Спасибо

Нет ответа.

Нет ответа.

Василий Семенович, начальник городской поликлиники г. Пущино оглядел кабинет своего нового сотрудника. Кабинет был в порядке, бумаги лежали аккуратными стопками, в мусорном ведре - свежие пакеты, канцелярские принадлежности - в специальном стаканчике. Не было только доктора.

Из соседнего кабинета моментально ответили

И правда, через 3 минуты в кабинет зашел Тимур, высокий рыжеволосый парень, только что из Пироговки. Прибыл на днях по распределению из Москвы. Василий Семенович его уже невзлюбил за это блаженное выражение веснушчатого лица и безмятежную вежливость.

Тим надел халат и приветливо улыбнулся. Ни тени волнения. Он или издевался или был на редкостьбесчувственный чурбан. Какой из вариантов был хуже - сложно сказать. Оба - хуже.

— Зайди ко мне после приема. Нужно еще бумаги твои подписать, — буркнул Василий Семенович, уже разворачиваясь к выходу.

— Спасибо, Василий Семенович, я зайду — голос Тима был ров доброжелателен. — Благодарю за Вашу заботу.

— Да я ни хрена не забочусь о тебе. Просто нужно с этими бумагами разобраться.

— Я прекрасно понимаю. Понимаю, что в детских парках развлечений детей в первую очередь учат стоять в очередях. А в медицинских ВУЗах студентов учат, чтобы заполнять бумаги. Так что я уже привык, давайте хоть с этими документами решим побыстрее. Буду у Вас как штык.

Этот желторотый юнец был прав и Василий Семенович неожиданно для себя одобрительно хмыкнул. Бюрократия морочит головы всем, причем со студенческой поры.

Странный был этот новый доктор, бывший студент. Отстраненный он какой-то. Благожелательный, вежливый, но какой-то холодный, словно издалека. Держал дистанцию. Неприятный, короче. Может наркоман?

Василий Семенович молча вышел, с силой притворив за собой дверь, чтобы как-то подвернуть свой руководительский авторитет и строгость.

Тим проводил его взглядом и с тем же выражением лица, без перехода, занялся заполнением формуляров.

***

Приемный покой походил на потревоженный улей. Воздух гудел от раздраженных голосов, а запах старости и лекарств висел плотным туманом. Королевой этого хаоса была тетя Маша — женщина с лицом, на котором жизненные невзгоды высекли постоянную маску недовольства. Она уже вторую минуту стучала костяшками пальцев по стойке медсестер, осыпая их шипящими, ядовитыми упреками.

— Да когда же этот ваш москвич вызовет?! Я с шести утра на ногах, а он, небось, кофеек потягивает!

Тим появился из-за угла бесшумно, словно призрак. Его рыжие волосы были единственным ярким пятном в серо-зеленом коридоре. Он кивнул медсестре и взял у тети Маши медицинскую карту. Взглянув на нее он выпучил глаза и потом посмотрел на тетю Машу. Та испуганно замерла…

— Мария Семеновна, — его голос прозвучал торжественно, словно он собирался сообщить ей какую-то очень тайну. — Пойдемте-ка, ко мне, нам нужно серьезно поговорить. Я вижу, Вы очень расстроены. Это совершенно понятно. Прошу Вас, пройдемте, и Вы мне всё подробно расскажете. Чай будете?

Не ожидая ответа, он мягко взяв ее под локоть, направляя в свой кабинет. Там он подвинул ей самый удобный стул, поставил на стол чашку с чаем, из которого поднимался душистый пар чабреца.

И она заговорила. Сначала зло, с вызовом, глядя куда-то мимо него. Потом, встречая все тот же ровный, внимательный взгляд, — уже прямо в глаза. Тим не перебивал, уточнял. Он кивал, его длинные пальцы аккуратно заполняли бланк, и он терпеливо, в пятый раз за день, объяснял, почему нельзя просто «выписать таблетки», а нужно вносить все в систему — чтобы следующий врач видел всю картину, а не гадал на кофейной гуще. Потом взял ее за руку и слушал, глядя в глаза. Та засмущалась. Но продолжала говорить.

