Тени уже сливаются с потолком, когда Ева открывает дверь. В узкой комнате с двумя кроватями слегка пахнет хлоркой после вечерней уборки. Соседка Аннабель лежит на одеяле, уткнувшись в роман с потрёпанной обложкой. Её светлые волосы, собранные в небрежный пучок, кажутся почти белыми под мерцанием лампы-ночника.
— Ну, где ты пропадала? — спрашивает Аннабель, поворачивая голову к Еве. В её голосе нет упрёка, скорее лёгкое любопытство. — Уже поздно.
Ева плюхается на свою кровать, скидывая кроссовки с выцветшими звёздами на носках.
— Представь, меня вызвали к кабинету. Пара в костюмах, как из рекламы стирального порошка. Думали, мне десять. «О, какая милая девочка!» — передразнивает она, скривив губы. — А потом спросили возраст. И всё — улыбки как ветром сдуло.
Аннабель прикрывает книгу пальцем, чтобы не потерять страницу. Её глаза скользят по фигуре Евы: худенькие плечи, невысокий рост, длинные чёрные волосы.
— Ну... — она щурится, будто оценивая картину. — Если честно, я бы дала тебе максимум двенадцать.
— Анни! — Ева швыряет в неё подушку.
Аннабель смеётся. Ева бросает на неё прищуренный взгляд, встаёт и выходит из комнаты. Она направляется в конец коридора, к общему балкону. Рука тянется к ручке, но дверь не поддаётся. Снова заперто. Ева дёргает ручку ещё раз с досадой.
— Каждый вечер одно и то же, — звучит голос за спиной.
Ева оборачивается. Аннабель стоит в дверях комнаты, облокотившись на косяк и наблюдая за ней.
— Когда-нибудь они забудут закрыть балкон, — произносит Ева с тоской. — Я хочу посмотреть на звёзды, а из нашего окна видно только козырёк и стену соседнего здания.
— Ты всё ещё корпишь над тем атласом? — спрашивает Аннабель, подходя ближе.
Ева ничего не отвечает, лишь опускает плечи, и в её взгляде читается расстройство.
Аннабель подходит совсем близко и берёт Еву за руку.
— Пойдём, — говорит она тихо, уводя её обратно в комнату.
— Зачем?
— Ложись, — Аннабель кивает на кровать Евы. Сама ложится на свою. — Я, конечно, не разбираюсь в звёздах, но… — она делает небольшую паузу. — Закрой глаза и смотри.
Ева недоверчиво поглядывает на Аннабель, но всё же ложится на кровать, устраиваясь поудобнее, вздыхает и закрывает глаза.
— Закрыла? — уточняет Аннабель, и Ева кивает. — Тогда слушай…
Аннабель начинает говорить тихо, словно боясь нарушить хрупкую атмосферу.
— Представь себе… ты лежишь на спине прямо на траве, мягкой и прохладной. Вокруг тебя ночь, такая тёмная, что, кажется, можно дотронуться до неё рукой. И ты смотришь вверх… а там…
Аннабель делает паузу, словно подбирая слова, и Ева чувствует, как напряжение в плечах немного отпускает. Она послушно держит глаза закрытыми, стараясь представить то, что говорит Аннабель.
— Там не просто точки, — продолжает Аннабель, её голос становится чуть тише, почти шёпот. — Это как… как пылинки света, разбросанные по огромному бархату. И каждая пылинка — это целый мир. Может быть, даже не один.
Ева представляет себе темноту, густую и обволакивающую, и в ней — мириады крошечных, мерцающих огоньков. Слушая голос Аннабель, ей кажется, что она почти чувствует этот холодный, необъятный космос.
— Некоторые звёзды, — говорит Аннабель, — они как старые мудрецы. Светят медленно и спокойно, как будто всё уже видели, всё знают. А другие — как дети, яркие и горячие, то и дело вспыхивают, как будто радуются чему-то. И есть такие, которые… — Аннабель снова делает паузу, — которые светят грустно. Как будто потеряли что-то очень важное.
Ева чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы. Она не понимает, почему слова Аннабель так сильно трогают её.
— И знаешь, — продолжает Аннабель, — каждая звезда, даже самая маленькая, она светит для кого-то. Может быть, для тебя, может быть, для меня. Может быть, для того, кто сейчас тоже смотрит в небо. И даже если ты не видишь эту звезду, она всё равно есть.
Аннабель замолкает. В комнате снова становится тихо, но теперь тишина уже не кажется гнетущей. Она наполнена чем-то другим — образами звёздного неба и надеждой, которая зарождается где-то глубоко внутри.
— Красиво, — произносит Ева и открывает глаза.
Аннабель улыбается, садится на кровати, поджав ноги под себя, и затем спрашивает:
— А ты всё же хочешь, чтобы тебя удочерили? Нам осталось всего два года до взрослой жизни.
Ева отводит взгляд и смотрит на свои пальцы, перебирающие край одеяла.
— Не знаю, — честно отвечает она.
