Спектр Забвения

Поле было тёплым.

Трава мягко щекотала шею.

Овцы перемещались туда-сюда, словно белые комки, которые ветер случайно раскидал по холму.

Грэг лежал на спине, раскинув руки.

Ветер путал его почти белые волосы.

Он смотрел на облако, длинное и ленивое, похожее на дракона, которому надоело жить.

Грэг его прекрасно понимал.

Закрыв глаза, он мог представить себя обычным пастухом.

Жизнь простая, ровная.

Если бы не одно но.

Грэг снова открыл глаза.

В памяти — дыры.

Не маленькие, не «я забыл, куда положил ножницы», а настоящие пустоты.

Он не помнил детства.

Не помнил, как сюда пришёл.

Не помнил, что делал пятнадцать лет назад.

Мозг будто стирали большими кусками, оставляя гладкую поверхность.

— Тупо, — пробормотал он себе под нос.

Он вытянул перед глазами прядь волос.

Белая. Странно белая для пятнадцатилетнего.

Недавно она была зеленоватой — как молодая трава.

Теперь — стерильный снег.

Овца под номером семь возмущённо заблеяла.

Грэг приподнялся на локтях и увидел, как она упрямо топает к краю обрыва, жуя на ходу чей-то ботинок.

— Семёрка… — вздохнул он. — Там даже травы нет. И ботинок чужой. Ты вообще кто такая?

Вставать было лень.

Всё тело ныло, будто он шёл пешком неделю.

Возможно, так и было. Он не помнил.

Он просто щёлкнул пальцами.

Хлоп.

Овца исчезла у обрыва и появилась прямо перед ним, шлёпнувшись на бок.

Даже не перестала жевать ботинок — только моргнула удивлённо.

— Ешь молча, — сказал ей Грэг и снова растянулся на траве.

Он не удивился.

Он никогда не удивлялся своим “фокусам”.

Удивляться странно — будто удивляться дыханию.

Справа зашуршала трава.

— Опять ты фокусы показываешь? — спросил звонкий голос.

Грэг скосил глаза.

На траву рядом плюхнулся мальчишка лет десяти. Местный.

Тим? Том? Тимо? Он забывал.

Мальчик сорвал травинку и сунул её в рот:

— Я видел, как она бац — и телепортировалась. Ты маг?

— Я пастух, — буркнул Грэг. — Маги носят смешные шляпы и говорят загадками. А я ношу обычную одежду и говорю глупости. Всё честно.

— Ты странный, — заключил мальчик.

— Я не странный.

Тишина.

Ветер трепал его седые волосы.

И где-то под рёбрами медленно, почти незаметно, поднималась пустота — не боль, не страх, а будто голод, только голод по тому, чего он не может вспомнить.

Он знал: стоит попытаться вспомнить прошлое — сердце сожмёт так, будто его обмотали проволокой.

Он не стал пытаться.

Грэг отвёл взгляд и заметил на своей руке жука.

Тот медленно полз вверх по рукаву, как будто куда-то спешил.

Маленький, бесполезный, но очень упорный.

Грэг поднёс руку ближе к глазам.

Жук карабкался, цепляясь лапками за ткань, снова и снова.

Смысл его существования был прост: жить и двигаться.

Жить любой ценой.

— Вот смотри, — тихо сказал Грэг. — У этого жука, наверное, тоже есть… своя жизнь. Мелкая, но своя. Может, у него там дети, жучиха-домохозяйка, дом из листьев… или что там у них бывает.

Он легко щёлкнул пальцем — и жук упал в траву.

Ничего не треснуло.

Не распалось.

Мир не дрогнул.

— И если я его убью… я же не буду об этом сожалеть, — продолжил он так же спокойно. — Мне всё равно. Его детям — если они есть — тоже, скорее всего, всё равно. Они вообще не знают, что это был их отец или мать.

Ну и что тогда? Кто будет грустить?

Он смотрел на точку, где жук исчез, но всё ещё не моргал.

— Получается, его жизнь ничего не меняет. И смерть ничего не меняет. Он живёт потому что живёт. Инстинкт. Просто набор команд: «ползти, есть, выжить». Даже смысла нет.

И вот вопрос…

Грэг положил руку на грудь.

— Люди чем отличаются?

Если причина жить у них та же — голод, страх, тепло, привычка…

стоит ли вообще держаться за такую жизнь?

Он произнёс это не мрачно — просто вслух, как математическую задачу.

— Жить лишь из-за инстинктов?

Пф. Так себе мотивация, — пожал он плечами.

— Слушай, пацан… — сказал Грэг, не меняя позы.

— М?

— А зачем ты живёшь в этом мире?

Мальчик перестал жевать травинку.

— Чё?..

— Ну серьёзно. Есть ли смысл? — Грэг говорил спокойно, без драм. — Вот я смотрю на небо и думаю… Я ведь могу легко себя убить.

Щелчок — и сердце встанет.

Или исчезнуть, распылиться — технически это несложно.

Он поднял руку и долго смотрел на свои пальцы.

Пальцы выглядели обычными — подростковыми.

Но когда он пытался понять, что в них странного…

Чувство тупило, уходило.

— Только вот страх смерти… — продолжил Грэг тихо. — Он животный. Глупый. Он мешает.

У меня, короче, кишка тонка это сделать.

Он ожидал, что мальчик испугается.

Отползёт.

Начнёт кричать или звать взрослых.

Но пацан только нахмурился:

— Грэг, ты чё такой депрессивный стал?

Эта фраза ударила сильнее, чем любой философский вопрос.

Вся мрачная атмосфера просто рухнула.

Грэг сел резко, будто его подбросили.

— Эй! Я не депрессивный! — возмутился он. — Я загадочный! Девчонкам нравится загадочность. Наверное. Я не помню, но логично звучит!

— Ты просто ноешь. И волосы как у деда.

— Это стиль, — фыркнул Грэг. — И философию уважай. У философов лица умные.

Мальчик уткнулся в него пристальным взглядом.

— У тебя лицо грязное.

— Где? — испугался Грэг и начал тереть щёку.

Мальчик захохотал.

Грэг хмыкнул:

— Ладно… Повёлся.

Проблемы не решаются — ну и пофиг на них.

Он снова упал в траву.

Но руки быстро спрятал в карманы — чтобы мальчик не заметил, что они дрожат.

Пальцы нащупали тёплую кожаную обложку маленького блокнота.

Книга Забвения.

Он не помнил, когда начал её вести.

Но знал — она его.

— Грэг? — окликнул мальчик.

— А?

— А почему у тебя глаза стали голубыми?

Месяц назад были серые.

Грэг замер.

Сердце пропустило удар.

Он не чувствовал, как стал дышать реже.

Голубые.

Слишком яркие.

— Это… — он сглотнул. — Это просто освещение. Солнце садится.

Солнце было высоко.

И оба они знали, что дело не в нём.

Внутри что-то кольнуло — быстро, резко, как иголкой.

«Я не знаю, почему они меняются, — подумал он. — Я не знаю, что было. Я не знаю даже, зачем я здесь. Кажется… у меня была цель. Важная. Но…»

Он тяжело выдохнул.

«…не помню. Да и пофиг».