Сталинский таран. Танки штурмуют доты

ТАНКИ ШТУРМУЮТ ДОТЫ

Т-100 против «линии Маннергейма»

Пролог

Морозно и тихо. Даже лесных птиц не слышно – прячутся в гнездах, пережидают неожиданно нагрянувшие холода. Только хрустит под ногами снег да горят в небе прозрачные звезды. Неживые и равнодушные в своем синем сиянии.

По длинной траншее ходят двое – рядовые ополченцы Арни Кемпли и Эйно Полунен, ёжатся от холода. Главное сейчас для них – не уснуть, а то в такой жуткий холод мигом околеешь. Вот и поставили их вдвоем – чтобы подбадривали друг друга, не давали присесть и закрыть глаза. Потом больше не встанешь.

Мороз, наверное, градусов тридцать, не меньше, а курить нельзя! Русские близко, в километре, сразу заметят. И долбанут из всех орудий - пушек много, а снарядов - еще больше. А у них в пехотном батальоне в наличии всего два «Бофорса». На всю линию... Снарядов же к ним – по одному ящику, последнему. Только и называется, что противотанковая батарея, а по сути – почти ничего. Русские танки, если массой пойдут, не остановят…

Но им еще повезло, хоть это есть, а в соседних батальонах, говорят, пушек вообще не имеется, воевать с русскими нечем. Против танков – одни гранты да бутылки с зажигательной смесью. У большевиков же, помимо пушек есть еще и минометы, тоже доставляют много неприятностей: визгливые мины то и дело залетают в траншеи, разлетаются острыми осколками... Русские методично, по два-три раза в день обрабатывают окопы, где сидит героическая пятая рота капитана Мальме. Осколочно-фугасных снарядов и мин не жалеют.

…Очень хочется курить, но нельзя, стоит только чиркнуть спичкой, и полетят «подарки»… Русские же спокойно дымят и жгут костры, греются, пьют чай. Крепкий запах махорки доносится даже сюда, и ты сиди, нюхай. И терпи. От этого так тоскливо делается!

…В небо с противным шипением взлетела ракета. Белый, мерцающий свет на минуту озарил лес и холодное поле. Но вскоре погас, и вокруг снова воцарилась глухая ночь... Арни Кемпли остановился, прислушался – кажется, кто-то стонет. Да, так и есть: со стороны ничейной полосы доносятся слабые крики. Скорее всего, это один из красноармейцев, раненный во время дневной атаки. Упал, скошенной пулей, потерял сознание, а теперь очнулся от мороза и стонет, зовет своих. Бедняга! Жить ему осталось совсем чуть-чуть… Хотя, наверное, это даже лучше – скорее отмучается.

Арни прошел немного, увидел Эйно Полунена, тот тоже напряжено вслушивался.

- Слышишь? – кивнул в сторону поля.

- Да, - подтвердил Эйно, - раненый. У большевиков были большие потери…

- Может, добьем? – предложил Арни. – Дадим из пулемета…

Эйно послушал: «Мама, мама…» Он немного знал по-русски, отец в свое время научил, а потому понял без особого труда. Да и как было не понять – все зовут маму одинаково. Слабый голос умирающего звучал жалобно, тоскливо. Эйно вздрогнул – представил себе, что испытывает сейчас этот несчастный человек…

Днем на их окопы обрушился шквал огня. Большевики уже третий день штурмовали позиции добровольцев-шюцкоровцев, и каждый раз – по одному и тому же сценарию. Начиналось все с долгой артиллерийской подготовки: пушки не менее часа обрабатывали тонкую линию обороны, им активно помогали минометы – тоже вносили убийственный вклад.

Это было самое тяжелое время: приходилось сидеть, скрючившись в тесном окопчике, и терпеливо ждать. А в любой момент тебя могло завалить землей или ранить острым осколком. И не убежишь никуда, не скроешься!