Через пятнадцать минут тетя Маша не просто улыбалась. Она смотрела на него с благоговейным изумлением, словно он был не врачом, а волшебником, превратившим ее гнев в нечто теплое и значимое.

— Такой прекрасный специалист! Такой Вы воспитанный, Тимур, — выдохнула она, с восхищением, принимая из его рук рецепт. — Прямо как из старых фильмов.

И, выпрямив спину, она вышла из кабинета уже не скандальной старухой, а с дамой, полной достоинства.

***

Кафе для персонала было местом, где усталость растворялась в чае, а белые халаты на время теряли свою стерильную строгость. Тим, заметив Марину, рентгенолога с усталыми, но светящимся добрыми глазами, придержал перед ней тяжелую дверь. Когда же она, взяв поднос, направилась к его столику, он встал и легким движением пододвинул ей стул.

— Чудесно выглядите, Марина Алексеевна. В чем Ваш секрет?

— Спасибо, — улыбнулась она — Можем уже и на «ты» перейти.

— Простите, но я со всеми на Вы… Сначала неловко, а потом - очень классно. Добавляет шарма в общении.

— Ха-ха. С тобой как с кавалером из романа. Откуда такие манеры, Тим? Ты же на общем фоне… ну, как инопланетянин.

Он отломил кусочек булки, его взгляд был задумчивым.

— Это не требует особых усилий, Марина. Я давно привык и это просто небольшая плата за комфорт в жизни.

Он рассеянно намазал ломтик булки маслом и продолжил.

— Представьте, что каждый человек — это крепость. Грубость — это попытка взять ее штурмом, а вежливость… вежливость — это пропуск, который открывает ворота. Жить в мире, где к тебе относятся с уважением, куда приятнее. Это моя броня, знаете ли. И мое оружие.

— Броня? — она покачала головой. — Вы что, никогда сами не ругаетесь?

— Интеллигентный человек обязан следить за культурой речи. Чтобы в нужный момент ругательство из его уст прозвучало как гром среди ясного неба.

В завершении, Тим торжественно протянул кусочек булки с тонким слоем масла Марине. Та - зарделась.

— Хаха, забавно. Но… Мне кажется, это юношеский максимализм. Настоящая жизнь, Тим, она всё перемелет. Особенно наша.

— Ну что ж, — он улыбнулся своей лучезарной, безмятежной улыбкой. — Посмотрим. Так или иначе, я буду стараться.

Взгляд Марины стал умильным и грустным одновременно. Она поняла, что это не поза, а его настоящая внутренняя философия.

— Ты стараешься быть идеальнее прописей, Тим. Соблюдать все правила. Не хочешь быть оригинальным?

— Знаете, в мире где все стараются быть оригинальным, быть просто нормальным - уже чертовски оригинально. Хоть и сложно. Не находите?

Марина не нашлась, что ответить.

Уходя, Тим остановился у кассы.

— Спасибо вам за ваш труд, Алена. Вы кормите тех, кто заботится о здоровье всего города. И кофе сегодня — особенно вкусный.

Кофе был самый обычный. Но, зато девушка за стойкой, привыкшая к молчаливым кивкам или ворчанию, вспыхнула и улыбнулась так, что ямочки появились на щеках. Она увидела важность своей работы. Ее обычный день вдруг обрел новый смысл.

***

Геннадий вошел в кабинет не стуча. Он вошел так, как входят в свою территорию — широко распахнув дверь и заполнив собой всё пространство. Его тень упала на Тимура, склонившегося над историей болезни.

— Слышь, ты, рыжий, — начал он, упираясь руками в стол. — Объясни, это как понимать? Моему Сереге ты выписал… — он с презрением ткнул пальцем в рецепт, — психотропы? Антидепрессанты какие-то? Он что, по-твоему, псих? Баба, что ли?

Воздух стал густым и колючим. Тим медленно поднял голову. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Геннадий, я понимаю Вашу озабоченность. Это естественно — переживать за друга. Садитесь, пожалуйста. Давайте серьезно поговорим.

Тон был спокойный и уважительный. Геннадий, решил что опустится на стул будет не зазорно.

