Спрятать тень

Ким Сохи не злилась. Если только самую малость. Разве можно всерьёз думать о тех, кто причинял ей боль в далёком прошлом, когда она считалась странной? Тихая девочка, посмевшая громко возразить обидчикам-задирам, напугавшая их угрозами расправы. После всех тычков и насмешек она получила желаемую тишину и почти — свободу. Но все они были детьми, детей сложно судить. А обиды — ложатся шрамами и лишь шлифуются с годами, вряд ли исчезая насовсем. Так смогут ли эти дети из прошлого, чьи жизни сложились успешно, осознать свою причастность к тому, что Ким Сохи совершила сейчас? Нет. Ведь проще порадоваться везению, что сумасшедшая, с которой довелось учиться, натворила дел далеко от них. Они ещё детьми подозревали, что так будет, и вот сбылось.

Ложь.

Сохи подавила улыбку и смотрела в объектив камеры прямо, не пряча взгляд. Ей и в самом деле не хотелось вспоминать и проклинать одноклассников. Она устала их винить, устала оправдывать, устала пытаться понять. Она не хотела меняться дальше — почему мир не встанет на её сторону? Почему этого приходится добиваться? Ей — приходится.

Впрочем, Сохи подозревала, что её никто из тех, прошлых, не узнает. Маска закрывала её лицо, и только глаза виднелись ясно. Но кто из её случайных знакомых рассматривал её глаза? Кто способен распознать их из миллионов похожих?

Сохи смотрела, а камера медленно опускалась, захватывая в кадр красные потёки на шее и плечах, промокшую рубаху, липшую к телу. На маске тоже красовались точки брызг, их рассмотреть сложно, но они были.

— Улыбнись, — подсказал оператор.

Сохи поняла его. Изогнула невидимые под маской губы в надменной усмешке, чтобы в глазах блеснула безуминка — крохотный штрих, не позволяющий трактовать красное иначе.

В кадр попали голые колени, ровно стоящие одна возле другой. Голые ноги потянулись бесконечностью, на них тоже красное, стекающее по коже, капающее на пол, застеленный клеёнкой. И огромный нож, лежащий поперёк коленей, лишь чуть скрытый продуманной «случайной» складкой запачканной рубахи. Пальцы не касались лезвия, расслабленно свисали по бокам, но на рукоятке виднелись отпечатки уверенной хватки — для тех, кто разбирается.

— Отлично! Ты прекрасно справилась, Сохи, — оператор выключил камеру и радостно улыбнулся. — Сейчас пересмотрим, но я уверен, что получилось как надо. Ты чудо, Сохи!

Ким Сохи моргнула, изображая улыбку, которой не было. Так она тоже умела. Но оператор отвернулся, лелея камеру и снятые кадры. Его мысли унеслись к ноутбуку, на котором он собирался отсматривать и монтировать снятое. Ким Сохи тихонько вздохнула, не спеша убирать острый нож, действительно опасный, и вставать. Пак Мёнхо, оператор, может захотеть что-то переснять, правда Сохи продолжала сидеть, мокрая из-за искусственной крови, не поэтому.

Мёнхо не обязательно знать, что Сохи не пришлось играть. То, что ему хотелось увидеть, ей хотелось выпустить на свободу, на представившееся мгновенье. Не думала, что и эти давние переживания пригодятся. Обида, застарелая и отзывающаяся притупившейся болью, гнездилась глубоко-глубоко в душе, не мешая Ким Сохи жить. Ведь прошлое это прошлое. Тень. Стоит перешагнуть место, на котором споткнулась, и идти дальше. И её обидчики… Они выросли и забыли про странную девочку — нет, про девочку со странностями! Они точно не задерживались в далёком моменте, для них несущественном. Даже когда маленькая Со схватила лезвие и приставила к шее одного из этих… детей.

Крохотная полоса проступившей крови под тонким лезвием. Тогда Сохи осознала, что способна ответить реальной болью задирам. Их кожа вовсе не так непробиваема, как их насмешки. Тончайший порез, заживший потом удручающе быстро, заставил мальчишку дрожать в её руках. И правильно — Сохи хотела, чтобы он понял… Понял… Нет, уже не вспомнить, о чём думала маленькая Со, когда защищалась. В тот момент она не боялась, эта роль перешла другим. Вот что пьянило! Кружило голову. Возносило выше звёзд.

