Спектр человечности

От станции Донгбей до парка Наньху законопослушный гражданин любого уровня добирался минут за двадцать. Чаще всего — по прямой и светлой в любое время суток улице Цзию, наслаждаясь красочным и шумным окружением, но при этом не забывая поднимать глаза на полицейских, караулящих на каждом углу. И если налоги были уплачены, запись в полицейской базе чиста, а под плащом не скрывалось оружие, то на лицах под зеркальными забралами расплывались дружелюбные улыбки. А как иначе — кооперация во все времена считалась смягчающим обстоятельством. У копов даже могло пропасть желание пырнуть гражданина мерилом, чтобы сверить со сканом левой сетчатки — или сразу целого лица, если оно не было закрыто маской, — генный профиль, выхваченный за пару секунд из капли крови. Им и так всё было понятно про жизнь этого кусочка мяса в социальной мясорубке. Но гражданин, нисколько не обиженный таким мнением о себе, о своём проживании на десяти квадратах и работе с шести до шести ровно шесть дней в неделю, всегда возвращал улыбку проницательным служителям закона. Это значило, что теперь они почти друзья и уважали друг друга даже больше, чем пара индивидов, которые прожили в официальном браке лет пятьдесят...

Я же собиралась пойти более кривой и тёмной дорогой. Не только потому, что не горела желанием заводить друзей, моё гражданство давно просрочено, и личный терминал прошит местами незаконным программным обеспечением: до встречи с Мамашей Бао оставался почти час, а воздух был напоен ароматами раскалённого асфальта, жареного риса и ультрафиолетовых ламп. Делить эти запахи и простор ни с кем не хотелось — я и так не часто выбиралась в центр.

Натянув пониже капюшон толстовки, я свернула во дворы и стала петлять между высоток, которые сверкали хромом и бронированным стеклом. Всё находящееся выше рекламных экранов и неоновых вывесок названий пекарен, кафешек, магазинов и офисных зданий терялось за пеленой смога: не было видно даже красных заградительных огней на крышах и снующих туда-сюда дронов-доставщиков.

У видеокамер и сканеров, даже здесь натыканных в каждую цель, оставалось не так много слепых зон. И поскольку класть голову на монорельс лишний раз — это не бунт, а тупость, мой путь, полный хаоса, но не разрушений, состоял в основном из попыток не наступить на очередного попрошайку. Их было так много, что под ними — кряхтящими, ползущими, бормочущими — даже не проглядывал асфальт... Будто дно коробки с мучными червями, продаваемыми на развес. Я хорошо знала этот социальный слой, и хотя они давали мне пройти без всяких проблем — видимо, с ходу решив, что взять с меня нечего, — всё равно их недолюбливала. Из зависти, конечно: у всех тут рассевшихся было бессрочное гражданство. Большинство получили его на заре поголовной выдачи биопаспортов как пострадавшие в аварии на постройке второй АЭС в провинции, остальные — в результате реформы списка гражданских статусов лет десять назад. А ещё им подыгрывала теория вероятностей: шанс, что полицейские докопаются до кого-то из них, а не до меня, стремился к нулю.

Попрошайки с деловитым видом готовились к окончанию рабочего дня в офисах, чтобы начать легонько хватать сотрудников за полы одинаковых плащей (зелёный — хит сезона), заглядывать в усталые глаза и просить подкинуть несколько юаней на терминал, протянутый трясущейся рукой. Эти древние машинки размером почти в половину ладони отличались вандалостойкостью и вполне себе годной защитой от хакинга. Ну или никто не желал иметь с ними дел из-за кривой архитектуры. Очень давно они пропали из ассортимента даже самых неразборчивых барыг, но потом резко появились, когда их стали выдавать в Министерстве Гражданских Дел в обмен на подпись в документе, что отныне твой социальный статус понижается до «сверхнизкого» и никогда больше не изменится — ни в плюс, ни в минус. То есть гонку за гражданством ты заканчивал на самом распоследнем месте, но с утешительным призом — бесплатным терминалом и правом замены вводно-выводных устройств на более новые, если такие когда-нибудь появятся на складах.

Вскоре для любого, кто умел залезать в исходный код, стало делом чести упросить «сверха» дать пошаманить над его машинкой и наловить транзакций на роскошный обед вам обоим. Но потом, конечно, вернуть всё как было и подчистить следы взлома, иначе «сверх» прямо с ближайшей ежеквартальной проверки в Министерстве отправлялся на принудительные работы на совсем уж неопределённый срок. А улица никогда ничего не забывала и вообще не понимала шуток. Её возмездие порой случалось так быстро, что незадачливый хакер уезжал с попрошайкой в соседнем вагоне; хотя поймать сладкую парочку могли и во время еды, то есть для некоторых тот роскошный обед оказывался последним всё по той же теории вероятностей, согласно которой примерно из сотни шалунов кто-то обязательно должен быть наказан.