Ополченцы забивались в земляные щели и закрывали уши ладонями - чтобы не слышать противного визга мин и гулкого уханья тяжелых снарядов. Во все стороны летели комья мерзлой земли, люди молились, чтобы это все скорее закончилось.

После артналета русские, как правило, сразу шли в атаку, причем большими силами – не менее батальона. Нескладные фигуры в серо-зеленых шинелях с винтовками наперевес бежали по перепаханному снарядами полю и нестройно кричали «ура!». Пока не упирались в проволочные заграждения. Пять рядов «колючки» (то, что от них осталось) все еще являлись солидным препятствием…

Острые железные крючки цеплялись за шинели, не давали идти, и стоило бойцам лишь замедлиться, замешкаться, как в действие вступали финские пулеметы. М-26 били часто, гулко, выкашивали людей, как траву. Да и сами шюцкоровцы не сидели без дела – стреляли из винтовок, причем довольно метко. Большинство же – из охотников, с детства приучены к оружию. Со ста метров белке в глаз попадают... Медленный, неуклюжий красноармеец больше походил на медведя, точно не промахнешься! Один выстрел – и уже мертвый.

Затем в дело вступали спрятанные финские орудия – еще царские, старые «трехдюймовки». Хоть и мало их осталось, но польза была большая. Несмотря на солидный возраст (многим - уже полвека) сохранились они прекрасно и работают, как часы. В основном стреляли зарядами со шрапнелью, и сотни стальных шариков, разлетаясь широким веером, ранили, калечили советских бойцов…

После такого артналета на грязно-белом, перепаханном взрывами поле оставались десятки раненых и убитых, и стрелковые роты, потеряв значительную часть людей, откатывались назад. Чтобы завтра, получив пополнение, начинать все опять.

…Один из таких раненых и лежал сейчас на поле. Рядом с ним, хорошо видимый в лунном свете, стоял покореженный скелет советского танка, подбитого два дня назад. Этот Т-26, прорвавшись сквозь «колючку», почти достиг края траншей, обжег шюцкоровцев свинцовым пулеметным ливнем, ударил из орудия... Казалось бы, все, оборона прорвана, но, к счастью, подоспели противотанкисты, выкатили на прямую наводку 37-мм «Бофорс». И влепили с близкого расстояния бронебойным в борт...

«Двадцать шестой» сразу загорелся, из него выскочили три танкиста в черных комбинезонах и шлемах, начали кататься по снегу, сбивая пламя. Младший сержант Йохан Райнен срезал их из пулемета...

И вот на поле стоит черный стальной гроб, намертво вмерзший в снег. Холодное, обледенелое железо, ни на что уже негодное. Возле него каким-то чудом уцелели три молодые сосенки. Без вершин, ободранные, голые, напоминающие обгоревшие спички. Которые какой-то чудак-великан ради шутки воткнул прямо в снег.

Как одиноко и страшно, наверное, умирать в этом месте! Без родных, без близких, без своих товарищей. В душе Эйно Полунена шевельнулось чувство жалости.

- Нет, Арни, - твердо сказал он, - мы не станем добивать русского. Ему скоро придут на помощь…

И оказался прав: на поле показались две темные фигуры, поползли по снегу. Арни вскинул было винтовку, но Эйно остановил: пусть! Они же за своим раненым ползут, не станем им мешать. Даже на самой жестокой войне должно быть место человеческому состраданию.

Темные фигуры приблизились к бойцу, треснул сухой пистолетный выстрел. Очевидно, помочь ему уже было нельзя, решили просто добить. Тоже из своеобразного сострадания. На войне свои правила и понятия…

На мерзлом поле стало тихо. Лишь по-прежнему светили холодные звезды и ходили по заледенелым траншеям финские часовые, укутанные в овчинные тулупы, зорко вглядывались в ночную мглу – не подбираются ли к ним русские? Надо быть внимательным, враг совсем близко. Беспощадный даже к своим раненым… Чего же тогда ждать им? Убьют без всякой жалости.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Гранит и лёд

Глава первая

- Эй, братцы, пустите погреться!

