Созерцание

Когда мне казалось, что в жизни всё потеряно, я собрал вещи и устремился вперёд. Туда, где луч солнца восходит, но не греет. В том месте, где нет тепла, но есть холодное безразличие и трезвость.

Три дня я взбирался на гору вышиною в несколько километров, лишь для того, чтобы в конце концов увидеть на её вершине человека.

Он стоял, широко раскинув руки, без куртки, в лёгкой рубашке – а потом вдруг обернулся.

– Ты кто? – Изумился я, бросая взор к нему.

– Тот, кто определяет. Ты ведь писатель, так?

– Да. – Подтвердил я, а человек только улыбнулся мне, потом проговорил:

– От кого ты бежишь?

– Я и сам не знаю.

– Посмотри на солнце. – Он кинул взгляд к небесному светилу, что поднималось с востока.

И мы замолчали. Надолго. Затем человек продолжил:

– Я не могу знать, чего ты хочешь.

– Почему? – Встрепенулся я.

– Потому что и ты сам этого не знаешь.

– Я…

– Ты, наверное, бежал от мира, так чуждого тебе…

– Возможно. – Кивнул я.

Он повернулся туда, где возвышаются хребты гор и резко запел:

– It’s my life!

It's now or never!

I ain't gonna live forever

I just want to live while I'm alive…

А пока он пел, я слушал. И в этот момент показалось, что я задышал по-новому. Будто до этого мне даже не хватало этого морозного воздуха… Того чувства, что я жив.

– Кем ты хочешь быть? – Спросил он.

– Писателем. – Чётко, уверенно, как заклинание, протараторил я.

– Для кого?

– Для… для себя.

– Но ты не можешь. Знаешь, почему?

– Нет.

– Потому что живёшь в мире оценок. Неужели ты не видишь этой свободы?

– Но могу ли я её ощутить? – Произнёс я.

– Только если решишь это для самого себя. – Он замялся, развернулся ко мне и начал: – Для чего ты пишешь? Ради возможности заработать? Ради других?

– Для себя. – Отозвался я, а человек побледнел, усмехнулся и продолжил:

– Вот! В этом ключ к пониманию твоей свободы! Разве тебе нужно знать мнение других? – Ответь мне!

– Наверное, нет. – Не знаю, веря ли в то, что сказал, проговорил я.

– Ради себя. Но ты скрытно продолжаешь искать признания. А оно тебе не нужно. Ты пишешь. Это хорошо.

– А как понять, вдруг я… – Тяжело сглотнув, я посмотрел в его голубые и чистые, как всё кругом, глаза: – Я графоман?

– Графоман никогда не скажет, что он графоман.

– А писатель?

– Даже я не знаю ответов на все вопросы. – Человек нахмурился: – Но в одном я уверен: – Ты хочешь писать, потому что не можешь. Ты научился структурировать свои мысли не просто в предложения, а в сценарии, по которым пишешь свои работы.

И даже здесь, в этом коротком сценарии, зарисовке – называй, как угодно – есть смысл.

– Какой? – Удивился я.

– Встретиться лицом к лицу со мной – твоим внутренним критиком. – И пишешь ты это ради себя. Пытаешься дать себе самому ответы на вопросы, в которых ещё до конца не разобрался.

– Да. – Согласился с горечью я.

– Ты хочешь отточить мастерство. Разве графоман будет так стараться? Разве будет терзаться мыслями – а что, если я недостаточно оригинален? Недостаточно хорошо пишу? Неужели я – посредственность?

– Но ты ведь дашь мне ответ? – С надеждой уточнил я.

Он согнулся, сдерживая смех, потом посмотрел на меня с теплотой:

– Нет, потому что ты сам уже всё знаешь. Или не знаешь – неважно. Главное, что ты пишешь для себя. Просто отстранись от мира оценок.

– Но как тогда понять, как я пишу? – Вскричал я.

– Ты к этому придёшь. Главное – пиши. Пиши постоянно. Но вместе с тем оттачивай то, что у тебя есть. Писательство без смысла и есть графомания.

– Но я же никогда не смогу узнать, как я пишу! Как мне понять, хорош ли мой текст, если…

– Если не будешь оглядываться на оценки других? – Дополнил он.

– Да… – Опустив голову, выдохнул я.

– А ты что, идиот? Сам не сможешь понять? Если тебе кажется, что ты пишешь хорошо – пиши. Читай литературу, а не конвейер, найди ориентиры и оттачивай свои навыки. И когда-нибудь ты, может быть, поймёшь, что на пути к становлению писателем, а не графоман и не автор.

– Автор? – Зацепился я за последнее слово.

– Да, углубившись в мир оценок, ты станешь автором – будешь писать хорошо, может, даже профессионально и оригинально. Но потеряешь себя. Твои книги станут работой, продуктом, а ты сам – бизнесменом. Ты этого хочешь?

– Нет. – Отринул я.

– Тогда тебе должны быть безразличны оценки. Пиши так, как посчитаешь нужным.

– Но это ещё сложнее! Как тогда вообще ориентироваться? Легче выслушать критику, взять какие-то уроки…

– Даже конструктивная критика зачастую субъективна.

– Сложно! – Воскликнул я.

– А ты что, думал, что писательство – это строчить без смысла на потеху публике? Если так, то убирайся и больше не пиши. – Парировал человек, смотря на меня с гневом.

– Нет, но почему только сейчас…

– Кто знает, может ты только сегодня осознал что-то настоящее. Почувствовал кроху и наконец-то увидел и понял, пусть не целиком, но частично, что такое писательство.

– Я же… Да, ты прав. – С решимостью проговорил я, оглядывая заснеженные шапки гор: – И куда мне теперь?

– Тебе решать. Если ты определил, кем ты хочешь быть – графоманом, автором или писателем – то, чтож, удачи в пути.

– А ты?

– А я всегда жду тебя здесь, – он замялся, потом улыбнулся мне строго и нежно: – Писатель.

И я сел на снег, глубоко задумавшись, а подле уселся он – мой внутренний критик – тот, кого я считал учителем или надзирателем. Но который оказался голосом мысли и разума.

Мы сидели.

Час, два, может, день или неделю.

И смотрели, как солнце носится по кругу, а горы так и стоят непоколебимо, как и прежде. Не выдержав, я запел, и он подхватил:

– It’s mylife!

It's now or never!

I ain't gonna live forever

I just want to live while I'm alive…

Мы улыбнулись друг другу, а потом…

Что было после?