Создатель и его беспокойное семейство

— Над седой равниной моря

Гордо рею я, могучий,

Рассыпая семя жизни...

Ну-ка, что у нас там вышло?

Старик обмотал бороду вокруг шеи и нырнул в океан.

— Выплыву — запишу. Хорошие стихи, — бормотал он под нос, распугивая рыбёшек широкими махами рук: рыбёшки почтительно пугались. — Главное не забыть. Потом эпос о себе сочиню, какому-нибудь писаке подкину. Писаке... Его ещё создать надо, и писать научить.

Он повис, задумавшись.

— Это ж ещё письменность сотворить надо! — схватился он за голову. — Сколько дел, и всё на меня одного! — сказал он проплывающей мимо селёдке.

"Хорошо, что мне писать нечем", — подумала та и сочувственно махнула хвостом. Тяжело вздохнув, старик продолжил спуск.

На дне он подошёл к куче грубых булыжников и сухо чмокнул верхний из них.

— Доброе утро, дорогая. Как ты? Доктор был?

Куча камней промолчала.

— Обижаешься? Зря. Я на работе задержался. Столько дел, столько дел, ты себе не представляешь.

В молчании кучи старик уловил нарастающее раздражение.

— Ну не выдумывай, любимая! — сказал он, поглаживая верхний булыжник. — У меня никого кроме тебя нет. Никого вообще ещё нет. Не ревнуй! Как наш маленький? УЗИ делала? — Старик сделал ещё одну заметку на будущее и едва сдержал стон: так много всего ещё надо было придумать. Он приложил ухо к большому булыжнику пониже. В глубине что-то заворочалось. — Ой! — вскрикнул он. — пяточкой бьётся, футболистом будет! — Старик зажмурился. — "Футбол" — добавил он в свой бесконечный список.

Куча камней тяжело молчала.

— Началось? — спросил он с надеждой? — Давай, дорогая, тужься. Дыши вот так: вдох-выдох-вдох-выдох... Да, не учили, просто поверь на слово, теперь это будет помогать. Видишь? Стало легче.

Камни у подножия зашевелились, два крупных булыжника откатились в сторону, и счастливый отец ухватил сморщенное розовое тельце.

— Какой хорошенький... — сказал он с плохо скрываемым разочарованием. — Весь в... Кого-то.

В его руках извивался маленький розовый кракен. Он жмурил три своих глазика и протягивал к отцу щупальца.

— Сынок... — ласково сказал старик. Кракен икнул и выпустил чернильное облако.

— Чернила... — задумчиво пробормотал старик. Идея с эпосом уже не казалась сложновыполнимой. — А осьминогу не жить!

На время декрета старик перетащил жену на берег. Случайно оказалось, что тот камень, с которым он обычно разговаривал, оказался где-то посередине. Долго старик кряхтя перекладывал булыжники, много ругательных слов придумал, и очень они ему понравились. Но, после недолгих раздумий он решил в эпос их не включать, а придумать для него другие слова: не такие экспрессивные, но красивые и плавные.

Из вытащенных из середины камней два были очень похожи на лицо жены. Старик долго вглядывался в трещинки и вкрапления кварца, но вспомнить, какой из них был головой так и не смог. Он с досадой сплюнул и придумал нож.

— Надеюсь, угадал, — бормотал он, вырезая в камне два глаза, нос и рот. — Хмм, а тут можно сделать побольше... — он обвёл прорезь рта сверху и снизу, бубня под нос: — На попку похоже... Можно снизу сделать заострение и назвать сердечком... И праздник какой-нибудь придумать. Не забыть бы. — Он критично осмотрел вырезанное в камне лицо. — Чего-то не хватает... "Любимая, у тебя такие пушистые ресницы..." — сказал он голосом несотворённого актёра из непридуманного ещё сериала и заработал лезвием. — Ну вот: совсем другое дело. Ты — самая красивая женщина во всём мире.

Старик положил камень с вырезанным лицом на вершину кучи и отошёл, любуясь своим творением.

— Теперь не перепутаю.

***

"Семижды семь раз восходил Он на ложе с ней, и семижды семь раз оставалось её лоно бесплодным, пока..."

Старик макнул бакланье перо в чернильницу, но там оказалось пусто.

— Тьфу ты, пропасть, — пробурчал он. Создание письменности прошло успешно, но чернила очень быстро заканчивались. Старик открыл ржавый бак в углу пещеры. На дне его в панике заметался по дну осьминог, меняя цвет от фиолетового до багрово-красного.