Но мне везло, и все три моих захода на терминалы «сверхов» оказались удачными. Настолько, что после окончания университета, когда я рассталась с неплохой машинкой, выданной в учебной части, — предварительно удалив с неё все модификации — зачем-то купила себе эту древность. И пользуюсь до сих пор, хотя воспоминание о том, как мы с Сидом в четыре руки заливали расширение для внутриглазного импланта, не предусмотренное даже в теории, до сих пор заставляет болеть мои провода. Перепрошивку и сбивание серийных номеров под микроскопом на каждом из сотни микрочипов, с которыми Сид отказался помогать, я вообще закончила на чистой силе упрямства.

Уж не знаю, что заставило меня так бороться за возможность сделать её рабочей — судя по качеству сборки, даже производитель не особо старался — ведь у последнего барыги за эти же деньги нашёлся бы терминал получше. Наверное, ностальгия по сложным, но полным открытий временам моей прогерской юности. А именно — отрезку между тем, как я написала своё первое «Hello World!», а эта машинка только вышла и смотрела на меня из каждой рекламы, и тем, как я подрулила к выбранному «сверху» с дерзкой просьбой, и тот согласился. Пускай и не сразу — сначала он послал меня так искренне, что весь следующий день, сидя за школьными уроками, я размышляла над этой речевой загогулиной.

Самые расторопные офисные сотрудники уже шли напролом в сторону метро, и через несколько минут их должно было стать в разы больше, поэтому я машинально свернула во всегда немноголюдный переулок Чанчуньского Технологического. За те три года, что моя нога здесь не ступала, здание и территория университета совсем не изменились — только на единственный вход в заборе из частой решётки смотрело ещё больше камер. Фонтан в центре двора всё так же поблёскивал в свете ультрафиолетовых ламп. Ещё на моём втором курсе они стали добавлять туда УФ-краску для выявления всяких любителей поплавать. Конечно, сперва это дало обратный эффект, почти на месяц породив среди студентов новый тренд, который остановило только ужесточение правил отчисления. Но хорошо, что в день оглашения результатов вступительных экзаменов краски ещё не было, ведь я тогда, примчав за два часа до назначенного времени, от души в этом фонтане умылась. И сейчас я — индивид, которому опять не сиделось дома, — опять рисковала сотворить какую-нибудь херню и привлечь внимание камер, но хотя бы проскочила час пик у метро.

Впереди уже виднелся парк Наньху: судя по деревьям с отчасти пожелтевшими листьями — ухоженный и безветренный, но готовящийся к наступлению осени. Всю прошлую неделю шли проливные дожди, а сегодня выглянуло солнце, да так, что не просто высушило — почти расплавило асфальт. Я не представляла, как Мамаша Бао пережила эту погоду и как это сказалось на её бизнесе, но надеялась, что всё будет в порядке.

Сразу четыре улицы, которые вдруг переставали петлять среди высоток и устремлялись к озеру в центре парка напрямик, будто реки, всё равно сперва пересекали улицу Гунно. Она волновала меня больше остальных, потому что камер и сканеров нового поколения здесь натыкали особенно щедро, но, ещё дома взвесив за и против, я всё же выбрала её, надеясь затеряться среди праздно шатающихся индивидов. Но этого оказалось недостаточно: даже стоя в толпе на светофоре, я перетерпела особо наглую попытку сканирования, которая, к счастью, успехом не увенчалась — это я поняла по яркому ощущению, будто ледяной палец тычет мне в левый глаз.

Наконец зажёгся разрешающий сигнал. Я, не вынимая рук из карманов толстовки, чтобы не было видно движений пальцев, вызвала свой терминал и отключила вообще всё, кроме связи с вводными перчатками и внутриглазным имплантом, и запустила программу искажений. На границе видимости слева побежали цифры, отсчитывающие мои сорок пять секунд условной безопасности. Я гордо выпрямилась, со вкусом поправила широкие прозрачные очки, имитирующие в моём образе стандартные выводные, и так миновала десятки камер, сканеров и пятерых полицейских, которые — готова поклясться — меня даже не заметили. Так что, сверкая идиотской улыбкой (к счастью, скрытой за модной тканевой маской, которая тоже помогала смешиваться с толпой), я на последних секундах искажений забежала в парк.