— У Сергея диагноз - хроническая нейропатическая боль. Верно?

— Ну?

— Ваш друг не «псих», — продолжил Тим, его голос был ровным, как скальпель. — У него хронический болевой синдром. То, что назначали раньше, обезбол - не помогало и давно уже. Антидепрессанты же… — Тим сделал небольшую паузу, подбирая слова. — Знаете, мозг человека — это темный лес. Мы, врачи, бредем в нем с фонариком, который освещает лишь пару шагов вперед. Мы точно не знаем, «почему» некоторые лекарства работают. Мы просто видим, что они работают. Как если бы бросили иголку в траву в надежде попасть в муравья. И муравьи теперь обходят это место, — вот наш терапевтический эффект. Почему так, мы не знаем.

— То есть вы… не понимаете, как это работает? — Геннадий смотрел на него с растерянным подозрением.

— Честно? Нет. Не до конца. И большинство врачей делают вид, что понимают. Но зато мы знаем - это лекарство помогает. Спросите у Сергея: боли ушли?

Геннадий молча кивнул.

— Значит, мы на верном пути. И знаете, Геннадий, — Тим слегка наклонился вперед, — мужчины же должны уметь договариваться, слышать друг друга. Мы с Вами только что договорились. Я уважаю Вашу поддержку друга, правда. Она ему сейчас очень нужна. Вы стараетесь ему помочь. И я стараюсь. Мы — в одной команде.

Геннадий мрачно посмотрел на Тима.

— Ясно. Ну прости.

Это звучало не как извинение, а как приказ. Тим почувствовал это и ответил правильно:

— Не вопрос, Геннадий. Все понимаю! Сергею всех благ. Мое почтение.

Конфликт пожух и испарился, словно его и не было. Геннадий, задумчиво, вышел из кабинета, не хлопнув дверью. Нормальный доктор, нормально пообщались. Геннадий не до конца осознал, как так вышло, что он доволен результатом? Но вышло гладко.

***

В отделении кишечных инфекций царил свой, привычный хаос. День только начался, а уже пахло хлоркой, кашей и детскими слезами. Тим, направляясь в свой кабинет с папкой свежих бланков, которые раздобыла для него Ольга Петровна, на мгновение застыл в дверях, пропуская мимо себя каталку.

На ней лежал мальчик лет семи. Лицо его было неестественного желто-воскового оттенка, а вокруг закрытых глаз лежали густые, синюшные тени. Он тихо стонал, и его вырвало на ходу. Мать, бледная, с перекошенным от страха лицом, беспомощно пыталась вытереть ему губы платком.

— В кишечку его, — бросила санитарка, проходя мимо, — рвота, вот и привезли. Места в инфекционке нет, так что ваш конёк.

Тим не ответил. Он сделал шаг к каталке, наклонился над мальчиком, блокируя ослепляющий свет ламп с потолка.

— Здравствуйте. Меня зовут Тимур, я врач. Как вас зовут? — его голос был тихим, ровным, словно в палате, а не в шумном коридоре.

Мальчик не отреагировал. Его взгляд был устремлен куда-то внутрь себя.

— Он не отвечает, доктор, — залепетала мать. — Вот рвота пошла и я скорую вызвала.

— Что он ел сегодня?

— Да вроде как обычно. Утром - каша, потом школьный обед.

— А больше ничего необычного не случалось?

— Сегодня ударился головой в школе, но когда домой пришел, вроде всё было хорошо, а тут…

— Понятно. Благодарю вас, что сообщили, — Тим мягко, но стремительно взял мальчика за запястье, проверяя пульс. Его глаза сузились на долю секунды. Он выпрямился.

— Прошу вас, немедленно в процедурный кабинет. Ольга Петровна, — он повернулся к медсестре, появившейся в коридоре, и его тон не изменился, но в нем появилась стальная нить,

— Будьте добры, помогите матери. И попросите, пожалуйста, дежурного невролога. Срочно.

Его «пожалуйста» и «будьте добры» было неуместны, но в них было столько уверенности, что Ольга Петровна, не говоря ни слова, бросилась выполнять.