Иван Меньшов ввалился в землянку, протиснулся поближе к печке. Стало совсем тесно - у огня и так сидели уже три человека. Не развернуться! И даже ноги не вытянуть… Землянку соорудили из воронки, оставшейся от фугаса, закрыли сверху сосновыми ветками. Долбить твердый, как камень, грунт, было нечем – ни ломов, ни саперных лопаток…

Впрочем, жаловаться было грех: сверху есть крыша, снег не сыплется, а снизу – мягкие еловые лапы, чтобы ноги не мерзли. Земляные стенки укрепили пустыми патронными цинками, очень славно получилось: и удобно, и дополнительная защита. Вместо двери повесили плащ-палатку, еще три бросили на пружинистые хвойные ветви – вот тебе и лежанки. Мягко, и еще приятный смоляной дух идет, прочие запахи перебивает. А в пехоте их много, и не всегда приятные, особенно если две недели бани не было.

Печку соорудили просто: добыли в развалинах сосенней мызы несколько кирпичей, сделали из снарядных гильз трубу, вывели наружу – вот и вся недолга. В общем, жить можно. И готовить удобно: поставил на кирпичи котелок, развел костер и вари себе. Жалко только, что особого разнообразия не было: уже который день ели гороховый концентрат и пшенку. Но, слава богу, хоть свежий хлеб стали привозить, а то одни сухари грызли. А на них долго не продержишься. И не повоюешь.

Нет, что ни говори, а горячая пища в зимних условиях – залог победы. Это тебе любой скажет! На сытый желудок и воюется веселее, и переносить трудности гораздо легче. А то раньше как было: погнали батальон вперед, а полевая кухня где-то отстала, застряла в лесах. Вместе с передвижным хлебозаводом и прочими тыловыми службами. Ни каши тебе, ни супа, один лишь чай с черствыми сухарями.

Так и держались пять дней, пока шли по безмолвной финской тайге. Холодно, мрачно – одни серые гранитные скалы, темные ели да гнилые болота, едва припорошенные снегом. Попадешь в топь – и сразу конец: под тонкой коркой льда – гиблая яма. Здешние трясины не замерзают даже в самый сильный мороз. Хмуро, нелюдимо, неприветливо…

Ни одно живой души, лишь выйдет к дороге лось-великан, посмотрит удивленно на бойцов и грузовики, и скроется снова в зимней чаще. Да еще иногда по ночам слышится далекий, тоскливый вой волка…

И народ местный под стать природе: ни слова ласкового, ни улыбки. Совсем финны не рады Красной Армии, никакой пролетарской солидарности. Наоборот: косые взгляды да злые глаза из-под насупленных бровей… Глупые же люди! Мы идем к вам, чтобы вы жили свободно и счастливо, как все народы в СССР, чтобы стала Финляндия шестнадцатой республикой, одной из равноправных сестер... Даже в нашей песне поется: «Мы приходим помочь вам расправиться, расплатиться с лихвой за позор, принимай нас, Суоми-красавица, в ожерелье прозрачных озер!»* Так нет же, бегут, скрываются, оставляют после себя одни черные пепелища.

* «Принимай нас, Суоми-красавица», 1939 г., музыка братьев Покрасс, слова Анатолия Д`Актиля.

***

К счастью, с местным населением бойцы и командиры 650-го полка 138-й стрелковой дивизии сталкивались редко: почти все жители с семьями давно бежали в тыл. Подальше от страшных большевиков! Жгли деревянные дома, взрывали каменные постройки…

Рачительные красноармейцы быстро придумали брать кирпичи для своих нужд. Днем несли их в вещмешках, ночью укрепляли ими палатки (чтобы ветром не уносило) или делали из них печки. Быстро и удобно. Русский человек нигде не пропадет, к любым условиям приспособится...