— Иди сюда! — позвал Мёнхо. Восторг прозвучал так отчётливо, что Сохи решила отложить нож и мысли о прошлом и встать. — Ты очень красива, — прошептал Мёнхо с благоговением.

Сохи фыркнула. В кадре она в маске, волосы слиплись, рубаха мокрая, смятая и совсем не подчёркивает изгибы тела, чтобы любоваться им.

— В твоём воображении, — не удержалась она от насмешки. Пак Мёнхо ей нравился, она потому и соглашалась помогать, играя мелкие роли в его постановках. Почти нигде не появлялось её лицо полностью открытым, они оба осознавали, что ей бы не рисковать своей репутацией, если она желает прославиться как актриса. Мёнхо же предстоял куда более долгий путь к вершинам славы и признания мастерства. Ким Сохи просто раньше начала карьеру.

— Неправда, — отозвался Мёнхо без капли обиды, — ты красива. Ты просто не видишь, не туда смотришь.

Сохи стояла рядом и смотрела точно туда же, куда и Мёнхо. По экрану как раз плыли голые ровные колени, угловато-округлые, трогательно-строгие, сомкнутые и придавленные весом ножа. Ничего такого, что восхитило бы. Обычные колени.

— Смотри, какая линия запястья. Ты изумительно точно попадаешь в образ, будто мысли подсматриваешь!

Сохи стащила мешающую маску. Лицо устало, что на него давит, прилипая, тонкий картон, обклеенный тканью. В кадре — а Мёнхо запустил запись сначала — смотрелось эстетично и уместно, но кожа протестовала, требуя свободы.

— Хочешь меня? — буднично спросила Сохи, удивляясь, что смогла удержать голос ровным и вообще осмелилась спросить. Мёнхо дышал к ней явно неровно, но ведь как к актрисе, да?

Он дёрнулся, в одно движение разогнувшись и развернувшись. Сохи зачесала пятернёй волосы назад, проведя по вспотевшему лбу. Она знала, что выглядела средне в этом костюме сумасшедшей убийцы, уж точно не соблазнительно. И она запретила себе думать, чего добивалась своим вопросом: отвратить Мёнхо или убедиться в его интересе именно к ней, к женщине.

Рубаха, подсохшая и от этого затвердевшая в неожиданных и неудобных местах, кололась и топорщилась. Ноги чесались от потёков не-крови. Надо быть повёрнутым, чтобы возбудиться от всего этого.

— Хочу, — севшим голосом откликнулся Мёнхо. И замолчал.

Потянулись мгновения, словно от него до неё каждой молекуле, потревоженной звуковой волной, требовалось в тысячи раз больше времени и энергии, чтобы передать возмущение дальше.

«Хочешь?» — не смогла произнести Сохи. Не получилось подчинить голос и нервы, чтобы уточнить, правильно ли она поняла Мёнхо.

— Хочу, — увереннее произнёс он. Воспринял её минутную слабость. Или решил быть откровенным.

— Из-за… Этого? — мотнула головой в сторону экрана Сохи.

— Нет.

Он шагнул ближе. Она видела, как протянулась его рука и как ладонь осторожно легла на плечо.

«Правда, что ли?» — не получилось засмеяться. Он ведь коснулся. Сжал нежно, сдвинув грубую ткань.

— Тебе больно? — спросил он не к месту. Сохи промолчала, это был непонятный вопрос, слишком много разных подходящих и неуместных мыслей теснилось в её голове. — Эта рубаха должна символизировать сумасшествие, она жёсткая.

Он склонился к её лицу и застыл. Взгляд ловил его взгляд и терял из-за близости. Да и сказать ничего не получалось, Сохи сама ведь предложила. Да, именно так — предложила, а не просто спросила, себе она врать не станет.

— Если отпущу тебя в душ, ты не вернёшься, — констатировал Мёнхо. И был прав.

— Дурак, — отозвалась Сохи, недовольная, что он угадал, и довольная, что не хотел отпускать. Хотя зачем ей секс с ним, зачем ей его вожделение, они же… коллеги? Друзья?

— Останься сегодня, — позвал он.

— Мне надо… — начала и тут же заткнулась Сохи. Её утром ждали на пробы, ей бы подготовиться.

Она развернулась под рукой Мёнхо, чтобы заглянуть ему в глаза издалека и прочитать по ним тайное — своё и его.

Она потянулась первой. Просто качнулась, кажется. Но закрывая глаза и представляя, какими должны оказаться его губы.