Моё сердце стучало как у припадочной, и пришлось сбавить шаг. Я впервые запустила эту программу на полную катушку, и она сработала выше всяких похвал; но это могло оказаться только самовнушением и удачей, поэтому я поборола желание сесть прямо тут и просмотреть логи, чтобы не скомпрометировать легенду законопослушной гражданки, гуляющей в парке после работы. Я не представляла, как выглядела на записях и сканах продвинутых устройств, — для домашних тестов Сид собрал мне откровенные середнячки, — но, судя по реакции копов, всё работало. Правда терминал, закреплённый на предплечье под одеждой, нагрелся больше ожидаемого.

Впереди показался резной горбатый мостик, перекинутый через один из множества искусственных притоков озера, полных совершенно чёрной воды. К берегу жались высушенные стебли отцветших лотосов, шушукаясь о чём-то своём; цепочки отражённых на поверхности воды уличных огней тянулись к его центру, но, приблизившись, затухали, будто испугавшись чего-то, спрятанного на дне. На самом же мостике фотографировалась весёлая компания лишь немногим старше меня — наверняка будущие студенты, узнавшие о зачислении. Проскользнув между ними так, чтобы не попасть на снимки, я оказалась на узкой дорожке, ведущей в глубину парка. Сверившись с картой — на этот раз у меня были только примерные координаты палатки — я пошла вперёд.

Вскоре до меня, даже через маску, донёсся чудесный аромат. Глянув на часы — пора! — я устремилась на запах. В темноте аллеи под остриженными деревьями, едва ли спасающими от жары и уж тем более от дождя, приютилась небольшая торговая палатка в форме кубика. Алые стены с драконами, традиционные фонарики над прилавком и густой пар, валивший из-за него, скрывали единственную работницу и хозяйку — госпожу Бао. Каждый день палатка стояла на новом месте, будто прячась от людей в и так не маленьком парке, но здесь всегда были покупатели — их не смогла распугать даже сегодняшняя жара, потому что паровых булочек вкуснее не найти во всём Чанчуне. Индивиды сидели на складных красных стульчиках, расставленных под деревьями так, что напоминали грибы в лесу, с удовольствием ели купленные бао из маленьких бамбуковых пароварок.

Я для вида изучила короткое меню, которое ещё в первую встречу с Мамашей выучила наизусть, оживила терминал и подключилась к хот-споту палатки.

Девочка-в-поиске-чудес: Добр*го 6ечера гос(пожа Бао, какой белок в номере два?

Паровые булочки в парке Наньху: Доброго. Чистый тофу. Смесь с мучниками дешевле на юань

Девочка-в-поиске-чудес: Изв&ните, т0фу на9оел, три шту/чки со сладкой фас+лью пожалу2ста

Паровые булочки в парке Наньху: Белой или красной?

Девочка-в-поиске-чудес: Давайте 4то подоро^1е, у меня праздн!3к=

Паровые булочки в парке Наньху: Тогда поздравляю. Четвёртая в подарок

Девочка-в-поиске-чудес: Ва;ши бао и так подаро% спасибо7

В ожидании я на несколько секунд перестала дышать.

Из завесы пара вынырнула женщина, от красоты которой у меня каждый раз ещё сильнее перехватывало дух. С абсолютно европейского и прекрасного, пускай и чрезмерно ярко накрашенного лица на посетителей взирали золотистые бионические глаза последней модели, едва отличимые от живых. Золотая окантовка на тёмно-фиолетовом ханьфу была ровно того же цвета, что и золотые волосы, собранные в высокий гладкий пучок. В окружении бамбуковых пароварок, одноразовых салфеток и бутылочек соевого соуса госпожа Бао выглядела настолько неуместно, что хотелось ущипнуть себя и проверить, офлайн ты или нет.

Колокольчики на золотой шпильке для волос мягко звякнули, когда она чуть склонила голову набок, будто задумавшись. Я, вздрогнув от ощущения ледяного пальца в глазу, спохватилась и приспустила маску. Из-за нестандартного импланта мою сетчатку часто не получалось считать — поэтому я и выбрала для установки именно левый глаз, — но сканеры обычно списывали это на внутреннюю ошибку и тревогу не поднимали.

Бионика под длинными золотыми ресницами смерила моё лицо внимательным взглядом, после чего госпожа Бао, чуть улыбаясь, протянула мне маленькую круглую пароварку. Объёмный рукав ханьфу, подвязанный для удобства тёмно-синей лентой, приоткрыл тонкое белоснежное запястье. Я протянула руку, чтобы взять, но она не отпустила и лишь молча приподняла изящную бровь. Я тоже не отпустила и второй набрала в кармане сообщение:

Девочка-в-поиске-чудес: Извините, я очень голодная, можно поем и потом оплачу?