— Скажи спасибо, что живым оставил, ловелас головобрюхий, — ворчал старик, вылавливая существо, подозрительно похожее на его первенца. Он надоил полную чернильницу и бросил осьминога обратно. Облегчённо вздохнув, бедняга забился в дальний угол. Он уже не раз пожалел, что забрался на кучу камней на дне. Кто ж знал, что она окажется женой Создателя всего, ещё и такой фертильной.

— Ну что, как она, доктор? — спросил старик угрюмо нависающую над женой скалу и сразу ответил сам себе гнусавым голосом: — Ну что ж, голубчик, ах, простите, Ваше Всемогущество, беременность проходит нормально, отклонений нет, ваша уважаемая супруга вот-вот разрешится от бремени.

Много раз пытался старик создать людей по своему образу и подобию, но из исходных материалов были одни камни, и ни двигаться, ни разговаривать они не хотели.

— Семижды семь, — вспомнил он, на чём остановился. — Будем надеяться, что пятидесятый раз будет счастливым.

— Поздравляю вас с новорожденным, Ваше Всемогущество! У вас мальчик! — старик вывел себя из раздумий противным голосом доктора. — Где? — Удивился он. — Так вот же, — и сам развел руками, обхватывая пустоту.

Счастливая мать бессмысленно таращила на него обрамлённые пышными ресницами глаза.

— Нарекаю тебя Воздухом! — торжественно сказал старик и поплёлся в пещеру готовиться к пятьдесят первому соитию со своей каменно-твёрдой женой. Ну когда-то же должно получиться?

"Вслед за Воздухом лоно жены Его исторгло Воду, Огонь и Железо..."

Старик поморщился и бросил перо в чернильницу.

— Как-то это чересчур физиологично, не находишь? — спросил он сидящего на столе осьминога и погладил его макушку. Осьминог изменил цвет на нежно-зелёный, кончики его щупалец свернулись от удовольствия.

— Проголодался, малыш? — Старик сунул ему в щупальца жирную селёдку и под довольное чавканье исправил "вслед" на "вослед".

***

В пятницу на пороге его пещеры появился сын. День этот пятницей ещё не был, но до того счастливую весть принёс отпрыск, что старик сразу нарёк этот день пятницей: лучшим днём недели. Пока сын переминался несуществующими ногами у входа, Старик быстро назвал остальные дни и вычеркнул семь пунктов из списка.

— Бать, тут это... — промямлил Воздух и вытер рукавом сопли смущения. — Девочка у меня родилась.

— Девочка? — недоверчиво переспросил старик.

— Ну это такая, как объяснить... Мягкая, как ты, но без бороды и красивая.

— Но-но, поговори у меня! — грозно сдвинул брови отец. Он только накануне повыдёргивал из бороды все седые волоски. Оставшаяся прореженная поросль отливала спелым конским каштаном. Старик был доволен своим обновленным обликом, и Ося выразил свое одобрение янтарно-фиалковыми переливами. Чтобы не забыть, старик дописал в конце длинного рулона:

256701 Янтарь

256702 Фиалка

— Бать, ты это, приходи в гости, с внучкой понянчишься.

Новоиспечённого дедушку долго упрашивать не пришлось. В радостном нетерпении вошёл он в пещеру сына и протянул ему пакет с Осей.

— Поставь в воду.

Ося упал на пол и обиженно замигал ядовито- лиловым.

— Бать, ну было б чем, — укоризненно напомнил Воздух.

— Детки у меня, блин, — проворчал старик. — Руки из... Тьфу ты, ничего из ниоткуда! Ну веди. Где она?

Посреди спальной пещеры лежала большая каменная плита.

— А ничего, фигуристая, удобная — подумал старик о невестке, подкручивая усы. Вспомнил, как впиваются в тело камни его Рауни и испытал приступ лёгкой зависти: "Какую красотку сын себе домой приволок"

Посреди невестки лежало маленькое чудо. Старик не мог поверить своим глазам: две пухлые ручки, две мягкие ножки с умилительно-розовыми пяточками. Ровно по две, прям, как у него. Он наклонился к девочке:

— Ути-пути, кто у нас тут такой хорошенький? Дедушкина принцесса?

Голос старика, привыкший к сотрясению всего пустого ещё мира, стал тоненьким и сладеньким, как блестящие нити сахарной ваты. Малышка протянула ручку и ухватила деда за палец, а его список того, что надо создать, пополнился словами "сахар" и "вата"

— Как назвали девчушку-то? — спросил старик невестку.

