Спасибо

С речки я вернулась так, чтобы дома оказался только отец – я хорошо знала, что его смена сегодня заканчивается раньше, чем мамина.

- Пап, тебя просили позвонить по этому номеру, - я продиктовала ему номер и ушла в свою комнату. То, что он через несколько минут вошёл в неё с ремнём в руке, меня не удивило...

Это был именно тот ремень, один только вид которого заставлял моё сердце биться чаще обычного и непроизвольно вызывал появление слёз в глазах: старый, со сломанной застёжкой, но всё ещё крепкий, он уже лет пять не вдевался в брюки, а использовался только по одному назначению. Для наказания меня. Не могу сказать, что такое случалось очень уж часто – не каждую неделю, конечно, и даже не каждый месяц, но всё же количество его «прогулок» по моему заду к тому времени перевалило, наверное, уже за два, если не за три десятка. Слёзы выступили и на этот раз.

Отец, не произнеся ни слова, сел за стол и положил на чистый лист бумаги не только ремень, но и то, что я сразу не заметила – початую пачку сигарет «БТ».

Вообще-то, он, как водитель автобуса неплохо зарабатывавший, обычно курил «Космос», но иногда переходил и на другие сорта. В моей памяти пронеслось то, как он недавно не очень лестно отозвался о разнице в качестве настоящего, болгарского, «БТ» и выпущенного по лицензии в СССР. Разница была, увы, не в пользу советских сигарет, которые он купил, просто не глянув на производителя. То, зачем он их сейчас принёс в мою комнату, я понимала: от мамы Валерки я знала о том, что его выпороли с табаком.

С самого момента своего прихода в комнату отец не произнёс ни слова. Он достал из пачки сигарету и начал высыпать её содержимое на бумажный лист. Затем другую – сделал с ней то же самое, третью...

- Пап, тебе помочь? – тихо спросила я, не выдержав такой «игры в молчанку».

- Я, кажется, никогда не просил тебя принести ремень. Не попрошу помощи и в этом, - негромко ответил он, неторопливо продолжая потрошить сигареты.

Его неспешность подействовала на меня так, что я подошла к кровати и начала снимать тренировочные штаны, которые носила дома и в которые успела переодеться из уличной одежды, хотя и понимала, что этим ничего не ускорю.

- Я вроде бы пока ещё не говорил, чтобы ты снимала штаны, - явственно услышала я из-за спины.

Это заставила меня спешно вернуть их на место и повернуться лицом к отцу, не зная, что мне делать, пока он высыпает табак из сигарет на лист бумаги.

- Держи, - он протянул мне целую сигарету, которую достал из пачки.

- Зачем? – такого я уж точно не ожидала.

- Ступай на кухню, возьми мою пепельницу, спички и покури.

У меня даже слёзы высохли от удивления, а он продолжил:

- Чтобы хорошо усвоила, за что будешь наказана, - пояснил он.

Что мне оставалось делать? Я взяла сигарету, отправилась на кухню, где нашла отцову пепельницу и спички, и положила всё это на подоконник. Кухня выходила на другую сторону дома и была ярко освещена заходящим солнцем...

- Вот... - через пару минут я вернулась в свою комнату из кухни и предъявила отцу «вещественные доказательства» в виде пепла и окурка честно выкуренной сигареты в пепельнице.

- Теперь пепельницу на место, а сама ступай в угол.

- В угол? – переспросила я – мне уже давно не случалось стоять в углу, и это казалось мне каким-то детским, не солидным, наказанием.

- Да, в угол, - подтвердил отец. – Подумай там не столько о своём курении даже, сколько о том, что из-за тебя ни за что был наказан твой друг. Только за то, что не стал выдавать тебя.

Я отнесла пепельницу на кухню, вернулась в комнату и попыталась встать в единственный свободный в ней угол, но поняла, что серьёзно выросла с тех пор, как стояла там. Настолько выросла, что могла протиснуться между стеной дома и мебельной стенкой лишь боком. Что и попыталась сделать.

- Иди в коридор – там в угол встань, - посоветовал отец, увидев мои попытки...

В коридоре было заметно темнее, чем даже в моей комнате, не говоря уже о кухне, но я нашла-таки в нём свободный угол и встала в него, не включая свет.

Я не знаю того, сколько я там простояла – скорее всего, конечно, недолго, но время тянулось так медленно, что мне казалось, что вот-вот уже придёт с работы мама, а мне очень не хотелось встретить её, стоя носом в угол в коридоре. Поэтому я даже обрадовалась, когда отец крикнул мне, что он закончил «заготовку табака», и поспешила вернуться в комнату...

- Подушку по центру подложи, - велел отец.

Спрашивать о том, зачем, я не стала, несмотря на то, что раньше такого он мне никогда не велел, и покорно исполнила.

- Штаны пониже спускай - к коленям, - отцовский приказ вновь прозвучал без всякого повышения голоса, но я поняла, что сегодня наверняка достанется не только «булкам», а и ляжкам, и так же покорно спустила треники вместе с трусами.

- Низом живота на подушку, - коротко велел отец.

Ложиться необычным для этого местом на подушку было непривычно. Лишь улегшись и привычно спрятав под себя руки, я поняла, что нижняя часть моих «булок» и ляжки оказались выше обычного. Пока отец обильно посыпал их табаком, я думала о том, пытаться ли мне терпеть хотя бы несколько ударов молча или не сдерживаться: с одной стороны я после размышлений в углу искренне считала такое наказание полностью заслуженным, а с другой – Валерка ведь орал, да ещё как – сама слышала по телефону, а это ничуть не умоляло в моих глазах его подвига – того, что он не выдал меня. Сомнения развеялись после первого же касания ремня: он оказался не привычно гладким, хоть и жгучим, а каким-то «колючим», и сразу же вызвал у меня не только слёзы, но и крик... Затем ещё, ещё, ещё... Особенно больно было, когда табачная крошка впивалась в ляжки...

Да, мы успели всё закончить до прихода мамы, и она ничего не узнала о происшествии, а встав с кровати и морщась от боли при надевании штанов, я неожиданно для самой себя сказала папе... спасибо...