Мягкими и твёрдыми. Одновременно.

Уверенными.

Умеренными.

С привкусом маринованной редьки, которой он перекусывал перед съёмкой и в перерыве. У него с едой вечно проблемы какие-то, холодильник какой-то ерундой полон, откуда только бралось…

— Сохи, — выдохнул он протяжно, прежде чем снова поймать её губы в сладкий томительный плен.

А она давно не целовалась. Никогда — казалось. Будто до него, до его губ с этой редькой не придумали поцелуев. Касания, объятия были. А губами к губам, да чтобы дыхание пить — не существовало вовсе.

— Сохи-и-и-и, — простонал он, согревая.

Руки забегали по её плечам, спине, рукам. Поймали запястья. Переплелись с пальцами. Зачем? Неудобно же…

— Сохи, — оторвался он, вновь позвав по имени. — Ты правда останешься? Ты не играешь сейчас?

Встревоженные глаза смотрели, огонёк плотского желания тлел за радужкой, притушенный неуверенностью и поддерживаемый надеждой.

— Останусь, — ровно произнесла Сохи. Будто она снизошла до него, начинающего оператора, мечтающего стать режиссёром и снять шедевр. Будто она уже добилась всех мыслимых наград и признания. — Только в душ надо. Посмотри, на что похожа! Как не девушка.

Мёнхо улыбнулся. Потянул за собой, отступая. На мониторе зацикленный ролик показывал прячущееся в складках рубахи широкое и длинное лезвие.

Он пошёл в душ вместе с ней. Поколебался, помня о приличиях и личном пространстве, но как-то так естественно оказался в кабинке одновременно с ней. Он-то разделся, а она встала в рубахе, как была, лишь бельё стянула поспешно.

Вода ударила горячими струями по плечам и макушке, разбилась на неровные потоки и понеслась по телам, не разбирая, кто где.

Мёнхо молчал. Гладил Сохи, стаскивал рубаху, теперь полностью промокшую, размякшую и прилипчивую. Красное смывалось и уносилось, сменяясь нетревожным розовым, выдававшим ненатуральность бутафорской крови.

— Где ты её раздобыл? — Сохи рассматривала разводы, лениво перебирая, чем можно их отстирать.

Мёнхо пожал плечами, Сохи едва уловила движенье.

— Попросил. Они как раз к лабораторной готовились, разные сорта изучали. Она же разная, смотря что ею изображать. Из раны или вот брызги по стенам.

— А-а-а, — протянула понятливо Сохи. Ей было всё равно, в такие тонкости она не вникала. У отвечающих за реквизит и за спецэффекты свои особенности мастерства, у актёров, к кому Сохи себя относила, свои. — Какая-то эта странная, — поделилась она, невольно сравнив прошлый опыт со съёмок. Но там профессионалы работали, в рекламный ролик заказчик вложился прилично.

— Эта из тех, что не особо получились. Потому мне и отдали. Проще, чем утилизировать.

Сохи кивнула понятливо. Экономия это то, что вписывалось в её знания о Пак Мёнхо. Всё остальное, что она о нём знала и что к нему чувствовала, ограничивалось общей информацией и перечнем мелких забавных привычек, типа ерунды в холодильнике. Он ей нравился внешне и увлечённостью будущей профессией, да и не приставал, не смотрел оценивающе и свысока. Нравился, да.

— Ты передумала? — Мёнхо перестал тянуть рубаху с тела Сохи. Грудь оставалась прикрытой тканью, хотя беглого взгляда хватило, чтобы рассмотреть, насколько она подчёркивала форму и напрягшиеся соски. — Всё нормально, Сохи, тебе необязательно…

— Замолчи! — почти грубо выкрикнула она. И дёрнулась вверх, дотягиваясь до его губ, которые поспешила смять настойчивым поцелуем. Сама виновата, засмотрелась на ненастоящую кровь.

Он подхватил её за ягодицы, вжимая в стенку душа, скрыл от струй, заслонив телом. Сохи маленькой не была, но Мёнхо — ещё выше. И это прекрасно помогало не переламываться, притираясь телами.

— Ты такая красивая, — зашептал Мёнхо, выворачивая шею, чтобы спуститься поцелуями к краю нестянутой рубахи. Руки с ягодиц перебрались к плечам и потянули ткань, открывая бледную кожу, тронутую румянцем из-за горячей воды и нескромных поцелуев.