Паровые булочки в парке Наньху: Только в честь праздника. Приятного аппетита

Госпожа Бао отпустила; индивид в болотного цвета плаще, стоявший за мной в очереди, нарочито кашлянул, и я наконец отошла от прилавка. Включив на терминале программу-сёрфер, тут же докинула в его транзакцию восемь тысяч юаней, после чего села на стульчик чуть в отдалении и открыла крышку.

Паровые булочки в парке Наньху: Сто двадцать секунд пошли

Рядом с четырьмя булочками лежал прозрачный вакуумный пакет с торчащим из него маленьким проводком с заглушкой на конце. Найдя в Сети её точку доступа, я ввела тот же код, который отправила госпоже Бао по частям, имитируя ошибки набора, — *6(&09/+24^1!3=;%7 — и стала просматривать характеристики голосового модуля. Последний кусочек мозаики на пути к моей мечте наконец-то лежал у меня на коленях. Тот, кто продал его, был случайным ходоком, а не барыгой, с которого можно спросить; поэтому, визуально убедившись, что это нужный модуль, — тонкий кругляш пять сантиметров в диаметре — я принялась особенно тщательно проверять серийные номера и возможные хвосты, оставленные им в Сети. Такие (я и Сид называем их «бивалентными»), которые созданы для вживления индивидам, но могут быть использованы и в андроидах, просто так на улице не валялись; найти даже эту модель — двухгодичной давности — всего за восемь тысяч было большой удачей. Подозрительно большой удачей.

Паровые булочки в парке Наньху: Осталось девяносто

По радужке моего левого глаза бежали строчки данных, и я, боясь не успеть, крутила их всё быстрее. Мамаша Бао, через которую я уже не раз покупала, считалась надёжным посредником для подобных сделок — оттого и получила в Сети прозвище по аналогии с хозяйками борделя, где уважают желания клиентов, — но деньги на голосовой модуль мы с Сидом собрали из последних сил, и споткнуться на финише я не имела права. Однако пальцы мои уже нехорошо подрагивали, из-за чего и так поломанные вводные перчатки иногда прокручивали данные назад или вообще открывали другой диалог. Я тряхнула головой, зажмурившись, чтобы убрать с импланта хотя бы внешнюю инфу, остановила прокрутку и, запихнув в рот одну из булочек целиком, на секунду утонула в чудесном вкусе белой фасоли, сахара и корицы. Руку пришлось вытереть прямо о толстовку — я забыла взять салфетку с прилавка.

Паровые булочки в парке Наньху: Осталось шестьдесят

Работа на такой скорости при том, что я не принимала занкан уже девять дней, могла стоить мне не только свободы, но и жизни — всё из-за моей самонадеянности, мол, обойдусь. Видеокамеры и законопослушные граждане могли бы списать дрожание рук на голодный восторг от булочек, но при таких нагрузках у меня скоро начнётся нейроломка: сперва — нервный тик, через минут сорок — дёрганье ног, ещё через полчаса — головы вместе с невозможностью говорить, а потом и судороги всего тела, и никакое искажение их уже не спрятало бы. Тем более запустить его снова я не смогу — алгоритм пока что был одноразовый...

Паровые булочки в парке Наньху: Копы справа

Я не подпрыгнула только потому, что не сразу поняла, о чём она, и, не останавливая чтение, слегка повернула голову. Двое полицейских неторопливо шли к палатке той же дорогой, какой пришла я, и на секунду мне показалось, что они кого-то искали. Но вот один из покупателей доел, вернул пароварку госпоже Бао — та очаровательно ему улыбнулась — и пошёл навстречу копам. Конечно, за такую самоуверенность его тут же ткнули мерилом, но биопаспорт был совсем уж в порядке, так что гражданин просто вежливо кивнул полицейским и пошёл дальше. Некоторые из тех, кто сидел на стульчиках, этого не выдержали — занервничали, кто-то даже бросил недоеденные булочки обратно в пароварку. Вернув свои на прилавок, трое индивидов, одетые совершенно по-разному и вряд ли даже знакомые, одним стадом направились в противоположную от копов сторону. Но дорогу им, как оказалось, уже преградил бесшумно висящий в воздухе небольшой чёрный куб — полицейский дрон.

Паровые булочки в парке Наньху: Осталось десять

Кто-то из стада слева вскрикнул и упал, получив от дрона разряд за попытку противодействия сканированию, и начался бардак: все, кто ещё оставался у палатки, бросились врассыпную. Дрон и полицейские, достав шокеры, рванули за ними; я, едва живая от страха, захлопнула крышку пароварки и встала, всем своим видом показывая, будто вообще не при делах. И тут же вспомнила, что не заплатила за булочки... но других покупателей у палатки уже не осталось, а ждать кого-то ещё было самоубийством.