— Илька-зараза, сладу с ней нет, — желчно промолчала невестка.

— Илька… — прошептал старик. — Красивое имя.

***

Илька выглянула из своей пещерки и на цыпочках, на цыпочках, не дыша, вдоль стеночки пошла к выходу.

— Стоять! — гаркнул Воздух ей в ухо. Илька топнула.

— Ну па-ап!

— Что "ну па-ап"? — передразнил её Воздух. Далеко собралась?

— Гулять.

— Очень интересно, — сказал отец с интересом. — И где же?

— На улице!

— Нет ещё никакой улицы! Ничего ещё нет! Дедушка твой, да святится имя Его, так увлекся составлением списка того, что надо создать, что не успевает ничего создавать.

— Ну вот в "ничего" гулять и пойду!

— Никуда ты не пойдешь!

— Почему?

— Потому что я так сказал!

— Ну па-ап!

— Не папкай!

— Ну ок, аргументируй.

— Мать болеет. Лежит, не встаёт уже... — Воздух посмотрел на непридуманные ещё часы. — Всю жизнь.

Илька закатила глаза.

— Пап, мама — каменная плита. Она не может встать по определению, хоть больная, хоть здоровая. Ещё аргументы есть?

— А ну-ка посмотри на меня!

— Если б я ещё знала, где ты, — пробурчала Илька, но повернулась в сторону, откуда доносился отцовский голос.

— Туоническая сила! — выругался Воздух. — Ты что с губами сделала?

— Нравится?

— По-моему слишком вызывающе.

— Когда-нибудь все девушки будут такое делать. — Илька надула и так сильно распухшие губы. — Смотри.

Она взяла каменную чашку и приложила под нос. — Теперь вдыхаешь и терпишь, пока можешь. На, попробуй.

С ехидной улыбкой Илька протянула отцу первый в истории косметический инструмент.

— Над родным отцом издеваешься? Знаешь, доченька моя дорогая, учиться надо, а не на гульки шляться.

— Давай учиться, — согласно кивнула она. — Чему?

— Да Похъёла чему... Блин, нечему. — Воздух вздохнул.

— Дедушка ещё не придумал, — сказали они хором.

— Па-ап...

— Что "па-ап"? Я уже сколько-то времени "па-ап". Как дедушка придумает что-то кроме дней недели, скажу сколько.

— Пап, а ты знаешь, какой сегодня день?

— Хреновый!

— Ну па-ап!

— Пятница.

— Мой день рождения!

— У тебя каждую неделю день рождения. Ни месяцев, ни лет ещё нет.

— Ну в честь дня рождения, ну пожалуйста, ну на немножечко, ну вот совсем-совсем на чуточку, ну вот на полстолечко... — заканючила Илька.

— Смотри мне! — Погрозил Воздух чем-то невидимым. — В подоле принесешь — из дома выгоню.

— От кого? Нету ж никого.

— Не знаю от кого вы, дурёхи, залетаете.

— Какие дурёхи, пап? Я одна на всем белом свете... в тёмной пустоте. Хоть бы свет уже придумал!

— Не придирайся! Я репетирую на будущее. В кого ты язва такая? Родители — приличные... эгхм... воздух и камень. Не, дедов характер, однозначно!

***

Старик сдвинул осьминога с рулона.

— 3864018: чебурек, — бубнил он себе под нос. — 3864019: чахохбили. 3864020: чизкейк.

Осьминог осторожно коснулся бумаги, Старик не отреагировал. Осьминог протянул второе щупальце. Старик, задрав подбородок, ковырялся пером в зубах. Осьминог растянулся поперёк листа и запульсировал приятным золотистым цветом.

— Ну Ося, — взмолился старик. — Не видишь? Я работаю. Ну давай мантию почешу, и ты пойдёшь на место. Договорились?

Осьминог раскинул щупальца и блаженно порозовел.

— Я тут посчитал, Ось: последние двадцать пунктов у меня про еду. Может, сотворить уже что-то помимо рыбы? Надоела. Создам-ка я... Хммм... — Старик вытащил рулон из-под прибалдевшего осьминога и начал его разматывать. — Вот! Триста двадцать семь тысяч сто шестнадцать. Утка. Утки несут яйца, и их можно жарить. В смысле яйца. И утку тоже.

И создал Создатель утку в пятницу, к дню рождения внучки, и побежал поздравлять.