В процедурном всё закрутилось с калейдоскопической скоростью. Собрались несколько врачей. Дежурный терапевт, Мария Ивановна, скептически хмурилась.

— Тимур, ну что за паника? Кишечная, как и все. Капельницу поставим…

Тим уже был рядом с мальчиком. Он не спорил. Он действовал. Его длинные, аккуратные пальцы мягко коснулись головы ребенка, наклонили её к груди. Раздался резкий, болезненный стон. Тело мальчика выгнулось дугой.

— Положительный симптом Кернига. Ригидность затылочных мышц, — констатировал Тим, и в его голосе не было ни тени упрека или торжества. Была лишь холодная констатация факта. В кабинете повисла тишина. Скепсис на лице Марии Ивановны сменился озадаченностью, а затем и стремительно нарастающей тревогой.

— Менингит? — выдохнула она.

— Или внутричерепная гематома, — предположил Тим, уже набирая номер телефона.

— Говорит Тимур, терапевт. Прошу срочно подготовить МРТ для пациента с подозрением на черепно-мозговую травму. Желтушность и синяки вокруг глаз — вероятно, «симптом очков». Травма от удара.

Час спустя диагноз был страшным и точным. Субдуральная гематома. Кровь, постепенно и медленно изливающаяся после, казалось бы, незначительного удара, стала давила на мозг.

Ребенка повезли в реанимацию, а оттуда — в нейрохирургию. Операция в условиях пущинской больницы была бы подобна подвигу. Нейрохирурги, люди суровые и прагматичные, осмотрев снимки, лишь покачали головами.

— Мозжечок. Всё залило. Мы здесь такое не потянем, — старший хирург смотрел куда-то мимо Тима, на стену. — Рискнуть — убить на столе. Нужен вертолет и в Москву.

Именно Тим, а не заведующий отделением, пошел сообщать это матери. Он нашел её в пустой ординаторской, где она сидела, сжав в комок мокрый платок. Увидев его, она вскочила, и в её глазах читался животный ужас.

Тим не стал говорить «всё будет хорошо». Он подошел, сел рядом.

— Ваш сын — очень сильный мальчик. Его состояние крайне тяжелое, но шанс есть. Для этого его сейчас готовят к транспортировке в Москву, на медицинском вертолете. Лучшие специалисты.

Он не грубил, не давил авторитетом, но и не скрывал правды. Его спокойная, без паники, вежливость в этой ситуации была странной опорой. Мать, ожидавшая истерики или крика, слушала, затаив дыхание, ловя каждое слово, как кислород.

— Вы… вы уверены?

— Я уверен, что мы делаем всё возможное и невозможное. Позвольте мне помочь вам собрать документы.

Когда вертолет, оглашая окрестности воем турбин, поднимался в запыленное небо пущинского стадиона, на земле, запрокинув головы, стояли многие. И Тим, и Василий Семенович, и Ольга Петровна, и даже циничная Мария Ивановна.

Василий Семенович, не глядя на Тима, пробурчал в усы:

— Ну что, московский… Спасибо. Совсем я, старый хрен, за бумагами недоглядел. Думал, животик у парнишки.

Тим не стал говорить «я же говорил». Он просто перевел взгляд с неба на заведующего и мягко кивнул.

— Вы приняли единственно верное решение, вызвав вертолет, Василий Семенович. Благодарю вас».

И в этот момент Ольга Петровна, глядя на удаляющуюся точку, подумала, что вежливость этого рыжего парня — это не слабость. Это точный хирургический инструмент. Он не ранит, а рассекает стену равнодушия и рутины. И, кажется, сегодня она увидела, как в этой стене появилась первая, едва заметная трещина.

***

Парк тонул в мареве дневного зноя, который не желал теперь отступать даже после захода солнца. Воздух был густым и сладким от запаха нагретой за день пыли и цветущих лип. На дальней скамейке, в тени раскидистого клена, сидели двое — Степан и Миша, неразлучные друзья, а по профессии — могильщики местного кладбища.