Девочка-в-поиске-чудес: Извините, есть вопрос

Паровые булочки в парке Наньху: Жди. Мне нужно сделать возврат

Госпожа Бао, то ли поняв меня с полуслова, то ли уже найдя инфу о моём просроченном гражданстве и отсутствии официального банковского счёта, прокрутила какую-то явно фейковую транзакцию, куда я и докинула свои четыре с половиной юаня.

Девочка-в-поиске-чудес: Бао чудесные, но я не доела. Верну пароварку потом

Паровые булочки в парке Наньху: Возврат в течение недели. Давай на выход, я закрываюсь

Пока госпожа Бао протягивала мне своей точёной рукой пластиковый пакет с логотипом в виде драконьей головы, на мой терминал — не пойми откуда, и несмотря на все защитные программы, каждую из которых я написала лично — пришла картинка отвратительного качества. Только живые глаз и ум опытного побегушника могли различить на ней искорёженную карту с указанием безопасного пути из парка. Потому что копы, даже если не шли рейдом, в любом случае уже вызвали подкрепление.

Девочка-в-поиске-чудес: Ещё раз спасибо, госпожа Бао

Паровые булочки в парке Наньху: Береги себя

Она улыбнулась в последний раз и перед моим носом опустился щит с надписью «Извините, мы закрыты». Снова глянув на картинку, чтобы точно запомнить, я удалила её и бодро — хотя скорее нервно — зашагала прочь. Внимание становилось всё рассеяннее, поэтому я просто доверилась карте, рассудив, что Мамаше Бао тоже будет невесело, если меня поймают с «чёрным» товаром, который лежал в одном фирменном пакете с едой из её палатки.

Не так давно мы с Сидом работали только с «серыми» деталями; после впервые обратились к ней, перейдя уже на «тёмно-серые», которые было опасно транспортировать даже гражданам с идеальным досье, не говоря уже о том, чтобы владеть. Соотношение деталей разной степени незаконности, которые нам требовались, было всего 10 на 6 на 1, поэтому единственную «чёрную» — как самую редкую — мы отложили на потом. И вот голосовой модуль у меня в руках, а значит, теперь всё позади. Оставалось только без приключений добраться домой.

Приближалась ночь — асфальт уже остыл, и вечер, до сих пор безветренный, становился всё холоднее. Или я просто сама себе врала, а трясло меня всё-таки от нейроперегрузки... На этой мысли у меня в воображении тут же замерцала жёлтая ампула занкана, да так настойчиво, что я невольно ускорила шаг, как тот ослик, который бежал за морковкой. Купить занкан в государственной нейроаптеке мог даже негражданин, доплатив один юань сверху за пользование «приватным общественным счётом», предоставленным Министерством Здоровья. Разрешалось и вколоть прямо там же, вот только идея ехать под нейролептиком-плюс через весь Чанчунь была так себе (тут я даже покачала головой, как бы убеждая саму себя). В самом расслаблении нервов и мышц полностью легальным препаратом не было ничего опасного, но, нагруженная «тёмно-серым» внутриглазным имплантом — и это без учёта отсутствия допуска на вживление — и «чёрным» голосовым модулем, я не могла позволить себе стать вялой и добродушной.

Деньги у меня имелись: втайне от Сида я припасла полторы сотни на случай, если сделка окажется под угрозой — Мамаша Бао вдруг захочет больше денег или что-то в этом роде. Стандартной ставкой для неё было пять процентов от договорной цены товара, и о повышении, тем более внезапном, я никогда не слышала, но всё равно опасалась, ведь эта сумма была сродни благотворительности, учитывая, сколько услуг она оказывала в качестве посредника. Через палатку выполнялась первичная проверка качества и безопасно крутились все юани, а код, назначаемый Мамашей Бао в момент получения ею товара от продавца, служил гарантией неизменности цены.

В Чанчуне водились и другие посредники, некоторые даже пытались просить ещё меньший процент, чтобы перетянуть клиентов, но она всё равно была вне конкуренции. И то, что госпожа Бао выдавала товар на руки, но оставляла две минуты на подтверждение транзакции, — которые применялись только к платежам с официальных банковских счетов граждан, а не к сёрфингу на чужих покупках, — выглядело уже разящим наповал великодушием. Свой бизнес она совершенно точно вела не в одиночку, а всем работникам нужно платить; и если за столько лет — согласно городской легенде, семнадцать — он не стал убыточным, то оставалось только догадываться, что ещё (помимо «тёмно-серых» и «чёрных» деталей), в каком количестве и по каким ценам торговалось через её палатку.