***

Старик наклонился над Илькой. Бороду закинул за плечо, чтоб не мешала. Иля сидела с закрытыми глазами, грудь мерно поднималась и опускалась в такт дыханию. Старик пощёлкал пальцами, но внучка даже не пошевелилась.

— Давно она так? — спросил он.

— Не знаю, мерять не в чем, — пожал чем-то невидимым Воздух. — Бать, может пора уже от тайм-менеджмента к реальным делам перейти, а? Ну ни черта же нет. Чёрта, кстати тоже нет.

— Не гунди, — оборвал его отец. — Всё будет. Сначала надо взять под контроль свою жизнь, потом заниматься всякой ерундой. Я работаю. — Он повернулся, пошарил глазами по сторонам. Воздух вежливо кашлянул. — Ра-бо-та-ю! — раздельно сказал он туда, где должно было быть лицо сына. — Вон, смотри, первая ласточка, даже лучше: утка. Ласточки животные бесполезные, их на потом. — Он протянул сыну пакет, оттуда что-то возмущённо крякало.

— И ты туда же, — обиделся Воздух.

— Ну ты это... — стушевался старик. — Как проснётся, скажи, что я заходил. Специально для неё это существо сотворил, в подарок ко дню рождения. А мне пора. У меня дел... Во! — Он стукнул ребром ладони по горлу. Пойду время создам. Хоть узнаем, сколько она проспала. И где можно было так нагуляться в нашем нигде? Ума не приложу.— сказал, и, сокрушённо покачивая головой, ушёл.

***

— Ну что-с, голубушка, сколько мы спим здоровым крепким сном? — спросил старик гнусавым докторским голосом.

— Если верить твоему летоисчислению, то семьсот лет, — ответил за Ильку Воздух. — Ты год нормальной длины сделал? А то как-то странно.

— Нормальной, нормальной, — заверил сына старик. — Что есть норма тут я определяю. А это что за гнездовье?

— Так утка твоя. Как ты ушёл, залезла к Ильке на колени и сидит. Яйца высиживает.

— Яйца? — оживился старик. — Сейчас сотворю масло, соль и... И помидорчики! И сковородку.

Он зажмурился, вспоминая порядковые номера этих слов, но сотворить не успел. Илька потянулась и сладко зевнула во весь рот. "Бегемот" — мысленно добавил старик в конец списка. — "Сделаю ему милые розовые ушки, как у Илечки". Потревоженная утка, возмущённо крякнув, свалилась на пол, вслед за ней посыпались яйца: шесть золотых и одно железное. И не высоко, а разбились вдребезги. Старик вздохнул, Воздух выдохнул, мама промолчала из спальни что-то про кривые руки и стеклянный детородный орган.

— Это что за аппликация? — спросила Илька.

Старик, кряхтя пособирал осколки скорлупок. Золотые кинул вверх, железные бросил вниз.

— Не пропадать же добру, — сказал он, глядя, как под ногами, словно рулон его бумаги, разворачивается суша, а над головой загораются звёзды. — Чего-то не хватает...

Он опустился на колени и достал из-под внучкиного стула самую большую золотую скорлупку.

— Теперь порядок, — сказал он, и над их головами засияло солнце.

Потрясённо замолчала мать в спальне, и остальные присоединились к ней, а Илька прокашлялась и тихо сказала:

— Я это... Не знаю, с чего и начать.

Отец и дед повернулись к ней.

— Ну, в общем, у меня будет маленький.

— Откуда? — спросил потрясённый отец.

— Ветром надуло!

—Когда? — спросил не менее потрясённый дед.

— Кажется, прямо сейчас, — ответила Илька, глядя под ноги.

"И сотворила богорождённая Ильматар реки, и озёра, и моря великие, и ручейки малые..." — подумал старик.

***

На следующий день вся семья провожала новорожденного усатого и бородатого героя. Когда отрыдалась мать, отмолчалась бабушка, отсоветовался отец, прадед взял Вяйнемёйнена под локоть и отвёл в сторону.

— Вень, ты там это, заселяй землю поскорей, а то как-то камни поднадоели, помягче кого-нибудь хочется, поживее...

— Слышь, деда, а ничего, что это твои правнучки будут?

— Мог бы и промолчать, всё настроение испортил! — Поджал губы Укко-громовержец и ушёл в свою пещеру.

Прочитали? Поделитесь впечатлением в комментариях. Ваши отзывы очень важны для меня. Спасибо!