— Омо, — не удержалась Сохи, отдаваясь на волю рукам Мёнхо. Пальцами впуталась в его волосы, несильно сжав и то ли оттягивая, то ли прижимая к себе, чтобы не переставал целовать.

Рубаха сместилась к талии, застряла на локтях. Мёнхо распрямился. Поцеловал в глаза.

— Позволь, я сниму.

— Мне бы голову вымыть, — насмешливо добавила Сохи. Голова чесалась нещадно. Чем там таким Мёнхо намазал ей волосы, чтобы они слиплись будто бы от пота, крови, слёз и страданий напополам с сумасшествием? Зудело, сил нет.

— Сейчас, — слишком явно обрадовался Мёнхо.

Сохи приоткрыла глаза, скользнула взглядом по телу своего оператора и будущего великого режиссёра. Хорош же! Подтянут, в меру физически развит, живот впалый, жёсткий. И ниже… Вот где природа не поскупилась точно, что вожделение выставило во всей красе.

— Омо, — вырвалось у Сохи.

— Сейчас, — невпопад отозвался Мёнхо. Потянул за ткань сбившейся рубахи, стаскивая её с Сохи. — Сейчас, — повторил он, выудив откуда-то флакон с шампунем. — Надеюсь, этот подойдёт.

Сохи наклонила голову, ухватившись за бока Мёнхо. Щедрый подарок природы оказался перед глазами, ничто не мешало рассматривать, любоваться, любопытничать. А потрогает позже.

Пахучее нечто разлилось по макушке, следом твёрдые уверенные пальцы скользнули в волосы Сохи, массируя и лаская. Мёнхо давил уверенно, тщательно и медленно, обстоятельно взбивая пену, промыливая пряди, пропуская одну за другой через свои руки. Старался. Да так, что тянуло прикрыть от наслаждения глаза и мурлыкать-стонать.

Сохи держалась, смаргивала редкие пенные струйки. Всё ради открывшегося ей вида. Думала, чувствует ли Мёнхо, что она смотрит на него. Чувствует же? Её интерес такой явный, чувственный — самой хорошо от того, что его ощущает. Это же прекрасно, когда тело правильно реагирует на красивого мужчину, доступного для плотской любви. Это здорово, в конце концов.

Полилась вода, смывая пену. Пальцы Мёнхо задвигались быстрее, ловко перебирая пряди и избавляя их от шампуня. А потом ухватили за подбородок — чтобы задрать лицо Сохи к губам.

Горячий поцелуй с языком и жадным, дрожащим вздохом. И сверху горячая шумная вода.

Сохи обмякла окончательно. Ведь Мёнхо её всё равно держал и выпускать не собирался.

А её пальцы сами ухватили вожделенный — красивый — член и сжали. Этого Сохи почти не осознавала, только ощущала пульсирующую тяжесть в ладони, приятную.

Пришлось выпустить, когда её всю повлекло по стенке душа вверх. Ноги обвились вокруг Мёнхо, руки легли локтями на широкие плечи. Теперь Сохи решала, как целовать Мёнхо, она верховодила, решая, на какую глубину запустить язык, что изучить в терпком рту, лишь в воображении Сохи имевшем привкус маринованной редьки. Сохи против редьки ничего не имела, ей нравилось.

Член ворвался внутрь, выбив дыхание. Сохи запрокинула голову, ловя воздух и встречая только горячие брызги. И пар. Пар, клубившийся вокруг, оседавший на стенках душа и стекавший ручейками. Красиво! Даже с тянущей болью сосущего поцелуя возле ключицы.

А затем толчки.

Сохи качало, подкидывая. Вверх и вниз. Вверх, по стене до давления на лопатки-плечи. Вниз, до разведения разведённого, до жадного «глубже, полнее, ещё». И снова вверх — вниз. Шлёп, шлёп, шлёп. Хриплое дыхание в такт. Широкие плечи под ладонями. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверхвниз, в одно движение.

— Прости, остался след.

Мёнхо не отпустил, как и обещал. Уложил Сохи на узкую кровать за шторой, на самом деле отделяющей квартиру-студию от крохотного уголка, отведённого под спальню. Неужели стеснялся? Или настолько погрузился в кино, что не хотел признавать физиологические потребности? Сон это ведь для обычных людей, не для горящих идеей?