Без приключений выбравшись из парка, — чему я всё равно удивилась, хоть и верила карте Мамаши, — я перешла улицу Гунно, прячась в толпе, и стала возвращаться к метро через те же дворы, но уже напрямик. Сотни камер и сканеров никуда не делись, и после проблем в парке они смотрели на всех ещё пристальнее, поэтому я старалась пристроиться к прохожим, отчасти скрываясь за ними, но так, чтобы никто не решил, будто я карманница или ловлю их транзакции на самый старый в мире терминал. Пока всё шло нормально, но я сто раз успела пожалеть, что не припасла программу искажений на этот отрезок пути. Теперь оставалось только избегать столкновения с копами, чтобы не разбудить в них охотничьи инстинкты и не попасть под «выборочную проверку на усмотрение офицера», и надеяться на то, что городские сканеры опять не смогут считать мою сетчатку. Вот и посмотрим, насколько чиста моя карма.

Многие «сверхи» уже укладывались спать, забиваясь в углы между стенами и асфальтом и создавая себе немного уюта с помощью гибких полимерных листов. Прочие, собрав пожитки в пакеты и заплечные короба, отправлялись в сторону метро вслед за последними, самыми верными делу компаний, сотрудниками, чтобы чинно и красиво купить билет и поехать в ночлежку. Закрывались последние магазинчики и пекарни, а бары и кафе, наоборот, выкручивали яркость неона, завлекая ночных тусовщиков и заставляя меня щуриться, иначе имплант совсем уж сходил с ума. Некоторые индивиды из шумных компаний, растянувшихся на весь тротуар, так и норовили задеть прохожих плечом; я, стиснув зубы, представляла счастливое лицо Сида, берущего в одну руку голосовой модуль, а в другую булочку со сладкой фасолью, и упорно избегала столкновений. Многие из них были задирами только до первого патруля на горизонте, но если даже целая толпа попрошаек с ними не связывалась, то куда уж мне — одной, не в лучшей форме, тем более ещё и нагруженной.

Впереди замаячила станция Донгбей, и я, едва окончательно не плюнув на занкан и не рванув домой, в последний момент взяла левее и стала торопливо спускаться по лестнице в подземный переход, не дожидаясь лифта или эскалатора. Под перекрёстком между улицей Цзию и проспектом Ренмин была выкопана почти что площадь, освещённая лучше, чем улица, на которой я живу. Лампы дневного света, развешанные под потолком через каждые три метра, слегка дребезжали, когда по проспекту проезжал большегруз. По ассортименту прохожих и просто тут толпящихся уже чувствовалось наличие нейроаптеки поблизости: на фоне состояния некоторых я со своими симптомами выглядела симулянткой.

Однако все мы здесь чувствовали себя в относительной безопасности — не зря это место называлось «свободной зоной». Отсюда и до самой нейроаптеки не было ни полицейских, ни сканеров, ни даже простых видеокамер: государство очень хотело, чтобы индивиды шли и тратили последние деньги на легальный занкан, а не искали фальсификат по барыгам. По этой же причине оригинал стоил более-менее адекватных денег, к названию общественного счёта для оплаты добавилось слово «приватный» вместе с заверением, что транзакции с ним не проверяются, и это даже походило на правду. А так судьба не особенно жаловала нейроломщиков: выцепленные полицией в любом другом месте, они получали свой занкан, но отправлялись на двухнедельные принуды, чтобы его отработать. И неважно, если им вполне хватало денег оплатить ампулу самим, и они просто не успели её купить или даже просто вколоть; все неграждане (а большинство нейроломщиков — это именно они) и так уже стояли одной ногой на этой скользкой дорожке. Наверное, там хорошо — согласно социальной рекламе, кормят, одевают и почти не бьют — раз никто из уехавших туда так и не вернулся.

Двести двадцать вольт — «как комарик укусит» — которые тот индивид получил от дрона в парке, считались разрешённым медицинским вмешательством ещё со времён первых нейроломщиков, потому что последствия длительного неприёма занкана считались более вредными для нервной системы, чем удары током. Раздающие их «доброжелательные насекомые» в виде жёлто-красных дронов притаились во всех «свободных зонах», разбросанных по городу, и нужно было только подойти и попросить. После бесплатной процедуры и живительного обморока на полу или на пластиковой лавке (как повезёт) гражданин хоть какого-нибудь уровня получал от них также заманчивое предложение прекратить, наконец, тянуть непосильную ношу и стать «сверхом», а все неграждане — предложение мирно уйти по своим делам.