Если удавалось остановиться где-то на пару-тройку дней, рыли землянки, сооружали бани. Для помывки и отдыха. Делали их очень просто: в брезентовой палатке ставили на кирпичи железную бочку, набивали булыжниками, разводили огонь пожарче и плескали на камни водой – для пара. Настоящая сауна получалась, не хуже любой финской! Опять же – при случае можно от души похлестать себя березовым веничком, чтобы снять усталость, выскочить наружу, в снег. А затем назад, снова к огню… После нескольких заходом – вымыться потщательней, бельишко свое постирать, чтобы вши и гниды жить не мешали. А то тыловики положенную смену еще нескоро привезут...

Иван скинул шинель, задубевшую на морозе, снял буденовку, запорошенную снегом, протянул озябшие руки к огню. Его товарищи, Гриша Смирнов, Петя Гольцев и Коля Омельчук потеснились, подпуская ближе к печке. Командир отделения Степан Захарченко сиплым голосом (простыл сильно) спросил:

- Принес?

- Так точно! – по-уставному ответил Иван и достал из-за пазухи две газеты – дивизионную и армейскую. Именно за ними он и ходил сегодня в штаб батальона – знал, что привезут.

- Добро! – кивнул Захарченко. – И почитать есть, и на курево пойдет.

Бойцы одобрительно зашумели, потянулись к листкам – но не для чтения, конечно, а на самокрутки. Махорку им, как положено, выдали, строго по норме, а вот с бумагой вышла промашка – на всех не хватило. Теперь они с особым нетерпением ждали, когда в батальон привезут свежие газеты. Те на фронте оказались ужасно востребованными, для всяких нужд: и табачных, и санитарных, и всяких прочих…

К счастью многотиражка 7-й армии «На страже Родины» и боевой листок 138-й стрелковой дивизии «Красноармейская правда» выходили регулярно – политотделы старались. Поэтому перебоев с бумагой почти не было – в отличие от горячей еды и хлеба…

- А письма? – тут же поинтересовался Петя Гольцев.

Меньшов отрицательно покачал головой – не привезли. Петя огорченно вздохнул: у него в селе осталась невеста, и он нетерпением ждал от нее весточек…

Впрочем, письма из дома ждали все, на войне они нужнее любых газет. Ивану в этом плане было проще: у него из родных - лишь дед да бабка, и оба неграмотные, только подпись-закорючку ставить умеют. Поэтому вестей от них он не ожидал…

Отец Ивана, Александр Меньшов, прошел всю Германскую, служил честно, воевал отлично, единственный в деревне (да и во всех округе, пожалуй) выбился в офицеры – получил чин прапорщика. Потери в русской армии были огромные, в 1916-м году разрешили производить в офицеры сразу из нижних чинов. Самых опытных, конечно. А у Александра уже имелся солдатский «Георгий» - за храбрость, к тому же он был грамотный, что тоже важно. Вот и стал одним из первых кандидатов на чин...

Успешно прошел трехмесячные курсы, получил погоны. Затем, уже в гражданскую, стал подпоручиком. Воевал на стороне белых (так уж вышло), за что его потом и расстреляли. Не посмотрели, что из крестьян, из самого что ни на есть трудового народа, поставили к стенке. Вместе с другими офицерами... А за что? За то, что погоны на плечах. Но ведь честно получены, кровью своею добыты! Как и два «Георгия», что на груди. Но нет, расстреляли. Сына своего Александр так и не увидел – тот родился чуть позже, в самом начале 1920-го года.

Пришлось деду, Тимофею Васильевичу, и бабке, Екатерине Семеновне, самим поднимать маленького Ивана. Мать его, Елена Михайловна, тоже вскоре померла – от «испанки», которая ходила тогда по стране.

