СССР против Тьмы. Химера

— Сколько у нас сегодня?

— Получается пятнадцать — девять парней и шесть девушек. Всем по шестнадцать-семнадцать лет. Диагнозы разные, но им дают от двух месяцев до полугода. Резкое истощение всех сил на фоне прогрессирующих болезней.

— Пустые?

— Полностью — даже спичку запалить не смогут. Сейчас они под капельницей — восполняем им жизненные силы, но лучше начинать заранее.

— Это хорошо, товарищ Кулагин. Идеальные сосуды — чистый холст для наших начинаний… Родителей предупредили об экспериментальном лечении?

— Даже расписки взяли — будут молчать. Сами понимают, что это их единственный шанс увидеть своих детей здоровыми. Есть несколько сирот — там проще.

— Отлично. Тогда завтра начинаем. Подготовьте палату номер семь — там самое современное оборудование. И пригласите мне с десяток «батареек» — мне потребуется очень много сил. А также проследите, чтобы персонал был соответственно проинструктирован. Никаких лишних вопросов и сантиментов.

— Так точно.

— Если нам удастся вытащить в этот раз хоть одного «всестихийника», то уже тогда этот проект окупится целиком и полностью. Да и «егерей» нам не хватает.

— Думаю, будет как в прошлый раз. Половина точно будет «рядовыми» и двое-трое «стрелками». Остальные будут более редкими специальностями. Но «всестихийника» мы последний раз получали больше десяти лет назад.

— Наша самая главная неудача.

— Но он поглотил волну.

— И сам погиб при этом. Мы слишком сильно на него давили и требовали. Это не должно повториться, если судьба улыбнется во второй раз.

Пожилой мужчина откинулся на спинку своего инвалидного кресла, задумчиво глядя в окно. За окном простирался привычный пейзаж — новые корпуса недавно отстроенных больничных палат и лабораторий, перемежающиеся деревьями с только что распустившийся листвой.

Он помнил его, того первого и единственного. Мальчишку с горящими глазами и невероятным потенциалом. Они возлагали на него слишком большие надежды, давили своим авторитетом, не давая ему времени на адаптацию. В итоге он сгорел, поглотив волну, но не оставив после себя ничего, кроме руин целого города.

Помнится, «наверху» тогда были очень недовольны подобным результатом. И только то, что остальные участники программы смогли показать выдающиеся результаты, смогло спасти его карьеру и работу.

— Так точно, товарищ Аид. Не должно.

***

Последнее, что я помнил — это противный визг тормозов и резкую, острую вспышку боли. Меня подбросило в воздух, закрутило и отбросило куда-то в сторону, и только потом накатила тьма… и эта тьма несла избавление от страданий.

Очнулся я буднично — под писк аппаратуры. Сначала не понял, где я, потом мозг начал лениво прокручивать обрывки воспоминаний. Больница? Авария… Да, точно. Визг тормозов. И эта невыносимая вспышка.

Попытался пошевелиться, но тело откликнулось лишь тупой, ноющей болью. Руки и ноги словно налиты свинцом. Повернул голову, и все вокруг меня пришло в движение — словно я попал на какой-то аттракцион. Я поспешил закрыть глаза и унять подкатывающую тошноту.

Интересно, куда меня доставили и сколько я тут провалялся?

Попытался снова пошевелиться, но каждая клетка моего тела словно протестовала против малейшего движения. Голова раскалывалась, словно её разбили на мелкие кусочки, а потом собрали обратно, но, вроде бы, мне становилось лучше, и я опять рискнул открыть глаза.

Стены комнаты наконец перестали качаться — над кроватью капельница, рядом какие-то мониторы мигают цифрами. В палате полумрак, пахнет лекарствами и чем-то больнично-стерильным. А ещё я услышал, как в коридоре играет какая-то полузнакомая музыка, но как бы я ни пытался вспомнить — слова песни ускользали из моей памяти.

Было в ней что-то далёкое. Что-то из моих начальных классов.

Ладно — потом разберёмся с этим вопросом. Для начала мне надо подняться… Решительно настроившись, я попытался приподняться, опираясь на локти. Но даже это простое движение вызвало волну боли, прокатившуюся по всему телу. Снова пришлось откинуться на подушку, тяжело дыша.