Отшатываясь от судорожных выпадов, протянутых рук и терминалов — кто-то полез и к моему пакету с булочками, отчего пришлось прижать его к груди — я, окончательно сбив дыхание, взлетела вверх по лестнице и ввалилась в старомодные двери, украшенные полосами бамбука. Круглое помещение, напоминавшее большой ринг для борьбы сумо, встретило меня расслабляющей музыкой и щебетом маленьких птичек из динамиков, спрятанных за традиционными пейзажами в мягких тонах. Привалившись к одному из них, я, не поднимая глаз, оживила свой терминал.

Я-просто-запыхалась: Одну ампулу занкана

Государственная аптека Канцзянь: Посмотрите прямо перед собой, пожалуйста

Я-просто-запыхалась: Отказать

Государственная аптека Канцзянь: Снимите маску, пожалуйста

Я-просто-запыхалась: Отказать

Государственная аптека Канцзянь: Желаете пройти идентификацию по голосу?

Я-просто-запыхалась: Отказать

Государственная аптека Канцзянь: Укажите желаемый способ идентификации

Я-просто-запыхалась: Отказать

Государственная аптека Канцзянь: Ваш заказ собирается. Желаете принять сразу?

Этот стандартный вопрос застал меня врасплох. Я уже решила не вкалывать занкан, чтобы не раскиснуть, и вообще едва не прошла мимо нейроаптеки... но при покупке ампулы не брать инъектор было глупо. Предстояло раскошелиться на одноразовый, потому что мой личный остался дома, но деньги позволяли. Тем более по левой сетчатке уже пошла нехорошая рябь, и вялая и добродушная Агата с большей вероятностью довезёт модуль домой, чем скрюченная судорогой на полдороге.

Я-просто-запыхалась: Добавить разовый инъектор. Объединить. Навынос

Государственная аптека Канцзянь: С вас 61 юань. Ячейка семь. Наш приватный общественный...

Дальше я уже не читала, а просто оплатила заказ. Без сёрфинга транзакция заняла почти шесть секунд, пока защитные протоколы одного нелегального банка, где я открыла свой нелегальный счёт, маскировали её под всякое-разное, заметая следы. Старожилы некоторых чатов с тоской в эмодзи рассказывали, что во времена ещё всемирной Сети делать это было гораздо легче — просто имитируя скачки по всей планете.

Картина под моим плечом завибрировала. Я отпрянула и наконец заметила цифру, вписанную в речной пейзаж. Русло изгибалось, напоминая цифру семь, а перекладина на нижней ножке семёрки изображалась горбатым мостиком через реку. Почти таким же, как тот, который я недавно переходила в парке. Забрав пакет из ячейки под картиной и затолкав его за пазуху, я пожалела, что пароварку туда не убрать (хотя пакет с лого объяснял прохожим моё появление в центре), отключилась от хот-спота и поспешила к метро, при этом мысленно ругая аптеку Канцзянь на все лады. Слишком много тут было психоделики на квадратный метр для и так измученных покупателей... Может, это сделано специально, и с наших реакций собирают какие-то данные. В нейроаптеках на окраинах всё было гораздо проще; с другой стороны, узнавать что-то новое о родном городе всегда интересно.

На обратном пути меня уже не хватали — видимо, думали, я всё потратила и всё вколола, и стоило соответствовать их ожиданиям: я из последних сил выпрямилась и загадочно улыбнулась под тканевой маской. Правда, кое-кто растолковал моё поведение как призыв к диалогу и принялся откровенно раздевать меня глазами, — причём я заметила не только мужские взгляды, — но таких как я в школе дразнят дылдами, оттого полезть на самом деле никто не отважился. Хотя, может, и не собирался; а те, кто пихал меня в плечо в переулке, могли так привлекать моё внимание, чтобы пригласить к ним за столик и бескорыстно угостить, лишь бы разбавить компанию новым лицом.

С той же уверенностью в образе я прошла под рамкой на входе в метро. Товары от Мамаши Бао, запечатанные в хитрый полимер её производства, на всех сканерах выглядели как нечто безобидное, так что я боялась только визуальных осмотров полицейскими. Каждый грамм этой упаковки Сид бережно собирал и в попытках докопаться до сути проводил над ней разные опыты, но пока безуспешно. Мой звуковой имплант был полностью легален — их ставили даже в магазинах электроники, поэтому считалось странным его как раз-таки не иметь. Мой глазной имплант оставался незамеченным сам по себе — и благодаря углеродному композиту, из которого сделан, и полному вживлению без всяких пошло торчащих наружу разъёмов. И отчасти, навешанным на мою джинсовую жилетку висюлькам и фенечкам, которые слабо, но пиликали в металлоискателях, — а ещё блестели и звенели, — отвлекая внимание. К тому же вместе с маской они переводили меня в разряд «типичной модницы», удачно вписывая в мир, как ту семёрку на картине.