Иван долго терся у печки, повертываясь то одним боком, то другим, тер руки, топал ногами – чтобы скорее согрелись. Форма-то у них – осенняя, а морозы стоят уже нешуточные. Того и гляди, отморозишь себе руки-ноги…

А виноваты в том, что так получилось, тыловики. Погнали 138-ю стрелковую дивизию на войну, а переодеть бойцов толком не успели: сказали, что сделают это на месте, как прибудут к границе. Но что-то они не рассчитали, зимнего обмундирования привезли ровно половину. И тут уж кому как повезло: одним достались валенки, другим - зимние шинели. Как ему, например. А сапоги-то остались осенние, тоненькие, совсем не подходящие к здешним условиям. Особенно когда мороз уже под двадцать градусов.

О буденовке даже говорить не стоит – одно название, что головной убор, ни ушей, ни лба не греет. Только затылок да макушку – и то немного. Слава Богу, хоть теплое белье и байковые портянки им выдали, а то бы совсем худо пришлось. Кто же думал, что в декабре в Финляндии такие морозы стоят?

Вначале, в первую неделю, еще ничего было, терпели, а в последние два дня совсем холодно сделалось, особенно ночью. Мороз до костей пробирает, в роте уже десять человек с серьезными обморожениями, а сколько еще будет? Да, не учли что-то наши тыловики, не рассчитали.

Эх, сюда бы тулуп дедовский, овчинный, и еще треух, вот это была бы настоящая одежда! И тепло, и носко. А валенки – так вообще самая лучшая зимняя обувь. И не только в мороз – в деревне старики и старухи и летом их носят, ноги от болезней спасают. А тут что? Сапожки тоненькие, даже двойные байковые портянки не помогают. Например, до штаба идти - всего ничего, два с половиной километра, а ноги он уже почти не чувствует. Если отморозишь пальцы – все, считай, отвоевался.

Иван сел на лапник, снял сапоги, размотал портянки – нет, вроде бы все нормально: пальцы хоть и побелели, но чувствуются. Значит, слава Богу, не отморозил! Надо бы скорее растереть их, чтобы согрелись.

***

- Ну, что там, в штабе говорят? – спросил Захарченко.

- Снова в наступление пойдем, - ответил, продолжая растирать ноги, Иван.

- Ну, да, конечно, - хмыкнул Степан, - что ж еще! А по поводу пополнения?

Иван отрицательно покачал головой. Понятно, почему спрашивает старшина: у них в отделении из десяти человек в строю осталось только шестеро, и то двое - уже обмороженные, по-хорошему, их тоже надо бы в медсанбат… Но с кем тогда в наступление идти?

А потери – все из-за проклятой высоты двадцать семь и семь! Вышли к ней три дня назад, хотели взять с ходу, но… Что называется, напоролись. Хоть и обидно признаваться, но финны оказались сильнее. И умнее…

650-й полк сначала достаточно быстро шел по Выборгскому шоссе, противника не наблюдалось – при приближении Красной Армии финны, как правило, уходили без боя. Так продолжалось почти неделю, пока не уперлись в небольшой холм, обозначенный на карте как «высота 27,7». Впереди – широкое снежное поле, слева и справа – редкий лесочек. Шоссе, петляя, огибало высотку по широкой дуге, хочешь – не хочешь, а брать надо, мимо никак не проскочишь.

Разведчики донесли: на высотке – два ряда траншей и несколько пулеметных точек. И противник в количестве примерно роты. Силы вроде бы небольшие, но…

Артиллеристы притащили свои «полковушки», открыли, как и положено, огонь. Стреляли с полчаса, думали, что белофинны, как всегда, отступят. Но нет – сидят…

Развернули на опушке две роты, третью оставили в резерве, решили, что пока хватит, нечего силы зря тратить. Командир батальона, капитан Сергиенко, собрал младших командиров и поставил задачу: с первого же раза захватить высотку! Пока светло, а то ночью атаковать невозможно.