«Рано», — пронеслось в голове. «Ещё рано».

Нужно было оценить обстановку. Я сосредоточил взгляд на ближайшем мониторе. Пульс, давление, что-то ещё, в чём я не разбирался. Цифры казались хаотичными, но, видимо, не критичными, раз никто не бегал вокруг с криками и не выдирал волосы из головы.

Попытка сфокусироваться на музыке в коридоре тоже не принесла результатов. Мелодия была знакомой, но ускользающей, словно воспоминание из далёкого детства. Что-то про школу, про первую любовь, про беззаботные времена. Парадокс — я одновременно помнил её и не помнил, как будто кто-то украл часть моей памяти.

Хотя, что я помню на данный момент? Меня зовут Виктор… Виктор Семенович Алёхин. Мне сорок три года, и последние двадцать из них я проживаю в славном городе Москве. Перебрался туда из провинциального захолустья и, вроде бы, ни разу не жалел. Не женат… точнее, разведён. Детей нет… точнее, не знаком. Последнее место работы — продавец в книжном магазине.

Так себе работа, надо признать. Сейчас все предпочитают покупать в интернете. Даже книжки.

Возвращался домой из гостей и в районе метро «Сокол» повстречался с каким-то недоумком за рулём иномарки. Результат… плачевный.

Хотя состояние улучшалось медленно, но верно. Боль притуплялась, тошнота отступала. И я решился ещё на одну попытку. На этот раз приподнялся немного выше, медленно и осторожно. Получилось! Голова закружилась, но я удержался. Я смог опереться на локти и немного оторвать голову от подушки. Взгляд скользнул по телу, укрытому белой простынёй и похоже, досталось мне знатно — я даже не узнавал сам себя.

У меня возникло ощущение, что я смотрю на тело какого-то подростка. А мне-то уже пятый десяток — скорее всего, это глюки моего подсознания. Или последствия каких-то лекарств — обколют гадостью, а ты лови приходы и разговаривай с курящими гусеницами.

Почему именно с гусеницами — не знаю. Кэрролла я читал в глубоком детстве и не сказать, что так уж сильно впечатлился.

Тихо застонал, ощущая, как новая волна боли прокатывается по всему телу. Нужно было позвать врача или медсестру. Но как? Голос словно пропал — я попытался что-то прохрипеть, но из горла вырвался лишь слабый, невнятный звук.

И тут я заметил на тумбочке рядом с кроватью кнопку вызова. Собрав последние силы, я дотянулся до неё и нажал. В тот же миг где-то в коридоре раздался тихий звонок — оставалось только ждать. Я откинулся на подушку и провёл языком по сухим губам.

Пить хотелось неимоверно.

В палату вошла медсестра. Молодая девушка в фирменном белом халате, с усталым, но приветливым лицом. Самой яркой чертой у неё были рыжие волосы до плеч. Увидев, что я пришел в себя, она улыбнулась:

— Очнулись — это хорошо. Я сейчас позову доктора.

— Пить, — с трудом прохрипел я.

Девушка натурально ойкнула, а потом быстро метнулась в коридор. Вернулась она уже со стаканом, полным воды, и, подойдя к кровати, нагнулась, чтобы поднести его к моим губам… Я пил жадно, не проливая ни капли. Вода обожгла пересохшее горло, но это была приятная боль.

А ещё моему взору предстал прекрасный обзор на грудь не меньше третьего размера. И это зрелище меня порадовало не меньше, а то и больше, чем возможность смочить горло. Хотя — ладно… девчонке не больше двадцати лет. Она меня младше на половину моей же жизни.

Убрав стакан, девушка ещё раз мне улыбнулась и отправилась за доктором. Я снова откинулся на подушку и уставился в потолок. Чувствовал я себя сейчас ещё лучше — исчезла боль, свинцовая тяжесть испарилась… я даже видеть лучше стал, хотя почти всю свою жизнь проходил в очках.

Осталось только разобраться — где я и как долго тут нахожусь?

И поймали ли того недоумка, что чуть не отправил меня на тот свет?

Наконец, дверь отворилась, и в палату вошел врач. Он был средних лет, с внимательным взглядом из-под очков и абсолютно лысый, как моя коленка. Белоснежный халат был накинут на деловой костюм тёмно-синего цвета. А ещё я успел разглядеть несколько красных звёздочек, что были прикреплены у него на пиджаке в районе сердца.

