемых разными частями тела. Линд же изначально собирался усовершенствовать гортань, но, к стыду своему, забыл.

Отсутствие речи, впрочем, никак не мешало Скальпи выражать свое мнение по любому поводу и задавать кучу вопросов. Мимика, движение, пассы многочисленными руками, щелчки, – в ход шло все.

Зато эта ее особенность весьма облегчала жизнь Линду.

Когда Скальпи только открыла глаза, парень по-настоящему осознал свою ответственность и страшно запаниковал, первое время он вообще боялся находиться с ней рядом: такая маленькая, хрупкая, чуть рукой не туда махнешь – сломается. Через неделю, привыкнув к статусу «отца», ему, напротив, стало интересно общаться и играть со своей подопечной.

Линд многое почерпнул о психологии кальцесов: абсолютные дети в эмоциональном плане, они невероятно умны и прозорливы в вопросах выживания, охоты и – внезапно – науки. Велико было его удивление, когда однажды Скальпи со знанием дела прошествовала в мастерскую и взяла в руки модель усовершенствованного шестеренчатого насоса, над которой Линд безуспешно бился уже долгое время.

Внимательно осмотрев модель, Скальпи вытянула верхнюю правую руку в сторону Линда и пощелкала пальцами.

– Что тебе дать? Отвертку?

*щелк*

– Лупу?

*щелк-щелк*

– Фрезу?

*нетерпеливое щелк-щелк-щелк*

– Косозубую шестеренку?

*энергичное кивание*

Что именно Скальпи сделала, куда и как поместила шестеренку, Линд понял не сразу, но факт остался фактом – модель заработала.

– Будет тебе помощница, – посмеивался в бороду Профессор. – Она ведь сама наполовину машина, немудрено, что у нее с ними особая связь.

Помощницей она была сперва, потом ее навязчивость и глубокие знания – или просто понимание на каком-то энергетическо-ауральном уровне – разношерстных устройств стали нехило раздражать Линда.

«Господи, да откуда она это знает? Молокососка совсем, а ведет себя, как заправский механик! Еще и ходит за мной по пятам вечно, обнимается! И не тронь ведь, разводной ключ не отними, голос не повысь! Бесит!»

Скальпи приходилось брать с собой и на задания.

«Вот бы она сейчас разломалась от упавшего на нее дерева! Или утонула в болоте» – мрачно думал парень, пока вся компания пробиралась к цели по вязкой трясине.

К его злости, тоненькая внешне, Скальпи оказалась очень стойким солдатиком и спокойно переносила переохлаждение, адскую жару, песочные бури и прочие неприятности.

Она относилась к категории кальцесов, не нуждающихся ни в воде, ни в пище, что, казалось бы, должно было намного облегчить путешествие, но по итогу вызывало лишь раздражение «создателя». Умей она говорить, скорее всего, его терпение кончилось бы еще раньше.

«Идеальное, блин, существо. Совершеннее меня. Создал на свою голову. Ну хоть один изъян, один сбой системы, ну упади, пожалуйста!»

Но Скальпи не падала, и постепенно у Линда появилось навязчивое желание намерено толкнуть ее.

«Линд, стой, что ты делаешь? – временами разговаривал он сам с собой. – До чего докатился? Это же твое творение, над которым ты любовно трудился так долго и упорно. Результат превзошел все ожидания, ты подарил новое существование Скальпи. Которая логично к тебе привязана. И не менее логично выражает эту привязанность с непосредственной детскостью. Она совершенно не мешает и даже помогает в долгих походах. Ты поднял свой статус в обществе, открыл кучу дорог для развития, ну чего тебе еще надо?»

«Не знаю. Бесит. Хочу, чтобы ее не было. Хочу просто скрутить ей шею, вырвать все четыре руки. Хочу высказать ей в лицо все, что накипело, и наблюдать, как внутренний песок поразит ее недо-органы»

«Окстись! Скальпи – повод для гордости, а не вот таких вот мыслей, ты – отвратительное существо!»

Разговор повторялся ежедневно и ни разу не привел к чему-то окончательному и конструктивному.

***

– Красивая инсталляция, – Профессор печально смотрел на неподвижную Скальпи, заключенную в огромный стеклянный шар на крутящейся платформе. Она замерла в естественной для себя позе – с распотрошенными часами и ключом в руках, внимательная и сосредоточенная, при этом улыбающаяся, как всегда. – Что же ты наделал?

Линд стоял рядом с ним, опустив руки, сжимая-разжимая кулаки. На шар он смотреть не мог.

– Профессор, так будет лучше.

– Я предупреждал. Я говорил тебе об ответственности, но ее-то тебе как раз хватило, а вот самообладания для борьбы с гордыней и завистью не нашлось. Завистью – кому?! Кальцесу, который, о, ужас, оказался лучшим механиком, чем ты. Ну так и избавился бы от нее полностью, вернул туда, где нашел, зачем весь этот пафос с шаром?

– Ты не понимаешь, ничего страшного ведь не произошло, ее можно активировать в любой момент.

– Прекрасно понимаю! А зачем?! Чтобы показать нужным тебе людям? «Смотрите, я сотворил чудо, я – великий создатель и Бог»? Посмотри на нее, ну же! Раз ты ничего страшного не сделал и свои моральные законы не нарушил, то смотри на свое творение прямо и честно.

Не можешь? Я так и думал.

Нет, Линд, ты ни черта не создатель. И даже не мастер. Ты жалкий убийца.

Скальпи, хоть и не могла ответить и даже пошевелиться, была согласна.

Едкий натр горечи от предательства медленно распространялся по ее телу.