День зимой – короткий, не успеешь оглянуться, солнце уже за макушки елей цепляется, скоро темно. И тогда все, вставай на ночлег. Значит, наступление перенесется на следующий день, и 138-й стрелковой дивизии придется ждать. А если брать шире – то и всему 50-му корпусу. А за это по головке не погладят... «Надо, товарищи, - решительно рубанул ладонью воздух Сергиенко, - взять высоту! Поднимайте людей – и в атаку!»

Ладно, в бой так в бой! Советские артиллеристы опять открыли огонь, старательно перепахали финские позиции, вырывая из земли целые комья, но защитники остались на месте. Молчат, не отвечают. Видимо, готовятся…

…Красноармейцы перед атакой нервно дымили - это их первый бой. Одно дело – учеба, и совсем другое – война. Тут, если уж словишь пулю, то наверняка, никаких тебе «условно убитых» и «условно раненых». Наконец артобстрел закончился, над полем взлетела красная ракета – вперед!

Первым поднялся взводный Семенов, высоко вскинул руку с пистолетом, громко, протяжно крикнул: «За мной!» И побежал в сторону холма. За ним с нестройным «ура» пошли красноармейцы, в том числе - и Иван Меньшов. Он же не трус, за спинами товарищей прятаться не станет!

Двинулись вперед, точнее – побрели: снег оказался глубоким, по колено и выше. Кричать скоро перестали – не до того. Дыхание сбилось, глаза заливал горячий пот.

Белофинны по-прежнему молчали, и от этого было очень страшно. Вскоре натолкнулись на первое препятствие: под сугробами оказалась спрятана колючая проволока – ее натянули на низких деревянных колышках, не видно. Бойцы спотыкались, падали, цеплялись за стальные колючки шинелями, но поднимались и упорно шли в бой.

Когда до холма оставалось всего метров триста, ударили финские пулеметы – густо, захлебываясь, сразу с нескольких точек. Полетел горячий свинцовый град… Красноармейцы угодили в ловушку: впереди – огненный вал, сзади – колючая проволока. Длиннополые фигуры заметались по снегу, стали падать. По ним стреляли, как по мишеням в тире - или как по уткам на озере. Точно, смертельно.

Снег на поле недолго оставался девственно-чистым, вскоре стал кроваво-красным – пулеметы косили людей, как траву. Взводный Семенов первым поймал пулю – нелепо взмахнул руками и встал, словно наткнулся на невидимую стену. А затем тяжело рухнул на проволоку. Из головы потекла алая струйка крови. На морозе она слегка дымилась, но быстро застывала, превращаясь в красный лед.

Отовсюду слышались отчаянные крики и стоны, а пулеметы, казалось, не знали усталости. Как и жалости – косили всех подряд. После этого ударили еще и минометы – финны их спрятали в недалекой рощице. Мины с тонким, противным свистом начали рваться среди атакующих, разлетались десятками осколков. Бойцы зарылись, насколько можно, в снег, и думали лишь об одном: «Только бы мимо, только бы не в меня»!

Иван тоже упал в сугроб, и ему повезло – успел спрятаться за телом убитого Семенова. Тот был крупным, рослым, Иван же, наоборот, невысокий и худенький, укрылся легко. И очень вовремя – свинцовая очередь ударила в мертвое тело, прошила взводного. Меньшов опустил голову и замер – пусть думают, что его тоже убило.

Ни о какой атаке речи уже не шло – красноармейцы не могли даже приподнять голову. К счастью, на помощь им снова пришли артиллеристы: «полковушки» грозно забухали, 76,2-мм снаряды полетели в сторону высотки, накрыли бешено стрекочущие пулеметы. Финны спрятались в узких земляных щелях, решили пережидать артналет.

Но, если кто-то из красноармейцев приподнимал голову или пытался отползти, сразу следовал меткий выстрел – это работали снайперы. Они легли у редких кустиков на холме и держали под прицелом все поле...