Он что? Изображает из себя октябрёнка? Так вроде, по возрасту не подходит?

Я с трудом удержался, чтобы не брякнуть какую-нибудь глупость — мало ли, какие у человека увлечения. А ты тут скажешь, а он обидится и пропишет тебе клизму литров на десять, для очищения твоего внутреннего мира. Сам-то я октябрёнком стать успел — а вот пионером не довелось побыть. Союз поднатужился и крякнул, надорвавшись — плавно трансформировавшись в Российскую Федерацию «лихих» девяностых.

Доктор подошел к кровати, внимательно изучая графики на мониторах. Взял мою руку, пощупал пульс. Потом достал из кармана небольшой фонарик и посветил в глаза, заглядывая куда-то вглубь моей души. Была в его движениях некая скупость и сухость, что достигается профессионалами за долгие годы практики.

— Ну, здравствуй, Дмитрий. — произнес он, отстраняясь. — Как себя чувствуешь?

Что?.. Какой Дмитрий? У меня совершенно другое имя… неужели тут мои документы подменили? Но кто и для чего?

— Меня зовут…

И тут я резко захлопнул рот — это был не мой голос. Даже с учётом того, что несколько минут назад я хрипел, как загнанная лошадь, то сейчас у меня голос очень сильно изменился. Стал моложе и даже звонче.

— Тебя зовут Дмитрий Мохов, — твердо сказал мне врач, смотря мне прямо в глаза. — Тебе шестнадцать лет. Ты ученик сто сорок девятой школы города Москвы. Если верить твоим бумагам, то даже отличник боевой и политической подготовки.

В этот момент мне было не до слов этого яйцеголового — подняв руку на один уровень с глазами, я с ужасом её рассматривал. Это была не моя рука. Да и всё тело было не моё… как это возможно?

«Брежу», — пронеслось у меня в голове. «Начитался своих книжек, а теперь у меня от лекарств — глюки. Только почему такая обстановка?».

— Дмитрий… Мохов… — неуверенно проговорил я. — Зовут меня…

Доктор мне улыбнулся и сделал пометку у себя в блокноте.

— Правильно, — доктор повторил эти слова с таким тоном, словно собака, которую он дрессирует, сама протянула ему лапу. — Ну не буду тебя утомлять, но одно могу сказать точно — такими темпами ты скоро пойдешь на поправку и скоро тебя заберут домой родители. Товарищи Моховы очень волнуются о твоем здоровье.

Ещё и родители?.. Жесть. Мои родители умерли больше десяти лет назад.

Доктор продолжил осматривать меня, задавая какие-то вопросы о самочувствии — я отвечал невпопад, стараясь хоть как-то соответствовать образу шестнадцатилетнего подростка, каким меня здесь считали. Но чем больше я говорил, тем больше убеждался в том, что попал в какой-то кошмарный сон.

Особенно меня напрягло обращение «товарищ». Нет, я конечно понимал, что всех «господ» у нас пристрелили ещё в семнадцатом, но и слово «товарищ» уже давно было архаичным в подобном контексте.

— Татьяна, голубушка, отсоедини мне этого молодца от аппаратуры — она тут уже не нужна.

Медсестра начала убирать провода и капельницу, а я только хлопал глазами.

Когда врач, наконец, ушел, оставив меня наедине со своими мыслями, я начал лихорадочно соображать. Шестнадцать лет, Дмитрий Мохов, какая-то школа, родители… Всё это было настолько абсурдно и нереально, что разум отказывался воспринимать происходящее.

Я попытался вспомнить хоть что-то из своей прошлой жизни, но все воспоминания казались чужими, как будто я читал о них в книге. Виктор Алёхин, сорок три года, магазин, авария… Это было так далеко, словно произошло в другой вселенной.

Я снова посмотрел на свою руку — молодая, гладкая кожа, тонкие пальцы. Не мои. Я попытался встать с кровати, но тело было слабым и непослушным. С трудом поднявшись, я доковылял до зеркала, что висело на противоположной стене. То, что я увидел, повергло меня в ужас. На меня смотрел худощавый мальчик-подросток, темноволосый, с чуть длинноватой стрижкой и испуганными глазами. Не я.

Совершенно не я.