Мёнхо всем телом вжимал Сохи в постель. А она не захотела признаваться, что и так не убежала бы. Ей нравилось, что Мёнхо давил, голой кожей к голой коже, без малейшей защиты, прослойки. Ей бы облапать его всего, потискать — пока он ей принадлежал. Сил вот только не было. Горячий душ плюс жаркий секс вытрясли душу, и она, распаренная, воспарила, лишив бренное тело воли.

— Сильно? — вымучила уточнение Сохи. Засосы это плохо. Это табу. Это к косым взглядам, наказанию, проблемам.

— Сильно. — Мёнхо пальцем провёл под ключицей. Нежно и настойчиво. Как будто не мог оторваться от своего художества.

— А снятое тобой так и крутится, наверное? — лениво спросила Сохи. Зачем-то вспомнила причину, по которой оказалась у Мёнхо. Он снимал, конечно же. Снял. А дальше пошло не по плану.

— Там заряда мало оставалось. Скорее всего уже сел и отключился. — Мёнхо улыбнулся довольно. — Не отвлекайся, обо мне думай.

— О тебе и думаю, — завредничала Сохи. — Для тебя твои съёмки важны, я помню.

— Важны, — выдохнул на ключицу Мёнхо. И следом поцеловал, рядом с засосом, с которого не убрал палец. А потом прижался лбом к плечу, тяжело дыша. Сохи чувствовала напряжение, охватившее его от ягодиц до шеи. Приятно ощущалось. Давило и вдавливало намекающе.

Но Мёнхо не предлагал повторить.

Сохи погладила его по плечу, расправленной ладонью провела по шее, обхватывая и ластясь. Впуталась в волосы, влажные после душа. Ей он волосы высушил. Усадил перед собой быстрее, чем она сообразила. Голую. К голому животу. Сушил волосы профессионально, будто часто так делал. Но он вроде одно время подрабатывал в парикмахерской. Или нет? Или это он к съёмкам готовился и выяснял что-то?

Ей он волосы почти высушил, а себе не стал. Лишь бы она в его кровать попала, не ускользнув, когда отвлечётся. Такое внимание льстило. Жадное и в то же время умоляющее. Она бы ушла, если бы захотела.

Хотела. Себя рядом с ним. Вот таким. На эту обещанную ночь, чтобы не сдерживаться, думая, как оно дальше сложится.

Ведь не сложится. Если хотят карьеру. Им не о любви стоит думать, а репутацию строить. Работать, работать, работать. На вершине тесно, придётся много толкаться, чтобы взобраться. И ещё больше, чтобы удержаться.

Но это утром. Завтра. Потом.

— Прости меня, Ким Сохи. Прости меня. Пожалуйста. Не знаю как, но прости.

Он обхватил её крепко, руками и ногами. Уткнулся в шею и ухо и шептал жарко, отчаянно.

— Прости.

Ей показались, послышались слёзы.

— Ты чего? Это же не на шее, где и правда на виду, а ключицы не собираюсь показывать всем подряд. Завтра только пробы, рутина. В комедию. Там роль скромная. Уж крови точно будет меньше.

Она натужно хихикнула, попытавшись отвлечь Мёнхо шуткой, пусть перестанет быть странным. Пусть снова станет Пак Мёнхо, увлечённым кино.

Он поднял голову и поймал взгляд Сохи. Его глаза и правда покраснели и повлажнели.

— Ты не узнала меня, — мягко произнёс он. — Хорошо было бы, если бы и не помнила. Но так не бывает, я знаю.

Он откинул голову, подставив взгляду шею. Очень даже красивую, длинную, крепкую, с чёткой изогнутой линией кадыка. Но вряд ли предлагал полюбоваться.

— Шрама не осталось. Только вина. Она возвращалась и возвращалась кошмарами. Сначала ненавидел. За то, что сделала слабым. Потом осознал. И снова ненавидел. Но не исправить. Не всё сломанное можно починить, не всему можно дать вторую жизнь. Я… правда хотел найти и извиниться. Убедиться хотел, что всё в прошлом, что я не виноват, что всё хорошо. Но…

Сохи молчала. Размягчённые негой мозги отказывались разбираться в словах Мёнхо.

...Мёнхо, Мёнхо, Мёнхо…

— Тебя разве так звали? — вырвалось у Сохи. Брови сошлись, болезненно напрягшись.

— Не так. Шаманка сказала, что новое имя принесёт успех.

Сохи толкнула Мёнхо и с трудом села. Тело не повиновалось, благо можно опереться на стену.