Артиллеристам, наконец, удалось подавить минометы за лесом и пулеметы на холме, это и спасло атакующих. Но большего в этот день не добились: третья рота также была вынуждена отойти – ее попытка зайти с другой стороны тоже провалилась. Опять пулеметы… Финны держались крепко, не подпускали никого к своим позициям.

Меньшов пролежал за взводным до темноты, а затем вместе с другими бойцами отполз к своим. Промерзший до самых костей, смертельно уставший, но все-таки живой. Хотя страху натерпелся немалого.

Рота потеряла убитыми и ранеными почти двадцать человек, в том числе - двух взводных. Комбат Сергиенко был разозлен – батальон задачу не выполнил, наступление захлебнулась. Завтра с утра к нему собирался сам комдив, а с ним – комполка и начштаба, значит, будут песочить по полной.

Проклятая высотка затыкала шоссе, как пробка. Ни обойти, ни объехать, надо только штурмовать. Как хочешь и с кем хочешь. Учитывая же нынешние потери… Хоть сам с пистолетом впереди иди, увлекай за собой бойцов. Только что это даст? Ну, погибнешь ты геройски, получишь пулю, как Семенов… Это выполнить задачу не поможет. Бронетехника нужна! И прежде всего – танки. А их пока поблизости не наблюдалось.

Кстати, очень жаль Семенова! Молодой был парень, двадцать лет всего, недавно из училища, отличник боевой и политической. А теперь лежит среди убитых и умирающих... Раненым никак не поможешь: ночь ясная, лунная, видимость – хоть спички подбирай. Белофинны же не спят, стреляют при малейшем движении, добивают тех, кто еще шевелится. А терять людей нам никак нельзя. Как завтра тогда высотку брать?

***

Газета «Красная Звезда», декабрь 1939 г.

ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ЭВАКУАЦИЯ НАСЕЛЕНИЯ

ИЗ ХЕЛЬСИНКИ

Таллинн, 6 декабря, (ТАСС). По сообщению эстонских газет, в Хельсинки и других городах продолжается ускоренная принудительная эвакуация населения. Газета «Рахвалехт» сообщает: «Финляндские газеты, не сообщают, разумеется, причин насильственной эвакуации, но в хорошо информированных кругах заявляют, что обанкротившиеся правители боятся своего собственного населения и стараются насильственно удалить его из городов и тем самым отдалить время сближения населения с финской народной армией и Красной Армией.

Наряду с насильственной эвакуацией Министерство внутренних дел Финляндии организовало небывалый надзор над населением. Полиция запрещает гражданам даже выхолить на улицы».

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА

ШТАБА ЛЕНИНГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА

Войска Ленинградского Военного Округа к концу 6 декабря в своем продвижении достигли следующих рубежей:

На Мурманском направлении наши войска, преодолевая сопротивление белофиннов, продвинулись на 35 километров южнее Петсамо. На Ухтинском, Реболском, Поросозерском и Петрозаводском направлениях в результате успешных боев наши войска пересекли железную дорогу Нурмес-Иознсуу и продвинулись на 60-65 километров от госграницы.

На Карельском перешейке, в восточной его части, наши войска после артподготовки прорвали главную оборонительную линию финнов по Вуоксинской водной системе, известную среди белофиннов как «линия Мажино-Кирка», форсировали реку Тайпалезниони и находятся в движении на север. В западной части перешейка нами заняты: станция Кивиниони по Кексгольмской железной дороге, платформа Корпиойя на железнодорожной ветке Выборг-Валкярви, станции Лоунатиоки и Периярви на Выборгской железной дороге, станции Ино и Местерярви и форт Ино в районе Приморской железной дороги и село Хянниля на берегу Финского залива (9 километров западнее форта Ино).

Ввиду неблагоприятной погоды для полетов производились полеты только отдельных разведывательных самолетов.