Билет у меня уже был: с недавних пор на линии, что ходила до нашей с Сидом норы, они продавались только в обе стороны, причём с указанием конкретных станций назначения и старта. Видимо, таким образом жителей непрестижных районов ненавязчиво просили вернуться туда, откуда они выползли. Махнув предплечьем перед сканером, я спустилась к поездам уже на эскалаторе — на сегодня план по спорту был перевыполнен.

Внизу я привычно зажмурилась и пошла на звук приближающегося поезда, пока не ткнулась в прозрачную стену с гермоворотами, отделяющую платформы от путей. Вспышки рекламы на полу, потолке и стенах туннеля за путями раздражали до нервного тика и менее уставших людей, нередко сводя на нет часть эффекта только что вколотого занкана. Запоздало подумав, что это могло бы стать отличным решением проблемы вялости после инъекции в нейроаптеке, я зашла в бесшумно отворившиеся две пары дверей.

Наконец-то сесть и закрыть глаза было настоящим блаженством. Из последних сил я запихнула пароварку под спину, не снимая ручек пакета с запястья — для этого пришлось немного сползти вперёд, да и выглядело странно, но лучше уж так. Тем более эта возня позволила вроде как случайно осмотреть тех, кто ехал со мной в относительно пустом вагоне; хотя взгляды вдаль едва не вынудили меня достать инъектор прямо здесь — левый глаз уже почти не воспринимал визуала, а правую ногу пришлось положить на левую, чтобы та не отбивала чечётку, — но, стиснув зубы, я попросила саму себя продержаться ещё немного. К тому же результат осмотра мне понравился: никакой видимой опасности, а индивид средних лет, сидевший слева, — явно повар, потому что вкусно пах специями и сверкал жирными пятнами на брюхе, — выглядел задолбанным до такой степени, что в первую очередь прищемили бы его, а не меня. Поэтому, успокоившись и поставив на терминале будильник, я провалилась в сон. Последнее, что помню, — размышление о том, что завтра надо перепроверить все-все логи и понять, как Мамаше Бао удалось обойти защитные программы моего терминала, служившие до сего дня верой и правдой. Но думала я об этом без обиды и тем более волнений, ведь хакеры подобного уровня вряд ли ездили на метро...

Меня подбросило, когда будильник ласково зажёг солнце в моём левом глазу, но как раз вовремя — поезд подъезжал к станции. Вагон опустел, и даже повара то ли кто-то утащил, то ли он нашёл силы выйти сам. После сна руки и ноги вполне себе слушались, имплант выдавал рябь, но работал, а дёрганье головы, которое уже должно было начаться, не началось. Встав и пошатнувшись, я с наслаждением хрустнула шеей, вышла из вагона и побрела домой.

Снова начавшийся дождь уже успел налить приличные лужи, но я шла напрямик, набирая воду в дырявые кроссовки нежно-пастельных оттенков, некогда кричаще-ярких, но не сумевших побороть ультрафиолет и химию, что распыляли по городу. Они были своеобразной метафорой для «района компактного проживания», обступавшего меня со всех сторон: для высоток с зарешётченными окнами, в которых было больше этажей, чем в центре, для идеально прямых улиц, пролегающих между домами и спроектированных будто по рабочей схеме аэродинамических труб, и для разбитого асфальта, на котором нашлось место поблекшей рекламе и граффити, нанесённым впопыхах.

Целеустремлённость на пути домой позволяла мне не сталкиваться с редкими прохожими, которые жались к стенам, избегая воды снизу и прячась от воды сверху, хотя из-за ветра дождь был почти что горизонтальный. Выглядело это так, словно они сторонились именно меня, и вызывало невольную улыбку; особенно — после стремления тех индивидов в центре Чанчуня к физическому контакту.

В спокойном одиночестве зайдя в подъезд, я пошла было к лестнице — стараясь не думать, как буду забираться на пятнадцатый этаж, — но, на удачу стукнув по кнопке лифта, внезапно услышала, как он поехал ко мне откуда-то сверху, хотя ещё днём не работал. Пока я ждала, уперевшись лбом в стену, с моей толстовки на пол капала вода.

Закрыв за собой дверь на все замки, я тут же с наслаждением скинула мокрый капюшон и кроссовки и наконец-то сняла маску.

— Сид, я дома.