***
Тишину ночи разрывает скрип пружин — Ева ворочается, прижимая к груди атлас созвездий. Аннабель, укрывшись одеялом с головой, шепчет сквозь ткань:
— Если будешь продолжать вздыхать, вызову медсестру. Скажу, что у тебя аппендицит.
— Не смешно, — Ева щурится в темноту, но вдруг замечает: из-под подушки Аннабель торчит связка ключей на скрученном скотче.
— Откуда?..
— Не спрашивай. — Аннабель вскакивает, натягивая свитер поверх пижамы. — Хочешь крышу? Надевай ботинки.
Аннабель завязывает шнурки потуже и берёт рюкзак, из которого торчит угол пледа. Ева прижимает ухо к двери и ловит шаги дежурного — тяжёлые, медленные, удаляющиеся к лестнице.
— Пора, — шепчет Ева, и они выскальзывают, как тени.
Путь на крышу — целый квест. Ключ от чердака Аннабель выменяла вчера на пачку мармелада, но ржавая дверь не поддаётся. Ева, стиснув зубы, давит плечом. Петли ворчат, и дверь всё-таки открывается. Ветер бьёт в лицо, когда они выползают на наклонный скат, облепленный голубиным помётом. Аннабель идёт сидя, а Ева тянет её за рукав, скользя в кроссовках по жести.
— Черт, я же не альпинист! — Аннабель хрипит, но смеётся, когда рюкзак с термосом гремит о крышу, как колокольчик.
Они устраиваются под самым коньком, кутаясь в плед с блеклыми оленями. Аннабель наливает чай в крышку термоса — сладкий, с липким привкусом дешёвого смородинового джема. Ева запрокидывает голову, и её зрачки расширяются, вбирая млечное сияние.
— Смотри, Большая Медведица… а вон Стрелец! — она тычет пальцем в небо, будто рисует линии между точками.
Аннабель молча кутается в плед. Над трубой котельной плывёт спутник, внизу, за колючкой ограды, шуршит река, а звёзды… их тысячи. Даже больше.
— Знаешь, почему я так их люблю? — Ева говорит вполголоса, не отрывая взгляда. — Они же не меняются. Где бы ты ни был — они одни и те же.
Они затихают, слушая, как ночь гудит проводами. Чай остывает, но Аннабель достаёт из рюкзака две леденцовые карамельки — последние из тайника. Разворачивают фантики синхронно, пряча их в карманы, чтобы не оставить следов.
***
Ева замечает, что последние пару дней Аннабель ходит как тень, улыбается редко и всё чаще смотрит в окно, словно высматривая что-то в сером пейзаже за стенами. Комната наполняется её молчанием, которое давит сильнее любого крика.
И этой ночью Ева не выдерживает.
— Анни, что случилось? Ты какая-то… другая, — заявляет она.
Аннабель лежит на спине, глядя в потолок.
— Меня забирают. Через три дня, — с грустью говорит она.
Ева вскакивает, цепляясь за подушку, как за якорь.
— Куда? Кто?
— Какая-то пожилая пара. У них овчарка и дом у озера, — Аннабель выдавливает улыбку, которая больше похожа на гримасу. — Говорят, я похожа на их умершую дочь.
Ева хочет крикнуть: «Останься!», но вместо этого хватает атлас из-под подушки. Страницы шуршат, открываясь на карте зимних созвездий.
— Мы можем… — её голос дрожит. — Мы можем найти Полярную звезду. Выйти за ограду, дойти до леса…
— Ева, — Аннабель садится, обхватывая колени. — Там камеры. И миссис Кларк спит, как рысь — одним ухом настороже.
— А если через крышу? Ты же видела вон ту трубу — по ней можно добраться до края здания… — Ева тычет пальцем в окно.
Аннабель тянет её за рукав, заставляя сесть.
— Я думала, что ты не захочешь сбегать, но если ты готова… Есть способ проще, — Аннабель смотрит на Еву с какой-то новой решимостью в глазах. — Завтра утром мисс Эмили расклеивает объявления о кружках. Рисование, вышивание, танцы… какая разница. Мы выберем любой. Скажем, что хотим попробовать. Нас отпустят, сядем с остальными на автобус. И потом… мы просто не вернёмся.
Ева смотрит на Аннабель, видя в её глазах теперь не грусть, а искру азарта.
— Ты… ты серьёзно?
— Абсолютно, — кивает Аннабель. — Это же так просто. Они думают, мы дети. Пусть думают. Мы просто пойдем на свой «кружок» и… исчезнем.
Ева улыбается, уже представляя себе их план в деталях.
— Какой кружок выберем? Танцы? Представляю, как мы сбегаем в пачках и пуантах.
Аннабель смеется, легко и звонко, словно сбрасывая с плеч груз печали.
— Нет уж, танцы слишком заметно. Давай… рисование. С кисточками и красками. Будем выглядеть как самые невинные художницы, сбежавшие на пленэр под лунным светом.
— Идеально, — подтверждает Ева. Сердце бьётся быстрее, наполняясь предвкушением.