Как люди, которых кормит смерть, они были исключительными жизнелюбами. Между ними стояла пластиковая бутылка с темным пивом, из горлышка которой поднимался легкий пар. Они пили не торопясь, с тем особым, философским спокойствием, которое свойственно людям, ежедневно смотрящим в лицо вечности.

Как вдруг, их взгляды упали на одинокую фигуру, пересекавшую парк по диагонали. Высокий, рыжий - новый терапевт.

— А, наш талисман, — хмыкнул Степан. — Эй, доктор! Иди к нам, светило, глотни пивка, грех такому вечеру пропадать!

Тим, уже направлявшийся домой, остановился, повернулся к ним и, узнав знакомых лиц, приветливо улыбнулся. Он подошел к скамейке, вежливо отказавшись от предложенной бутылки жестом.

— Добрый вечер, Степан, Михаил. Как ваши дела?

— Да вот, дела-то никак, — вздохнул Миша. — Засуха у нас, Тимур. Производственный простой. Обычно к нам в такую жару народ рекой плывет, кто жару не перенес. Пенсионеры, сердечники… Конвейер. А тут — штиль. Ни тебе инфаркта, ни инсульта. Словно мор отменили. И мы - без премиальных. Не знаешь, с чего бы это?

— Баланс в природе нарушен, — мрачно кивнул Степан, отпивая из горлышка. — Непорядок. Бюджет не сходится. Я уже на новую лодку копить начал, а тут — затишье.

Их рабочий черный юморок витал в воздухе и требовал такого же по духу ответа.

Тим внимательно посмотрел на них, его веснушчатое лицо осветила странная, чуть смущенная улыбка. Он понимал, что могильщики не ждут от него медицинской лекции.

Он хохотнул, коротко и тихо, и провел рукой по волосам.

— Прошу прощения. Кажется, моя работа начала мешать вашей. — Он сделал паузу, глядя куда-то в сторону темнеющего неба. — Мы в поликлинике последние две недели как раз и занимаемся тем, чтобы этот... «краник» прикрутить. Профилактические мероприятия пенсионерам, разъяснительные беседы о режиме в жару, гидрация, контроль давления у всех кто на учете... Вы же знаете, Василия Семеновича, он, как каток асфальтовый. Если разойдется, может и на дом к каждому прийти.

Степан и Миша понимающе переглянулись.

— Так это... ты значит, — Степан ткнул в его сторону толстым пальцем, — наш-то хлеб отбираешь?

— Я бы сказал, не отбираю, а... временно откладываю, — поправил Тим с той же безмятежной улыбкой. — Все у вас будем. Купите Вы себе лодку, но попозже.

Он слегка склонил голову в извиняющемся поклоне.

— Но, по мере сил планирую и дальше создавать вам неудобства. Надеюсь на ваше понимание, джентельмены. В нашей цепочке жизни, вы после нас будете, обождите.

Могильщики снова переглянулись. Миша первым не выдержал — его лицо расплылось в широкой ухмылке, и он грохнул себя ладонью по колену. Степан тоже засмеялся, густой, раскатистой смешинкой.

— Ладно, ладно, Тимур. Работай, работай. Мы, старые грешники, подождем. Наш клиент — он никуда не денется. Вечный он. А твои-то, живые, — они как цветочки, сегодня есть, а завтра... — Он многозначительно хмыкнул и допил пиво.

— Именно поэтому я тут и стараюсь, — тихо, но четко сказал Тим. — Желаю здоровья, мое почтение.

И он пошел дальше, его рыжая голова скрылась в сгущающихся сумерках.

Степан и Миша еще долго сидели на скамейке, глядя ему вслед.

— Вежливый, черт, — наконец произнес Миша, разминая затекшую спину. — А дела-то все-таки делает. Целый конвейер нам остановил.

— Это, брат, — философски заметил Степан, зажигая цигарку. — стратегия его. Он жизнь от смерти отвоевывает. По-тихому шуршит себе. Ну, а мы... мы пока в резерве. Выпьем, Миш, за нашего прикольного конкурента.

И они чокнулись с остывшей бутылкой. В тихом парке, встретились жизнь со смертью и вежливо выразили друг другу почтение. Впрочем, как же иначе.