Мёнхо откатился на бок и остался лежать. Смотрел на Сохи, не спускаясь взглядом даже к шее, не то что голой груди.

— Что это сейчас было? — строго спросила Сохи. Подозрения кружились, лучше б их прогнать.

— Признание, — твёрдо заявил Мёнхо. — Ты не узнала меня и переспала с тем, кто обижал тебя в школе. — Он провёл по своей шее ногтём.

Сохи поняла. Поверить не получалось. Разве возможно, чтобы кто-то из стаи раскаялся? Один из всех? Сложно поверить.

Она подняла руку и тронула засос под ключицей. Там чуть ныло, ничего неприятного. Проблемы в засосе и правда не было, мелочь это, а не проблема.

А Пак Мёнхо действительно хорош. Невероятно хорош. Сильно же его родители постарались, раз вырос таким привлекательным — во всех отношениях.

И как тут связать с Мёнхо того мальчишку, с которым познала боль и возможность эту боль вернуть? Вкусила яд власти над другим существом, магию неуязвимости?

Она и правда помнила о нём только свои ощущения. Только свои. И немного — чужого страха.

Смешно. Вернее — иронично.

Не так должно быть, не так.

— Ты сразу меня узнал?

— Сразу. Не забывал. Ты выросла красавицей, но мало изменилась, если присмотреться. Просто не выглядишь… — он замялся, подбирая слова, чтобы не обидеть.

— Жертвой, — подсказала она. О, она знала множество слов для описания того ничтожества, провоцирующего агрессию у обычных детей! Часть из них опроверг психотерапевт, одно время работавший с Сохи. Часть осталась с Сохи навсегда, но была заперта в дальнем углу сознания.

Мёнхо зажмурился. Откинулся на постели на спину, сжал переносицу пальцами. Грудь его часто вздымалась, и Сохи с удовлетворением подумала, что прекрасно держит себя в руках, в отличие от Мёнхо. Она — горда и холодна, невозмутима, как и подобает настоящей звезде.

Голова повернулась сама — видимо, Сохи осматривала поверженного врага, великолепного даже в падении. Взгляд застрял на члене, стоящем колом. Приглашающе-уязвимо. Это ведь самая нежная часть тела у мужчин?

Зачем Сохи обхватила ладонью член, она не смогла бы сказать. Порыв. Обхватила и сжала, наслаждаясь полнотой, длиной, твёрдостью и теплом. Какая интересная манера извиняться, однако!

Или Мёнхо не извинялся так? Всё, что случилось между ними сегодня, было другим, не связанным с их прошлой жизнью?

— Нравится? — спросила она. Облизнула пересохшие губы.

— Да, — хрипло ответил Мёнхо.

— А так? — Сохи двинула верх-вниз рукой, сдвигая кожу. На сухую.

— Да.

Голова Мёнхо чуть запрокинулась. Бёдра подались к Сохи. Бери — не хочу.

Но и ей нравилось. Как же увязать Пак Мёнхо, увлечённого и деликатного оператора-режиссёра, с тем мальчишкой, вынудившим Сохи схватить лезвие? Как?!

Она поводила рукой по члену. Провела по внутренней стороне бедра, любуясь отзывающимися мышцами. Погладила живот.

— Мне надо подумать, — призналась она.

— Уходишь? — глухо спросил Мёнхо.

— Нет. — Ответила и сглотнула. Не желала уходить от Пак Мёнхо. Не видела в нём своё прошлое. Впрочем, будущего в нём тоже не видела. И возможно, что решение уже принято, нужно лишь время, чтобы его осознать. — Останусь, как обещала. До утра.

Сохи умостилась возле Мёнхо, не уверенная, как стоит его касаться, как вообще расположиться на узкой кровати.

Он встрепенулся, удивлённый, перекатился на бок и подвинулся, уступая место. Его грудь подставилась взгляду Сохи, а там и то, что пониже, припомнилось.

Сохи хотела Пак Мёнхо. Впору рассмеяться, насколько нелепо она вляпалась.

— Ты… — начал Мёнхо. Сохи перебила, толкнув в грудь. Придвинулась, не скрывая потяжелевшего дыхания, ноющих губ.

— Только свет погаси. Совсем. Мне нужно время для… Для всего.

Приказала и сдалась. Возможно, простила. Возможно — нет и не простит. Возможно, завтра будет больнее.

А пока с ней рядом Пак Мёнхо. Очарованный кино и ею, актрисой Ким Сохи. Не тень.